Михаил Лермонтов: тайны судьбы и творчества - Нина Корчагина

Вот что на допросе 17 июля 1841 г. в Пятигорске по поводу обстоятельств гибели Лермонтова показал князь Васильчиков: «…по данному знаку дуэлисты начали сходиться; дойдя до барьера оба стали; майор Мартынов выстрелил. Поручик Лермонтов упал уже без чувств и не успел дать своего выстрела, из его заряженного пистолета выстрелил я гораздо позже на воздух. Об условии стрелять ли вместе или один после другого не было сказано, по данному знаку сходиться каждый имел право стрелять когда заблагорассудит».

В беседе с редактором журнала «Русская старина» М. Семевским в 1869 г. князь так описывает дуэль: «Лермонтов все отшучивался (он его считал фанфароном, пустым кавалеристом). Я по лицу видел, что Мартынов убьет: „Посмотри на Николая Соломоновича. Это не шутка, стреляй“.

Лермонтов, прижимая правой рукой, вскинул пистолет на левое плечо, отвернулся и, презрительно улыбнувшись, покачал головой; это был его последний жест».

А в 1872 году князь Васильчиков вспоминает дуэль с другими подробностями: после сигнала Глебова к началу поединка «Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и пистолетом по всем правилам опытного дуэлиста. В ту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни назад, ни вперед, не успел даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненые или ушибленные.

Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом – сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие».

Три версии, и впечатление, что речь идет о трех разных дуэлях. Правда, есть общая черта в этих вариантах – Лермонтов не стрелял даже в воздух. Об этом же свидетельствуют и убийца поэта, и Глебов, после убийства признавший себя единственным секундантом на этой дуэли.

Мартынов в тот же день, 17 июля, ответил на вопросы следователей так: «Я первый подошел на барьер: ждал несколько времени выстрела Лермонтова, потом спустил курок». А на дополнительные вопросы Пятигорского окружного суда 13 сентября 1841 г. – более подробно: «От сделанного мною выстрела он упал, – и хотя признаки жизни еще были видны в нем, – но уже он не говорил. – Я поцеловал его и тотчас же отправился домой, полагая, что помощь может еще подоспеть к нему вовремя».

На прямой вопрос следователя – стрелял ли Лермонтов, Мартынов ответа не дал.

Какая помощь? Ни врача, ни кареты… Впрочем, дрожки, если верить секундантам, были, на них приехал к месту дуэли М. П. Глебов.

Эти же вопросы были предложены и Глебову в первый день следствия. Он писал: «После первого выстрела, сделанного Мартыновым, Лермонтов упал, будучи ранен в правый бок навылет, почему и не смог сделать своего выстрела».

Интересно первое донесение в Ставрополь полковника А. С. Траскина, начальника Штаба командующего войсками Кавказской линии и Черномории П. Х. Граббе от 17 июля о дуэли: «Лермонтов сказал, что он не будет стрелять и что он подождет выстрела Мартынова. Он жил только 5 минут и не смог произнести ни одного слова». Об этих пяти минутах жизни поэта пишет по горячим следам в частном письме своей дочери на границу и Е. Верещагина.

Даже при беглом чтении материалов следственного дела бросаются в глаза разночтения у секундантов, и убийцы, и официальных лиц, что, естественно, вызывает недоумение у читающего эти материалы. Посмотрим, как участники дуэли отвечают и на четвертый вопрос следователей: кто и как добирался до места поединка.

Вот что говорит Н. С. Мартынов: «Лермонтов и Васильчиков ехали верхом. Глебов на дрожках, я же выехал раньше». Если ты выехал раньше, как мог видеть, кто с кем выехал? Может, они встретились в пути?

М. П. Глебов: «Мартынов, Васильчиков и Лермонтов – на верховых. Лермонтов на моей лошади, я на беговых дрожках». Ехали вчетвером. Можно задать вопрос и Глебову: почему Лермонтов ехал на его лошади, когда у него было две своих?

А. И. Васильчиков: «Лермонтов и я верхом.

Проводников не было». Позже он напишет, что Лермонтов «ехал на беговых дрожках маленьких, я верхом». Поди разберись, кто ехал и на чем.

Путаются в показаниях потому, что придумывают ответ на ходу. Подтверждение этому находим в переписке подсудимых. Глебов старательно инструктировал находящегося в заключении Мартынова: «… прочие ответы твои согласуются с нашими, исключая того, что Васильчиков поехал со мной; ты так и скажи. Лермонтов же поехал на моей лошади – мы так пишем. Не видим ничего дурного с твоей стороны в деле Лермонтова тем более, что ты в третий раз в жизни своей стрелял из пистолета; второй, когда у тебя пистолеты рвало в руках и это третий. Надеемся, что ты будешь говорить и писать, что мы тебя всеми средствами уговаривали. ты напиши, что ждал выстрела Лермонтова».

