Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус

чем быть королём, но и ваше теперешнее положение имеет свои преимущества.

– Назови мне хоть одно.

Карлус ничего не ответил, зная, что ответа от него и не требуется.

Король, отвернувшись к окну, глядел на косо летящий снег.

Серый снег, серое небо, серый свет в серой унылой комнате. Серая унылая страна.

– Что ещё у нас сегодня?

– Кажется, всё, – сообщил Карлус, дипломатично решив не мучить утомлённое величество очередным делом о казнокрадстве и многочисленными просьбами от вновь поставленных наместников о деньгах на восстановление разрушенных крепостных стен, дорог и прочего.

– Вот и славно.

Король откинулся в кресле, запрокинув к потолку сухое бледное лицо, с силой провёл рукой по лбу с высокими залысинами.

– Солидный мужчина, уже сорок с хвостиком, а мигрени как у барышни на выданье. Прикажи там, чтобы прислали медикуса. Отчего у меня в Лехтенберге никаких мигреней не было?

– Холодный климат сказывается, – предположил Карлус.

Явился медикус, принёс травяной настой. Освободив его величество от камзола, весьма умело произвёл лёгкий массаж шеи, но уходить не спешил.

– Пользуясь случаем, – мягко начал он, – осмелюсь просить вас посетить покои… эх-м… его высочества.

Король прикрыл глаза.

– Помнится, вы обещали без крайней необходимости не беседовать со мной об этом предмете.

– Совершенно справедливо! – резко вставил Карлус. Предмет для беседы, и верно, был нежелательный. Того и гляди снова пошлют за живой водицей.

Но медикус не унялся.

– И всё же, ваше величество, я вынужден настаивать. Осмелюсь утверждать, ваш долг как отца и как государя состоит в том, чтобы…

Нет. Лекари всё-таки народ особый. Бесстрашный и наглый.

Однако его величество, будучи сегодня в сентиментальном настроении, гневаться не стал.

Даже возражать не стал, должно быть, от усталости.

– Хорошо. Идёмте.

– Прямо сейчас? – дрогнувшим голосом переспросил кавалер. Висячью башню он не посещал уже очень давно. Лишь распорядился о выдаче некоторой суммы на обустройство. Но было ясно, что ничего хорошего они там не увидят. А зима нынче выдалась лютая.

– Неприятные обязанности следует выполнять, не откладывая, – поделился его величество мудростью, внушённой строгим гувернёром в далёком детстве.

С этим кавалер спорить не мог. Гувернёр у них был общий, и вечные мудрости – тоже.

Медикус следовал впереди, как бы указывая дорогу. Кавалер, терзаемый самыми скверными предчувствиями, как положено, держался сзади.

Ход в Висячью башню за прошедшие месяцы не стал уютней и чище. Лишь окна забрали ставнями, чтобы не залетал снег. Часовые у низкой двери привычно взяли на караул. Из-под двери ручейком струились странные, совсем неуместные в этих заброшенных покоях звуки.

– Кто это играет? – выразил удивление его величество.

– О… – слегка замялся медикус, – это мой юный коллега из Пригорья.

– Доставлен три месяца назад по вашему желанию, – сдержано напомнил кавалер.

– Мы полагаем, что музыка благотворно действует на нашего пациента.

– М-да, – обронил его величество, намереваясь спуститься вниз по лестнице.

– Нет-нет, прошу вас сюда, наверх. Мы с коллегой сочли, что там будет удобнее.

Струны пели, потревоженные уверенной, но небрежной рукой. Кто-то играл лениво, о своём и для себя.

– Лютня в хороших руках – весьма приятный инструмент, – обронил его величество, неохотно всходя по ступеням и заранее морщась от дурного запаха.

Но запаха, к полному изумлению кавалера, не было. Пахло мятой, можжевеловой смолкой и чуть-чуть скипидаром.

В маленькой прихожей, отделённой от комнаты суконной занавеской, чтобы поменьше дуло, медикус почтительным жестом остановил высокого гостя, тихонько отодвинул плотную ткань.

– Взгляните, Ваше Величество.

