Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

Петли недавно смазали, люк отворился бесшумно. Я увидел ведущие вниз деревянные ступени. Пахло зерном, маслом и воском, холодной землей.

Спустившись на несколько ступеней, я огляделся и обнаружил, что меня окружают громадные амфоры припасов – более чем в человеческий рост высотой. Со всех сторон у них ручки – чтобы переносить их, – которые в темноте напоминали пальцы и уши. Я подождал свою проводницу; пригнувшись к моему уху, она шепнула:

– Ступай к той колонне за амфорами с зерном. Вокруг нее обмотана нитка. Возьми ее в руки и следуй туда, куда она приведет. Придерживайся пути, и с тобой ничего не случится. Если же забредешь в сокровищницу, стража убьет тебя.

– Почему ты покидаешь меня? – проговорил я и схватил ее за руку, чтобы остановить. – Мне это не нравится. Такой поступок пахнет предательством и засадой.

Она ответила с гневом и гордостью:

– Ты слышал мою клятву. Ни я, ни те, кто послал меня, не привыкли нарушать свое слово. Пусти, ты делаешь мне больно; и не забудь о вежливости там, куда ты идешь.

В голосе ее слышалась искренность, и я отпустил руку. С горечью, причины которой были скрыты от меня, она добавила:

– На этом оканчивается мое поручение. Все, что случится потом, не мое дело. Так мне было приказано.

Я спустился ниже и услышал, как негромко закрылся люк над моей головой. Вокруг меня во все стороны уходили подвалы Лабиринта. Длинные проходы между колоннами были заставлены ларями, на полках – амфоры и ящики; извилистые тупики полны расписных ваз, запечатанных глиной; в широких нишах громоздились сундуки и бочки. Всю эту путаницу ходов прятала тьма. Мимо меня прошмыгнул большой серый кот, что-то звякнуло, покатилось, прощаясь с жизнью, отчаянно пискнула крыса.

Я обошел амфоры с зерном, в каждой из которых один муж мог бы встать на плечи другому, и нашел ту колонну. На базисе стоял крохотный светильник – глиняный черепок с крученым фитилем. К цокольному тесаному камню примыкала чаша для жертвоприношений, от которой разило запекшейся кровью. Черная полоса с прилипшими перьями спускалась к неглубокой канавке. Это был один из священных столпов в доме; критяне приносят им жертвы, чтобы не отказали, когда земной бык начнет колебать почву.

Тоненький шнурок привязали сюда недавно, потому что следов крови на нем не было. Когда я поднял нить с пола, ручная змейка скользнула мимо моей руки в свой разбитый глиняный горшок. Я вздрогнул, по коже побежали мурашки, однако нить уже была в моей руке, оставалось только следовать ей.

Нить вилась через темные узкие кладовые, там пахло вином и маслом, фигами и приправами. То и дело среди черной тьмы выступало крохотное зернышко света, и очередной светильник, подобно первому, намечал мой путь. Пока я ощупывал столб, откуда-то снизу донесся неясный хрип, от которого волосы мои встали дыбом. Запахло водой, на влажном полу возле старого колодца сидела лягушка – огромная и бледная, словно труп. Тут коридор сузился; когда мои руки касались шершавых каменных стен, из-под пальцев ползла какая-то живность. Остановившись, я услышал откуда-то из глубин стены глухой стук – точно билось охваченное ужасом сердце; приложив ухо к камню, я различил далекий голос, взывавший к свету и проклинавший богов. Звуки стихли, едва я отошел на несколько шагов, – тюрьма, похоже, была далеко.

Следующий зал был полон причудливых теней; тут хранили старую мебель, подставки для светильников и вазы. Длинный коридор уходил в сторону, и, заглянув во тьму, я скорее угадал, чем увидел, ряды пыльных щитов и копий. Тут я пожалел, что не стал отмечать свой путь, и, подобрав какой-то камешек, нацарапал на ближайшем столбе трезубец, знак Посейдона, и потом помечал этим знаком все последующие опоры.

Далее нить вела в совершенно темный коридор, можно было продвигаться только ощупью. К лицу моему липла паутина, по ноге пробежала крыса. Вспомнив о змеях, я старался ступать осторожно. Наконец проход стал подниматься вверх, стало теплее. В конце его горел еще один светильник, там, в просторном зале, хранился архив: на полках со свитками шелестели мыши; подгнивали древние, свернутые в трубку пергаменты, на связках пальмовых листьев выцветали чернильные знаки. Сундуки были полны глиняных табличек. Я чихнул от пыли, и мыши бросились врассыпную.

Затем узкий ход вновь привел меня к свету; я вступил в хранилище священных предметов. Там были котлы и треножники, вазы для елея с широким основанием и узким горлышком, чаши для возлияний с женскими грудями с каждой стороны, священные топоры и маски, жертвенные ножи и огромный стеллаж с куклами, ноги и руки которых можно было двигать. Нитка тянулась дальше – к подставкам с благовониями, к позолоченной погребальной колеснице, на каких перевозят к гробницам царей или князей. Далее оказался высокий шкаф, набитый шитой золотом женской одеждой и пахнущий корицей. Каменные ступени вели наверх к полуоткрытой двери, и конец нити был привязан к ее ручке.

Я толкнул дверь – она беззвучно отворилась, и я оказался в высоком помещении с гладким полом. Пахло маслом, пчелиным воском и полированной бронзой. На фоне колеблющегося пламени светильника появилась огромная тень – увенчанное диадемой изваяние женщины высотой в шесть локтей. Это была богиня великого святилища, где вельможи покупали нас для жертвоприношения. Но теперь я видел ее со спины.

Потом я заметил в этой тени другую фигуру – темную и невысокую. Женщина от головы до пят была закутана в длинное черное покрывало. Виднелись только ее глаза: темные и продолговатые, с густыми ресницами и мягкими бровями, глаза критянки под белым, как молоко, лбом. Ничего более я не видел: ни фигуры, ни волос – складки ткани целиком укрывали женщину, можно было только угадать, что стан ее тонок. Я закрыл за собой дверь, сбросил длинный плащ, покрытый грязью и паутиной, и застыл в ожидании.

Она поманила меня к себе – самыми кончиками пальцев из-под покрывала. Остановившись в двух шагах от женщины, я увидел ее веки и понял, что она молода, и потому сказал:

– Я здесь. Кто посылал за мной?

Она ответила, не отводя ткани ото рта, отчего голос ее показался мне тихим и неразборчивым, и все же он был отточен, словно клинок, укрытый в ножнах.

– Ты и есть Тесей, прыгун из Афин?

Я счел странным, что она не знает меня, ведь игру посещает весь Кносс.

– Если ты в этом сомневаешься, – отвечал я, – у меня нет никаких доказательств.

Но веки ее затрепетали, и они были настолько юны, что я сжалился.

– Да, я – Тесей. Кому я нужен и зачем?

– Я – жрица, – отвечала она, – и служу воплощенной богине. Она послала меня вниз, чтобы я допросила тебя.

Тут она позволила ткани упасть с лица, лишенного всяких красок и очень бледного. Тонкий и прямой нос, небольшой рот – он казался еще меньше оттого, что глаза были велики и темны. Открыв голову, она помедлила, опершись спиной о подножие статуи. Я подождал, а потом сказал: