Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

и повторила вопрос. Повторилась та же сцена. Полицеймейстер Манчестера Уильям Пикок сошел с трибуны и подошел к женщинам, предлагая им письменно изложить свой вопрос и обещая вручить записку оратору. Они написали: «Даст ли либеральное правительство избирательное право женщинам-работницам? От имени Женского социально-политического союза, Энни Кенни, член Олдемского Комитета работниц чесальных фабрик». Они добавили к этому, что Энни Кенни, будучи одной из 9600 организованных работниц текстильной промышленности, серьезно желала бы получить ответ на заданный вопрос.

Мистер Пикок сдержал слово и вручил записку сэру Эдуарду Грею, который прочел ее, улыбнулся и передал ее другим, находящимся около него на трибуне. Они тоже прочли ее, улыбаясь, и никто не дал ответа. Лишь одна дама, бывшая в их числе, пыталась что-то сказать, но председатель прервал ее, предложив лорду Дарему внести резолюцию, выражающую благодарность оратору. Уинстон Черчилль поддержал резолюцию, сэр Эдуард Грей вкратце ответил, и митинг стал уже расходиться. Энни Кенни вскочила на свой стул и закричала, покрывая своим голосом шарканье ног и гул разговоров: «Даст ли либеральное правительство избирательное право женщинам? Собрание сразу превратилось в необузданную толпу. Присутствующие завыли, заорали, заревели, стали грозить кулаками женщине, которая осмелилась сунуться со своим вопросом на митинг мужчин. Протянулись уже руки, чтобы стащить ее со стула, но Кристабель одной рукой обняла ее, а другой отбивалась от толпы, которая толкала и осыпала ее ударами, пока ее рукав не окрасился кровью. И все же девушки держались вместе и не переставали выкрикивать: «Вопрос! Наш вопрос! Ответьте на вопрос!»

Шесть мужчин, распорядители собрания, схватили Кристабель и оттащили ее за трибуну, тогда как другие волокли Энни Кенни, причем девушки не переставали требовать ответа на свой вопрос. И все время, пока разыгрывалась эта безобразная сцена, лидеры либералов молча сидели на платформе, сохраняя полное спокойствие.

Выброшенные на улицу, обе девушки вскочили на ноги и обратились с речами к собравшейся толпе, рассказывая ей, что произошло, на митинге либералов. Через пять минут их арестовали по обвинению в обструкции, а Кристабель и по обвинению в нападении на полицию. Обеих обязали явиться на другой день в суд, где после разбирательства, бывшего настоящим фарсом, Энни Кенни была приговорена к штрафу в 5 шиллингов или 3 дням тюремного заключения, а Кристабель Панкхёрст получила штраф в 10 шиллингов с заменой его недельным тюремным заключением.

Обе девушки сразу предпочли тюремное заключение. Как только они вышли из зала суда, я бросилась в комнату, где они ждали, и сказала своей дочери: «Ты вела себя так, как этого можно было ожидать от тебя при подобных обстоятельствах. Я надеюсь, вы позволите мне уплатить за вас обеих штраф и взять вас домой». Не дожидаясь ответа Энни Кенни, моя дочь воскликнула: «Мама, если ты внесешь за меня штраф, я никогда не вернусь больше домой».

Разумеется, все происшедшее произвело большую сенсацию, и не только в Манчестере, но по всей Англии. Отзывы печати были почти единогласны в резком осуждении. Совершенно замалчивая тот факт, что в любом политическом митинге мужчины задают ораторам вопросы и требуют на них ответа, газеты отзывались о поступке двух девушек, как о чем-то беспримерном и возмутительном. Некоторые газеты заявляли, что их сочувствие женскому движению теперь исчезло. Манчестерский инцидент, как утверждали, повредил делу женщин, повредил, пожалуй, непоправимо.

Факты говорят другое. Десятки людей выражали в письмах в редакции газет свое сочувствие женщинам. Жена сэра Эдуарда Грея говорила своим друзьям, что считает вполне оправдываемым путь, ими избранный. Было установлено, что Уинстон Черчилль, беспокоясь за свою кандидатуру в Манчестере, посетил тюрьму, в которую были заключены девушки, и тщетно просил начальника разрешить ему внести за них штраф. 20 октября, когда узницы были освобождены, в их честь была устроена грандиозная демонстрация в том самом зале, из которого они неделю перед тем были удалены силой. В Женский С.-П. союз вступило много новых членов. И, что самое главное, вопрос о женском избирательном праве сразу привлек к себе внимание во всех концах Великобритании.

Мы решили, что отныне флаги с надписью «Избирательное право для женщин» должны появляться всюду, где выступит с речью какой-либо из вероятных будущих членов либерального правительства, и что мы не успокоимся, пока не будет дан ответ на вопрос женщин. Мы ясно видели, что новое правительство, хотя оно и называет себя либеральным, реакционно, поскольку и речь идет о женщинах, что оно враждебно по отношению к избирательным правам женщин, и что с ним надлежит бороться, пока оно не сдастся или же не будет принуждено выйти в отставку.

Мы, впрочем, не сразу начали борьбу, желая предостaвить новому правительству возможность дать нам требуемое обязательство. В начале декабря подало в отставку консервативное министерство, и лидер либералов Кэмпбелл-Баннерман образовал новый кабинет. 21 декабря в Лондоне был созван большой митинг, в котором сэр Генри, окруженный членами своего кабинета, впервые выступил в качестве главы министерства. Еще до митинга мы написали сэру Генри и задали ему от имени ЖСПС наш вопрос. Мы прибавили, что наши представительницы будут на митинге и что мы надеемся получить от председателя кабинета министров гласный ответ. В противном случае мы вынуждены будем публично протестовать против его молчания.

Разумеется, сэр Генри Кэмпбелл-Баннерман не дал никакого ответа. И ввиду этого к концу митинга Энни Кенни развернула коленкоровый флаг и крикнула своим звонким, приятным голосом: «Намерено ли либеральное правительство дать женщинам избирательное право»?

В ту же самую минуту Тереза Биллингтон опустила с места прямо над трибуной громадное знамя с надписью: «Намерено ли либеральное правительство признать равноправие женщин-работниц?» На мгновение воцарилось напряженное молчание, публика выжидала, что предпримут министры. Но они безмолвствовали. Тогда, среди криков и шума, женщин схватили и вытолкали из залы.

Это явилось началом кампании, невиданной еще в Англии. Недостаток средств и наличность лишь небольшого числа членов не позволили нам оказывать противодействие всем либеральным кандидатам; нам пришлось сосредоточить все свои силы на одном из членов правительства, а именно на Уинстоне Черчилле. Выбор пал на него не потому, чтобы мы имели что-нибудь против него; просто он был единственным видным кандидатом в тех округах, где мы располагали силами. В результате ожесточенной кампании, ни на минуту не оставлявшей Черчилля в покое, нам, правда, не удалось провалить его на выборах, но все же мы свели полученное им большинство голосов к минимальным размерам.

Мы не ограничились, впрочем, травлей Черчилля. Всюду мы продолжали задавать на собраниях наш вопрос министрам. Всюду нас силой удаляли из собраний, причем часто дело не обходилось без ушибов и повреждений.

Какую пользу принесла эта кампания? – этот вопрос часто задавали нам