Сочинение на свободную тему - Виктор Михайлович Переладов

видите ли. «Один да один, — говорит, — подружиться ни с кем не можешь».

А если я не очень нуждаюсь в дружбе? В киношку сбегать, дисками обменяться, поболтать о том о сем, так это с кем угодно можно. А дружба — дело особое. Это тяга человека к человеку, зов души. Встал и пошел, захотел — направо повернул, разонравилось — налево потопал.

Знаю, ярлычок уже готов — индивидуалист. Но ведь «индивидуалист» — слово производное от «индивидуум». Впрочем, об этом я уже писал. Не буду повторяться.

А Чередникова чудачка. Жалеет, что чужую беду не может чувствовать. Так и себя не хватит — чувствовать и переживать за всех. А может, им это и не нужно, людям?

Послушать Маринку, так на каждый дом в городе надо по мемориальной доске повесить, а то и по две, потому что в каждом не просто жильцы, а знаменитости. Живет, живет человек, а в один прекрасный день — раз, и новый Эйнштейн или Пушкин, Чайковский…

Что-то в нашем доме знаменитости не проявляются. Самый великий человек у нас — директор магазина «Одежда», она же по совместительству мать Надежды Гуровой. Еще живет в четвертом подъезде футболист из городского «Труда», теперь уже бывший — его из команды после фельетона в газете выставили. За чрезмерное употребление. У доминошников есть свой чемпион, величина местного значения. Чуть солнышко проглянет и отпустит погода, к нашей беседке во дворе не подступишься — доминошники оккупировали. Главный стукальщик у них там отец Витьки Будрина, чемпион козлиный.

Одним словам, дом как дом, и окна в нем как окна — все квадратные. И люди, как во всех других, живут обыкновенные. Утром поднимаются — и на работу, вечером сидят у телевизоров, в магазины за продуктами ходят, толкуют о погоде, о соседях и о наших отметках… Пришло время — спать ложатся. Назавтра — все сначала. У нас дома, например, так. А у вас что, по-другому?

Максим прочитал все, что написал, и остался доволен: ничего ввернул вопросики.

«Я ИМ ТАКОЕ УСТРОЮ…»

Вот уж где меньше всего Максим опасался его встретить, так это в книжном магазине. Он зашел в подписной отдел справиться об очередном томе подписки и только повернулся от прилавка, как нос к носу столкнулся с Чумой.

— Привет, Граф! — Чума подал руку.

— Здравствуй. — Максим протянул ему свою.

— Ты чо здесь?

— Насчет подписки…

— А я вот, — показал Чума, — справочник автослесаря оторвал.

Максим неловко потоптался перед ним и направился к выходу.

— Торопишься? — Чума не отставал.

— Не так чтобы…

— Мне тоже спешить некуда. Они уже были на улице.

Побрели мимо детского кафе «Чебурашка», миновали гостиницу, повернули за угол, пере, секли небольшой скверик перед универмагом и оказались на смотровой площадке.

Вниз уходила широкая, обрамленная ажурной решеткой лестница с молочно-белыми светильниками и скамейками на промежуточных площадках. Она спускалась с городской площади к самой реке. За рекой — степь.

— Красотуха здесь летом, — сказал Чума.

Летом пока еще и не пахло. И в красоту не очень верилось: вода в реке казалась отсюда стыло-серой, ее движение угадывалось только по редким, медленно плывущим льдинам. Степь лежала скучно-серая, плоская, дальний край ее сливался с размытой зыбкой мглой неба. Из степи налетал ветер, порывистый, колючий. Пролетали редкие сиротливые снежинки. Было зябко и неуютно… Максим передернул плечами. Чума тоже замерз. Потянул Максима с площадки.

— А ты ничего, клёвый мужик, — похвалил он Максима, шагая рядом. — Я, когда тебя зажали в беседке, рассыпешься, думал. Гляжу — стоишь. И стихи выдал — будь здоров. В сам деле, что ль, после школы в артисты подашься?

— Может, и в артисты. Там видно будет, — ответил Максим. А про себя подумал: «Темно было, вот и показалось, что стою. На самом-то деле еще как сыпался».

Он рассматривал вечернего своего знакомого при дневном свете. В плечах Чума был плотен, но ростом невысок, лицо широкое, курносый нос, толстые губы. Не таким-то уж и грозным казался он сейчас. Парень как парень. И чего он его испугался тогда?

— Зачем тебе автослесарное дело? — показав глазами на книгу, поинтересовался Максим. — Ты же говорил, в строительном техническом обучаешься.

— Это пахан там меня обучает. — Чума пренебрежительно сплюнул.

— А ты?

— А я шофером хочу. То ли дело, сел за баранку, даванул на стартер — и вперед. Сегодня здесь, завтра там. И никаких тебе начальников, мастеров там разных, бригадиров. Думаешь, не профессия?

— Почему? Кому что нравится…

— Да уж лучше, чем кирпичи класть. Все равно шофером стану. Семен меня в строители, а я — шофером.

Разговаривая, они миновали центр и оказались на незнакомой Максиму улочке. Начал валить мокрый снег.

— Слышь, айда ко мне, — предложил Чума.

— К тебе?

— А чо по улицам таскаться, когда хата вот она? — показал Чума на дом, возле которого они как раз остановились. — Не дрейфь, там счас никого.

— С чего ты взял, что я дрейфлю? — Максим вскинул голову.

В начале встречи Максим был недоволен, поскорее отделаться от Чумы хотел. Теперь у него появилось любопытство — он никогда раньше не имел дела с такими парнями.

Чума достал из кармана ключ, сунул в замочную скважину в калитке, повернул — в замке тинькнуло, мелодично пропело, и он открылся. Они поднялись на крыльцо. Щелкнул замок в дверях веранды — он тоже оказался музыкальным, потом еще два — без музыки, на дверях в дом.

Чума сразу провел его в комнату. Там торцом к окну стоял полированный письменный стол — Максим никогда такого не видел — с застекленной передней стенкой. За стеклом, на полках, стояли книги. Золотом поблескивали корешки книг и из-за стеклянных дверок двух книжных шкафов. Но сами шкафы, когда Максим потянул за ручки дверок, оказались заперты. На диван по стене, от самого потолка, спускался ковер. Возле дивана стоял приемник. На другой стороне висела картина в лепной раме. Но самой большой достопримечательностью в комнате, конечно же, был магнитофон, настоящий японский «Окай» с двумя стереофоническими колонками. О таком Максим мог только мечтать.

— Твой?

— Мой, — ответил Чума без энтузиазма, вроде бы даже нехотя. И вдруг предложил: — Хочешь, покажу дом?

Максим хотел музыку послушать. Но раз хозяин предлагает экскурсию по дому…

Дом был большой. Двери некоторых комнат, как и книжные шкафы, почему-то оказались тоже запертыми. Но Чума где-то раздобыл ключи. Он открывал замки и водил Максима из комнаты в комнату, называя:

— Столовка… гостиная… спальня ихняя… кабинет Семена…

Комнаты светились диковинной, наверное, очень дорогой мебелью, поблескивали тяжелыми хрустальными люстрами и хрустальными же расставленными в разных местах вазами,