Прекрасные дьяволы - Ева Эшвуд

заинтересована в романе с ним.

Однако я чувствую, что должна поговорить с ним, прежде чем что-то рассказывать Оливии, тем более что сплетни в ее кругу, похоже, распространяются довольно быстро, поэтому я молча прошу ее простить меня за ложь.

– Почти уверена, это была какая-то ерунда, – говорю я ей. – Или, может быть, я что-то съела. Сейчас я в порядке.

– Это хорошо. Я звонила тебе вчера вечером, но ты не отвечала, и я забеспокоилась.

– Да, я просто легла пораньше, немного посмотрела телевизор. Хотела хорошо отдохнуть перед сегодняшними занятиями.

Я слышу улыбку в ее голосе.

– Ты такая прилежная ученица. Я правда очень горжусь тобой, Уиллоу.

– Спасибо, – бормочу я. Меня это трогает.

Я собираюсь спросить, не нужно ли ей что-нибудь еще, кроме как проведать меня, но, прежде чем я успеваю это сделать, она прочищает горло.

– Есть… на самом деле, еще одна причина, по которой я звоню.

– Что такое? – В животе скручивается узел беспокойства. Оливия, похоже, и сама нервничает, как будто не хочет мне ничего говорить, и чем бы оно ни было, вряд ли это что-то хорошее.

– Что ж… – Она колеблется секунду, затем вздыхает. – Дело в твоей матери. Вчера она пришла ко мне домой, и встреча была далеко не приятной.

– О, нет.

– Она потребовала, чтобы я дала ей денег.

У меня отвисает челюсть, сердце уходит в пятки.

– Что?

Оливия вздыхает.

– Да. Она явилась без предупреждения, вроде бы даже под чем-то. Как тогда, в музее. Сказала, что я в долгу перед ней, и что она заслужила плату за то, что воспитала тебя.

Лицо горит от смущения, и я рада, что это телефонный разговор и Оливия меня не видит. А еще я чувствую злость, потому что какого черта? У нас с Мисти был целый разговор о том, как она собирается стать лучше. Как она собирается завязать и взять себя в руки.

И вот как она решила это сделать?

– Мне так жаль, – говорю я бабушке. – Она сказала, что больше не собирается заниматься подобными вещами, а потом…

Я замолкаю, даже не зная, что сказать.

– Это не твоя вина, моя дорогая девочка, – твердым голосом отвечает Оливия. – Я предложила Мисти помочь с реабилитацией, если она хочет завязать. Я вполне готова покрыть все расходы, но я сказала ей, что не дам ей никаких денег сразу.

– Спасибо, – шепчу я, сглатывая комок в горле.

– Конечно. В конце концов, она твоя приемная мать, и, похоже, сейчас ей приходится нелегко.

Мне хочется рассмеяться, хотя это совсем не смешно. Мисти нелегко? Если и так, то это из-за того положения, в которое она сама себя поставила. Я пыталась ей помочь, Оливия предложила реабилитацию, но, конечно, Мисти этого недостаточно. Ей всегда всего недостаточно.

Когда я заканчиваю разговор с Оливией, то смотрю на часы на телефоне. У меня еще одно занятие, и я не хочу его пропустить, поэтому стараюсь подавить все свои чувства и сосредоточиться на учебе.

Однако записи, которые я делаю, представляют собой разрозненный беспорядок, и мой разум продолжает прокручивать наш с Оливией разговор снова и снова. Как только профессор отпускает нас, я направляюсь прямиком к своей машине и еду к дому Мисти.

Я киплю от злости, руки крепко стискивают руль. И, подъехав к ее дому, резко жму на тормоза. Затем подбегаю к входной двери и врываюсь внутрь, даже не потрудившись постучать.

Мисти выходит из кухни, выглядя удивленной.

– Привет, детка. Что ты…

– Ты обещала, – огрызаюсь я, обрывая ее. – Ты сказала, что исправишься. Что будешь стараться. И я поверила тебе, потому что всегда так поступаю, хотя могла бы уже давно все понять!

– Что…

Я качаю головой, до того, как она успевает сказать что-нибудь еще. До того, как снова пытается раскрутить все так, чтобы я почувствовала к ней жалость.

– Нет, я не хочу ничего слышать. Это, черт подери, в последний раз. Ты лгала мне и манипулировала мной всю мою жизнь, а теперь делаешь это и с другими людьми!

Мисти, должно быть, наконец понимает, о чем я говорю, потому что уголки ее губ поджимаются, а подбородок вызывающе приподнимается.

– Все не так, – принимается оправдываться она. – Все, что я когда-либо делала, было ради тебя. Все, что я делала, было попыткой сохранить крышу над головой и продукты в холодильнике. Я не знаю, почему ты так сильно ненавидишь меня за это. За то, что я пыталась заботиться о тебе.

Все та же старая песня. Я пытаюсь ожесточить свое сердце. Каждый раз, когда я близка к тому, чтобы оборвать ее или сказать, что между нами все кончено, она придумывает какой-нибудь способ удержать меня. Чтобы я продолжала думать, будто я ей небезразлична и что она все это сделала для меня, а не в своих корыстных целях.

– Перестань врать! – кричу я. – Хотя бы раз в жизни перестань мне врать. Оливия предложила оплатить твою реабилитацию. И что же? А как насчет твоих слов, что ты собираешься завязать?

Она закатывает глаза, упирая руки в бока.

– Я отказалась. Мне не нужна помощь какой-то самодовольной сучки, которая ничего обо мне не знает. Она уж точно не будет указывать мне, что делать. Могла бы просто дать бабок, и я бы использовала их, чтобы завязать. Но я не позволю, чтобы со мной обращались как с ребенком.

Мои руки сжимаются в кулаки, я слышу, как кровь стучит в висках.

– У тебя всегда есть оправдание, не так ли? – шепчу я, а глаза горят. – Так много гребаных оправданий. Так много всякой чуши. Люди пытаются тебе помочь, а ты швыряешь эту помощь им в лицо.

– Не говори так со мной. – Мисти хмурится. – Я все еще твоя мать.

– Боже, остановись! Просто прекрати. Я давала тебе столько шансов. Даже после всего, что ты сделала! Ты лгала мне, ты крала у меня, ты причиняла мне боль. Но я, черт возьми, всегда была рядом с тобой! Когда ты теряла сознание в собственной блевотине, когда к тебе приставал какой-нибудь придурок, или ты отрубалась на обочине дороги, я всегда была рядом, и ради чего? Чтобы ты могла разрушить мои отношения с единственной настоящей семьей, которая у меня есть?

Мисти запрокидывает голову и выглядит почти удивленной силой моих эмоций. Может, она не ожидала, что я стану так сильно сопротивляться ей. Я снова и снова позволяла ей выходить сухой из воды, так почему бы ей не подумать, что и в этот раз все будет так же?

Но это