Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

Когда мы провели на арене шесть месяцев и я почти забыл о хозяине, он призвал меня к себе на пир.

Получив приглашение, я призадумался, не зная, что делать. Если я оскорблю его отказом, он может разогнать наш отряд, и смерть придет к нам. И все же мне претила мысль, что придется сидеть за столом мужа, которому я бы немедленно отомстил, получи я такую возможность, – речь шла о моей чести. Наконец я поделился своими сомнениями с Аминтором, лучше чем кто бы то ни было разбиравшимся в подобных вопросах. Он был рад моей просьбе, но ответил не сразу.

– Мне кажется, Тесей, что ты можешь есть хлеб за столом Астериона, не считая себя его гостем. Как и на Бычьем дворе, ты будешь есть у него за столом рабский кусок, разве что с подливкой. Не вижу, чем это может задеть твою честь, даже если ты убьешь его. Посмотри на записку: он приказывает тебе, а не приглашает.

Такой ответ удовлетворил меня, Аминтор действительно стал и благородней, и умней. Жизнь на Бычьем дворе охладила его пыл.

Нижний дворец располагался на юго-западе от большого двора и был окружен собственной оградой и стражей. Я надел самое лучшее: нет смысла делать что-нибудь наполовину. Отправляясь в гости в пределах крепости, я носил критскую юбку – у меня их было две или три. Самая нарядная была сшита из толстого синего шелка, что привозят откуда-то с Востока, из-под Вавилона; украшала ее золотая бахрома. Мне подарила ее жена полководца, тогдашняя моя основная любовница; легкомысленная и веселая, она вполне подходила прыгуну – незачем позволять изводить себя слезами или женскими предчувствиями. Иногда подарки являлись без имени, тогда приходилось быть осторожным. Наденешь – и даритель покажет на тебя друзьям и соперникам и объявит, что состоит в связи с тобой; женщины стыдились этого меньше мужчин.

Часто самые богатые дары присылали вельможи, сумевшие хорошо нажиться на тебе. В игре с быком можно было биться об какой угодно заклад: сколько продлится пляска, прольется ли кровь, какие будут прыжки и сколько, не говоря уж о жизни и смерти танцоров. Подкуп не соблазнит рискующего жизнью, так что эти подарки были просто данью моде. Я бы не мог надеть на шею одновременно все ожерелья, еще у меня были браслеты с печатью, кольца на руки и перстни. Но не снимал я только одно украшение: хрустального быка, подаренного коринфянином. На Бычьем дворе более всего дорожили подарками мертвых.

В тот вечер я надел большую часть того, что у меня было. Я уже не чувствовал себя непринужденно, будучи нагим, если каждый мой шаг на арене не отдавался пением золота. Кроме того, я побрился – собственной рукой. Пусть с неохотой, но я покорился этому критскому обычаю. Начиная с пятнадцати лет я, как и всякий парень, с нетерпением ждал, пока вырастет борода, пытаясь помочь этому кабаньим жиром и прочими снадобьями, о которых рассказывают друг другу мальчишки; глупо было избавляться от уже выросшей растительности. Но здесь она делала меня варваром; женщины пугались или хихикали и говорили, что им щекотно. Иногда мне представлялось лицо моего деда, с презрением глядящего на мой гладкий подбородок и вопрошающего, не охолостили ли меня. Но сейчас он был далеко, а в Лабиринте подобная мысль не могла никому прийти в голову.

Я думал, что уже успел насмотреться на богато убранные покои, однако, когда меня ввели в нижний дворец, оказалось, что это не так. Одна комната была обставлена исключительно для игр, на столах черного дерева размещались выложенные золотом клетчатые доски. Но особо я не оглядывался: критяне разочаруются в тебе, если ты позволишь себе удивляться.

В большом зале приготовили великолепный пир – собралась самая знатная компания. В основном я был с ними знаком, и со мной заговаривали, пока я шел приветствовать хозяина. Он встретил меня громкими и шутливыми поздравлениями, предназначенными для ушей собравшихся и ничего в общем не значащими. Я решил, что он пригласил меня, чтобы развлечь гостей, как приглашают танцовщицу. Аминтор был прав: я у него не в долгу.

Ели мы на тонкой расписной посуде; критяне готовят рыбные блюда лучше многих народов. Но я не боялся переесть: забыв про голод, я наблюдал, как самые знатные господа (иные, как мне было известно, ненавидели Астериона) лебезили перед ним, ловя выражение его лица и подражая ему. Он отвешивал грубые шутки, ничего не упуская из виду; я видел, как он приглядывается к гостям, что сидят подальше, словно бы читая по их губам; слуги его, подобно лазутчикам, сновали между ними. Даже если забыть о ненависти к нему, было в нем нечто вселявшее в меня омерзение. Любой муж хочет могущества, добиться славы, земель или женщин – чего угодно. Но Астерион хотел власти ради иного – чтобы унижать других и тем еще больше насытить свою гордыню; так большой паук пожирает маленьких.

Перед нами плясал шут из Сидона; ему помогала обезьяна, понимавшая все, что он говорил ей. Когда жонглер закончил, Астерион бросил свой дар, чтобы тот поднял его, однако обезьяна подобрала вещь первой и передала хозяину, почтительно приложив руку ко лбу. Гости расхохотались. Когда шут вышел, Астерион что-то сказал слуге, который тут же направился к двери. Я услыхал, как другой слуга спросил его, куда он отправился.

– За обезьянкой, – ответил он. – Господин желает ее.

«Так было и со мной», – решил я.

Принесли угощение и родосское вино. Я сидел в конце стола и разговаривал с гостями, пересевшими поближе ко мне. Астерион вдруг наклонился вперед в своем кресле и рявкнул:

– Тесей! Сюда!

Кровь бросилась мне в лицо. Я уже хотел притвориться глухим, но потом решил: нет, если я не пленник его, значит гость. И посему, оставив свое место, направился к хозяину, не проявляя особой поспешности.

– Ну, как тебе нравится бегать петушком по арене? – спросил он, ухмыляясь. – Наверно, теперь передо мной не тот юнец, что явился с материка в кожаных штанах. Теперь ты, должно быть, лучше относишься к Криту?

Я молчал. Он подцепил пальцем мои ожерелья.

– Поглядите-ка! – Он обратился к гостям. – Могу поспорить, что не каждое заработано прыжками через быка. Так, малый?

Я молчал, сохраняя спокойствие. Мне важно было понять его, разгадать, что именно прячут эти тяжелые черты, осознать, как можно стать таким человеком. Наконец он отвернулся.

– У него драгоценность от каждого знатного мужа, обитающего в Лабиринте. О владычицах умолчим, чтобы не нарушать их тайны. – И он подмигнул одной из женщин, недавно вышедшей замуж, с которой у меня ничего не было. Она залилась румянцем до самой груди. – И ни одного подарка от хозяина. Клянусь, ты и сам не знаешь почему.

Ухмыляясь, он умолк. Я ответил:

– Нет, знаю, господин.

Он громко расхохотался: