Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

Я оглядел Бычий двор – чистое поле, на котором терялись наши жалкие пожитки. Все молчали.

Тогда Меланто сказала:

– Оружие можно спрятать в наших палатах. Они изветшали, всюду закоулки, щели да отошедшие доски. Охраняют лишь входную дверь.

– Пусть там будет ваше оружие, – отвечал я, – но для нашего придется отыскать более удобное место. Скорее всего, в девяти случаях из десяти нам придется действовать ночью – нужно будет вырваться наружу, а потом уже пробиваться через ваши ворота.

Наступило молчание, потом Гиппон посмотрел на меня из-под изогнутых ресниц:

– Тесей, если нам потребуется вызвать девушек ночью, я могу войти к ним.

Мы только поглядели на него. А Гиппон повернулся к Фиве, о чем-то с ней пошептался, и они вместе отошли в сторону. Они отсутствовали достаточно долго, и за разговором мы забыли о них. Наконец явилась одна Фива, но не в одежде танцовщицы, а в своем афинском наряде.

«Интересно, – подумал я, – как это она умудрилась так похорошеть. Хотя… Нет, это не Фива».

Девица стояла, опустив очи долу, прикрывая грудь и плечи платком. Это был Гиппон. В конце концов он отплатил мне за долготерпение. Все понимали, что он берется за опасное дело. Тут в разговор вступил Ир:

– Погодите, мои дорогие, вы еще не видали меня!

Это уже кое-что обещало. Теперь я знал, что к девушкам не пускали только мужчин. Однако знатные критянки из дворца нередко являлись туда, прихватив что-нибудь для стражи и подарок для жрицы. Мы приободрились.

Я весьма опасался того, что надежда будет держать нас в напряжении, помешает плясать. А я ощущал, что просто не могу позволить себе потерять кого-нибудь из моих друзей, так сказать, в последнюю стражу перед рассветом.

Те, кто выходил на арену в длинном ожерелье, обязательно делали в нем слабое звено – на случай, если бык зацепит его рогом. Таков был старинный обычай, но я велел «журавлям» сделать то же самое с поясами под пряжкой. Я придумал это после того, как на моих глазах бык зацепил за пояс мидянина и убил его. Многие копировали мою выдумку, но проверить ее первым пришлось мне самому. Я оказался совсем рядом с Гераклом и попался словно на крюк. Пояс держался какое-то мгновение – я уже решил, что погиб, – а потом лопнул. Отлетев далеко в сторону, но отделавшись лишь ссадиной на боку, я заметил, что набедренная повязка свалилась к ногам, и, отбросив ее, остался на арене совершенно нагим.

Вокруг только что вопили, стонали, визжали – все было решили, что бык убил меня. Но тут общее настроение резко переменилось: мужчины разразились хохотом, женщины повизгивали и млели. Тем временем Менесфей и Пилия отвлекли быка и Хриса уже прыгала через него, но все это было знакомо, и они – все пятнадцать тысяч – смотрели лишь на меня.

Прежде я об этом не подумал и теперь просто сгорал от стыда, но куда денешься на ровной арене до окончания игры? Я даже не заметил, когда бык повернул в мою сторону. Нефеле пришлось окликнуть меня. Она отвлекала его, и теперь уже мы с Аминтором спасали ее. За делом я забыл о себе, но в какой-то момент вспомнил о наготе и рассердился на критян. Однако гнев на арене – плохой советчик, и я сразу взял себя в руки.

«Раб сделал мою одежду, – подумал я. – Но меня сотворил Зевс вечноживущий. Мне ли испытывать стыд перед невежественными землепоклонниками, полагающими, что бог умирает каждый год! Или я не эллин?»

И я побежал навстречу быку и начал танцевать перед ним, обманывая и отвлекая его так, что глаза у него разъехались вкось, сделал в воздухе пол-оборота и соскочил из стойки на руках; все перестали смеяться и разразились приветствиями. Тут бык с обидой во взоре поглядел на меня, повернулся и направился восвояси, а я обратил свое лицо к увлеченному неприличием Бычьему двору. Должно быть, эта дурацкая сценка запомнилась мне лишь из-за того, что случилось потом.

На следующий вечер раб принес мне глиняную табличку с приглашением на пир от знакомого молодого вельможи. Стемнело, я искупался (по дворцу всюду проложены водостоки; некоторые трубы служат для выделений тела, поэтому ночью ходить никуда не нужно), оделся и вступил в колоннаду. Тут из-за одного столба появилась женщина, прикоснувшись к моей руке, она проговорила:

– У Телефа сегодня не будет пира.

Голову ее прикрывал платок, неспособный, однако, скрыть ни седин, ни возраста.

– Телеф только что пригласил меня, – отвечал я. – Он что, заболел или ему вдруг пришлось кого-то оплакивать?

– Это не он звал тебя. Следуй за мной, я покажу тебе путь.

Я оттолкнул ее руку – довольно с меня этих дурачеств, кончавшихся одинаково: с женщиной, которую я не хотел, да и она иногда просто хотела сравняться с соперницей. Дворец изобиловал подобными интригами, и я ответил:

– Если он не посылал за мной, я иду спать, но сначала все-таки спрошу у него самого.

– Тихо! – приказала она.

Я попытался разглядеть ее во мраке; старуха эта не была похожа ни на сводню, ни на служанку. Серые эллинские глаза, стать, свидетельствующая о породе. Тут я понял, что она испугана.

Это меня удивило. На арене ставили на мою смерть, однако она не могла встретить меня иначе, как во время игр. Многочисленные обманутые мною мужья в расчет не шли: в Лабиринте дело в подобных случаях ограничивалось сердитыми взглядами. От ревнивых женщин я старался держаться подальше. И все же я ощущал опасность, но не только – передо мной была тайна, и молодость не позволяла мне уйти, ничего не выяснив.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил я. – Скажи мне правду, тогда посмотрим.

– Я ничего тебе не скажу, – отвечала она. – Но принесу клятву от своего лица и за тех, кто послал меня, что тебе не грозит никакая опасность, если сделаешь так, как тебе сказано.

– Но это же кот в мешке. А не грозит ли что-нибудь моей чести?

Она отвечала – спокойно, но твердо:

– Напротив. Скорее ты недостоин такой чести, – и отвернулась.

Нечего сомневаться: она не сводня и не служанка. По голосу ее можно было принять за правительницу огромного рода.

– Хотелось бы услышать клятву, – проговорил я.

Она торопливо произнесла несколько фраз на старокритском, языке обрядов, и я понял, что передо мной жрица. Клятва прозвучала весьма убедительно, и я согласился:

– Веди.

Сняв с руки припасенный длинный плащ, старуха сказала:

– Набрось на свое золото. Слишком блестит.

Я прикрыл украшения, и она велела мне следовать в десяти шагах за ней. Старуха бежала вперед, как старая крольчиха. Наконец, достигнув небольшого светильника, взяла его и повела меня еще неведомыми путями – через кузни и плотницкие мастерские, кухни и вонючие отхожие места. Подойдя к помещению, занятому дровами, она позволила мне догнать себя. Мы скользнули между поленниц, за ними оказалось свободное место, в пол уходил люк. Женщина молча указала на кольцо в его крышке. Да, служанкой она не была никогда.