Для того и путают следствие, а потом и нас, чтобы не возник вопрос: как Лермонтов мог оказаться в Пятигорске 15 июля в 6 часов 30 минут, если после вызова на дуэль, а это известный факт, он уехал в Железноводск, сознавая накаляющуюся вокруг него обстановку? Купил билеты для принятия минеральных ванн на несколько дней вперед. Из Пятигорска была перевезена часть его вещей. В тот роковой день, направляясь к подножию Машука, в трактире мадам Рошке, что находился в поселке Шотланка, поэт остановился пообедать в окружении друзей, приехавших к нему еще утром из Пятигорска. Последний свидетель видел его там примерно за час до смерти. Мы говорим: направляясь к подножию Машука потому, что там его убили. На самом деле мы не знаем, куда он поехал…

О том, что Лермонтова 15 июля не было в Пятигорске, свидетельствуют и воспоминания Полеводина: «Лермонтов обедал в этот день с ним (Львом Сергеевичем Пушкиным) и прочею молодежью в Шотланке (в шести верстах от Пятигорска) и не сказал ни слова о дуэли, которая должна была состояться через час», – и Кати Быховец, которая провела с поэтом целый день и простилась с ним за два часа до его гибели.

У В. А. Захарова в «Летописи жизни и творчества М. Ю. Лермонтова» написано, что поэт поехал на дуэль из Железноводска. Если он ехал один, что, скорее всего, так и было, тогда понятна путаница в показаниях секундантов относительно поэта. Но они не могут договориться и между собой. Казалось бы, такой невинный вопрос: кто с кем ехал? При условии, если на самом деле ехал. А если нет? И нельзя сказать правду? Удивительно, как эти вопросы не пришли в голову следователям.

Из ответов участников дуэли и следствию, и окружному суду не ясно, кто подавал команды во время дуэли и вообще – сколько было секундантов?

С количеством секундантов участники дуэли тоже всех запутали. Сначала один Глебов, потом объявился Васильчиков, потом оказалось, что командовали на дуэли то А. А. Столыпин, то С. В. Трубецкой…

В своем дневнике М. А. Корф пишет, «что дуэль происходила при одном Глебове, Васильчиков же не был секундантом, а лишь впоследствии добровольно выдал себя за секунданта, чтобы дуэль, как происходившая при одном секунданте, не была вменена Мартынову в простое смертоубийство».

Об этом же узнаем из черновика первого рапорта пятигорского коменданта В. Ильяшенкова Командующему войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-адъютанту П. Х. Граббе, написанного 16 июля – на следующий день после дуэли: «Секундантом у обоих был находящийся здесь для излечения раны лейб-гвардии конного полка корнет Глебов». В таком варианте документ послан не был, так как к полковнику явился князь Васильчиков и сообщил о своем участии в роли секунданта на дуэли.

А вот как об этом вспоминал А. И. Арнольди: «Рассказывали в Пятигорске, что заранее было установлено, чтобы только один из секундантов пал жертвою правительственного закона, что поэтому секунданты между собой кидали жребий, и тот выпал на долю Глебова, который в тот же вечер доложил коменданту о дуэли и был посажен на гауптвахту. Так как Глебов жил с Мартыновым на одной квартире, правильная по законам чести дуэль могла казаться простым убийством, и вот, для обеления Глебова, А. Васильчиков на другой день сообщил коменданту, что он был также секундантом Лермонтова, за что посажен был в острог…»

И после признания Васильчикова комендант В. Ильяшенков не знал, как указать, кто с чьей стороны был секундантом. К такому выводу пришла Э. Герштейн, исследовавшая окончательный вид второй части рапорта и впервые опубликовавшая этот документ.

Принято считать, что секундантов было четверо, но участие в поединке князя Трубецкого и близкого друга поэта и родственника А. Столыпина-Монго от суда утаили, так как они, как и поэт, были в опале у Николая I.

После убийства поговаривали, что, кроме четырех известных секундантов, на месте поединка было еще несколько лиц в качестве зрителей, спрятавшихся за кустами – между ними и Дорохов, участвовавший в 14 поединках! Будто бы он и был «автором» жестоких условий поединка. О том, что «при последнем поединке Лермонтова присутствовали не одни секунданты, а были еще некоторые лица, стоявшие в отдалении» читаем и в воспоминаниях Лонгинова.