Король явно не желал видеть чудовищного уродца. Никаких отцовских чувств он не испытывал. Разве что вначале, когда казалось, что этот ребёнок не чудовище, а чудо, единственный продолжатель рода. Долгожданный наследник.

Но всё же оторвал взгляд от истёртого ковра. В щель хорошо была видна узкая детская спина, обтянутая пушистой безрукавкой из белой овечьей шерсти. Блестели гладкие чёрные волосы, собранные в деловито вздрагивающий хвостик. Оттопыренный локоть ходил туда-сюда, то и дело выскальзывая из-под засученного рукава рубашки. Дитя определённо занималось какой-то серьёзной работой. Школьная конторка, позаимствованная в Академии, была высоковата, так что ребёнок стоял на коленках на трёхногом табурете. Верх конторки и круглый столик рядом были заставлены какими-то пёстрыми горшочками.

Король резко отпрянул от щели и обернулся к своим спутникам.

– Я хотел бы верить, – всё возвышая голос, начал он, – что вы подменили ребёнка не только в ожидании награды за исцеление, но и заботясь о государственных интересах.

Медикус поперхнулся. Кавалер опустил глаза. Он знал, все последствия подмены, кто бы её ни совершил, придётся расхлёбывать ему.

– Но сейчас я желаю знать только одно! Где мой сын?!

Последнее прозвучало слишком громко. Мальчик у стола испуганно обернулся, отчаянно взвизгнул и, скатившись с табуретки, исчез из виду. Кавалер хорошо помнил этот первый визг чудовища, за которым обычно следовали жуткие вопли. Однако ничего не случилось, лишь музыка оборвалась. Струны жалобно звякнули.

– Тихо, тихо, Лель, – произнёс мягкий мужской голос. – Это всего лишь гости.

– Не хочу гости! – вскрикнул мальчишка.

– Не хочешь – прогоним, но сразу прогонять как-то некуртуазно. Ты же принц. Принц должен быть всегда вежлив.

– Я принц, – пискнул мальчишка, – я должен. Здравствуйте. Как поживаете. До свидания. Теперь они уйдут?

– Боже мой, – охнул его величество и шагнул в комнату. Кавалер двинулся за ним. В окнах по-прежнему стыло серое небо, по-прежнему летел снег, стёкла залепило до половины, но свет в комнате был по-летнему тёплым. Внутри повисшей над заснеженным городом башни плясали лёгкие золотые пылинки. Кавалеру даже померещились солнечные пятна на полу и скромно стоящем под окном обшарпанном кресле. Но он быстро опомнился. Забавно. Похоже, весь этот блеск – от разбросанных по плечам, длиннющих, как у девки, волос строптивого травника. Травник стоял у окна, очень высокий, прямой как свеча, одной рукой ещё сжимал гриф лютни, другой обнимал мальчишку, который вцепился в него руками и ногами, обхватил за пояс, спрятал голову в широких складках белой рубахи. Лишь на миг наружу высунулась измазанная красками черноглазая мордочка.

– Боже мой, – повторил король. Видно, признал фамильные черты баронов Лехтенбергских: нос с горбинкой и густые соболиные брови.

– Позвольте представить, ваше величество, – прошелестел сзади придворный медикус, – мой юный коллега, Ивар Ясень.

– Ага, – оживился травник, – так это вы отец Леля? Что ж вы раньше не приходили?

Кавалер стиснул зубы. Обращаться первым к королю категорически не дозволялось. Но, видно, правила этикета не для дикарей из северных лесов.

– Так он… – выдохнул его величество, – он здоров?

– Именно о его здоровье я хотел бы побеседовать. Лучше наедине. Нехорошо, знаете ли. При живом отце мальчик растёт сиротой.

– Ты говоришь с королём, – Карлус снова попытался поставить наглеца на место.

– А я думал, с отцом этого ребёнка, – отрезал травник.

– Ты забываешься!

– Ну уж нет. Встречу с тобой век не забуду. И тебе припомню. При случае.

Его величество к перепалке не прислушивался. Потрясённый, он нагнулся и поднял с полу затрёпанный букварь.

– Мальчик… э… читает?

– Пока нет, – усмехнулся травник, – «глаголь», «добро», «есть» мы с ним уже постигли, но до ижицы ещё не