Михаил Лермонтов: тайны судьбы и творчества - Нина Корчагина

В предисловии к книге «Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова» ее составитель В. А. Захаров пишет: «К числу виновных относили, например, начальника штаба А. С.Траскина, подполковника жандармерии А. Кушинникова, коменданта Пятигорска В. Ильяшенкова, вдову генерала Е. И. Мерлини, секундантов»…

В 5 томе Академического издания Полного собрания сочинений М. Ю. Лермонтова за 1913 год упоминается об интригах кружка мерлинистов, т. е. «общества, собиравшегося у жены генерала Е. И. Мерлини, избравшего своим орудием Мартынова, а рукой направлявшей орудие, – „князя Ксандра“, т. е. А. И. Васильчикова. Члены кружка хотели проучить „ядовитую гадину“ и добивались, чтобы прах поэта, как самоубийцы, брошен был в овраг за рекой Подкумком».

Ведущую роль в гибели поэта отводила Траскину и Т. А. Иванова, считая его «главным вдохновителем дуэли, исполнителем злой воли Петербурга: „Совершенно очевидно, что Траскин был действующим лицом разыгравшейся в Пятигорске трагедии: ходом интриги он руководил так же, как потом – ходом следствия. Это ясно из записки секундантов Мартынову, где упоминается имя Траскина, как имя человека, подсказавшего подсудимым, что они должны говорить на следствии“.

О том, с какими нарушениями велось следствие, разговор впереди. Сейчас вспомним о темпах, которыми вершилось „правосудие“. Следственная комиссия, созданная пятигорскими властями на следующий день после дуэли, через две недели завершила работу и представила дело коменданту В. Ильяшенкову, который направил его главе гражданской администрации Северного Кавказа И. П. Хомутову, а тот вернул дело коменданту с указанием передать дело Мартынова и князя Васильчикова „как лиц гражданского ведомства“ в Пятигорский окружной суд.

В сентябре под председательством окружного судьи Папарина начался суд над Мартыновым и Васильчиковым. 13 сентября Мартынову и были направлены новые детальные вопросные пункты, цель которых была уточнить „…пал ли Лермонтов от изменнической руки убийцы, прикрывавшегося одною дуэльною обстановкой, или же был убит на правильном поединке с совершенным уравнением дуэльных случайностей“, т. е. не было ли нарушений дуэльных правил. Суд, похоже, намеревался всерьез расследовать версию выстрела в упор в Лермонтова, поднявшего вверх руку с пистолетом, красноречиво дававшего понять, что он стрелять не станет. Надо отдать должное суду, вопросы строились с учетом будораживших Пятигорск версий и мнений.

У Мартынова спрашивают (вопрос № 7): „…В каком отношении дружеском ли или политичном и какой дан вами повод Лермонтову делать вам колкости и остроты (как без того не могло бы это от него произойти), в чем заключались наносимые вам Лермонтовым таковые обиды, не относились ли его слова более к дружеской шутке или же к оскорблению чести вашей и какие были принимаемы с вашей стороны меры к отклонению неприятностей до прежде сего происшествия и при ком“.

Мартынов снова, как и на вопросы 17 июля, отвечает общими словами, не приводя ни одной лермонтовской шутки, на одной остроты для примера, которые могли ему быть обидными или показаться таковыми. Как и о поводе к шуткам не сумел сказать ничего существенного: „Отношения наши были довольно короткие. Поводом же к остротам на мой счет, вероятно, было не что иное, как желание поострить – по крайней мере, я других причин не знаю… Но я подтверждаю… что честь моя была затронута не насмешками его, но решительным отказом прекратить их и советом прибегнуть к увещаниям другого рода, что вступая с ним в объяснения я и в виду не имел вызвать его на дуэль, но что после подобной выходки с его стороны. мне уже ничего не оставалось другого средства окончить с честью это дело“.

Конец ознакомительного фрагмента.