Михаил Лермонтов: тайны судьбы и творчества - Нина Корчагина

И снова вырисовывается какая-то расплывчатая картина… Дуэль состоялась не сразу после вызова, секунданты говорили, что пытались ее предотвратить. И что же, боевые офицеры (все, кроме Васильчикова) не знали, что у каждого поединщика должен быть секундант? Существовал свод правил для проведения дуэли, который необходимо было соблюдать безукоризненно. А здесь один «просто зарядил пистолет», другой просто выкрикнул. И не зря была молва о жребии, выпавшем на Глебова. Жребий можно было метать и совсем при других обстоятельствах.

Как бы там ни было, но прежде чем расстаться, все пять участников дуэли дали, как утверждал впоследствии Васильчиков, «друг другу слово молчать и не говорить никому ничего другого, кроме того, что…показано на формальном следствии».

Что стоят после такого признания материалы следствия? Хотя, опираясь на них, исследователи решили выяснить, что же хотели утаить обвиняемые от суда.

Секунданты и убийца не только путались в показаниях, но и умалчивали невыгодные для них факты. Так, они скрыли от следствия и смертельные условия дуэли: право каждого на три выстрела с вызовом отстрелявшегося к барьеру и что расстояние между барьерами было не 15 шагов, а десять – противникам бы пришлось стрелять друг друга практически в упор, если бы Столыпин и не перемерил своими огромными шагами расстояние между барьерами.

С момента гибли поэта прошло свыше полутора веков, но причины и обстоятельства его ссоры с Мартыновым и по сей день остаются неясными. Роковое объяснение случилось без свидетелей, и не верится россказням Мартынова о том, что поводом для кровавой ссоры послужили насмешки и эпиграммы. Все попытки исследователей проникнуть в тайны дуэли упираются в недостаток достоверных сведений и неопровержимых доказательств. В «дуэльном деле» накопилось множество материалов и документов, весьма далеких от исторической истины. Большинство из них составлено по воспоминаниям, письмам и устным рассказам современников, не бывших ни участниками, ни свидетелями пятигорской трагедии, спустя много десятков лет.

Попробуем по материалам следственного дела посмотреть, как складывался так долго живущий миф о вине поэта.

Разве справедливо, что главный и единственный источник информации в деле о ссоре, послужившей причиной дуэли, – Мартынов, приятель и убийца поэта? Вот как он отвечает на 6-й вопрос следствия: «Какая причина была поводом к этой дуэли; не происходило ли между вами и покойным Лермонтовым ссоры или вражды, с какого времени оная возникла?» – «С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы он мог сказать мне что-нибудь неприятное. Остроты, колкости, насмешки на мой счет, одним словом, все, чем только можно досадить человеку, не касаясь до его чести. Я показывал ему, как умел, что не намерен служить мишенью для его ума, но он делал, как будто не замечает, как я принимаю его шутки. Недели три назад во время его болезни, я говорил с ним об этом откровенно; просил его перестать, и хотя он не обещал мне ничего, отшучиваясь и предлагая мне, в свою очередь, смеяться над ним, но действительно перестал на несколько дней. Потом взялся опять за прежнее. На вечере в одном частном доме за два дня до дуэли он вывел меня из терпения, привязываясь к каждому моему слову, на каждом шагу показывая явное желание мне досадить. Я решился положить этому конец. При выходе из дома я удержал его за руку, чтобы он пошел рядом со мной; остальные все уже были впереди. Тут я сказал ему, что я прежде просил его прекратить эти несносные для меня шутки, но что теперь предупреждаю, что если он еще раз вздумает выбрать меня предметом для своей остроты, то я заставлю его перестать. Он не давал мне кончить и повторял раз сряду: что ему тон моей проповеди не нравится, что я не могу запретить ему говорить про меня то, что он хочет, и в довершенье сказал мне: „Вместо пустых угроз ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэлей никогда не отказываюсь, следовательно, ты никого этим не испугаешь“. В это время мы подошли к его дому. Я сказал ему, что в таком случае пришлю к нему своего секунданта…

Глебов пробовал меня уговаривать, но я решительно объявил ему, что он из слов самого Лермонтова увидит, что, в сущности, не я вызываю, но меня вызывают и что потому мне невозможно сделать первому шаг к примирению».

Также и отвечая на 8 вопрос: «Кто из вас прежде сделал вызов на дуэль», – Мартынов подробно пишет, как он реагировал на уговоры секундантов: «Теперь уже поздно, когда он сам надоумил меня в том, что мне нужно было сделать. В особенности я сильно опирался на совет, который он дал мне накануне и доказывал им, что этот совет был не что иное, как вызов. После еще нескольких попыток с их стороны, они убедились, что уговорить меня взять назад вызов есть дело невозможное».

На следствии и Глебов, и Васильчиков повторяют рассказ Мартынова почти дословно, не скрывая, что говорят с его слов. Но следствие на это, на отсутствие улик(!) не обращает никакого внимания. Далее Глебов дополняет свой ответ: «О старой же вражде между ними нам, секундантам, не было известно. Мартынов и Лермонтов нам об этом не говорили».

Также и Васильчиков, отвечая на 6 вопрос, пишет: «О причине дуэли знаю только, что в воскресенье 13 числа поручик Лермонтов обидел майора Мартынова насмешливыми словами; при ком это было и кто слышал сию ссору, не знаю (!! – Н. К.). Также не известно мне, чтобы между ними была какая-либо давнишняя ссора или вражда». Князь и здесь ухитрился сам себе противоречить: отвечая на вопрос восьмой, князь солгал, сказав, что в самый день ссоры был свидетелем, когда майор Мартынов, выйдя из дома Верзилиной, «при мне подошел к поручику Лермонтову»… В конце жизни признался, что солгал, выгораживая Мартынова.

Снова показания не совпадают: и Мартынов объяснял суду, что, когда он остановил Лермонтова, взяв его за руку, все остальные ушли вперед. И Глебов и Васильчиков через десять дней, 27 июля, подтвердили это, отвечая на вопрос следователей: «Точно ли они находились 13 июля в доме Верзилиной, справедливо ли то, что Лермонтов вывел Мартынова из терпения (дословно повторяя показания убийцы). При выходе из дому действительно ли вы и Глебов пошли вперед, а Мартынов, удержав Лермонтова, остался позади?»

Князь Васильчиков: «Действительно находился у генеральши Верзилиной; я не был свидетелем насмешек, обидевших майора Мартынова, а узнал об этом уже позже. При выходе из дома я с корнетом Глебовым пошел вперед. Майор Мартынов остановил поручика Лермонтова, и они остались позади. Кроме нас четверых в то время никого не было в доме генеральши Верзилиной».

Глебов: «О произошедшей ссоре я узнал после, возвратившись домой. Мартынов и Лермонтов остались позади по выходе из дому, я же и Васильчиков шли впереди».

Подверглись допросу и слуги дуэлянтов. Все пятеро – двое людей Лермонтова и трое Мартынова – под присягой заявили: «Ссор же между Мартыновым и Лермонтовым до того и даже в тот день никаких не происходило, а жили оне дружески».

Так что же получается? Никто из участников дуэли не слышал, как Лермонтов обидел Мартынова, но все повторяют якобы прозвучавшие слова. Самого объяснения Мартынова с Лермонтовым по поводу ссоры во дворе дома Верзилиных, которая, якобы и послужила поводом для вызова, никто не слышал. Рассказал о нем Мартынов, понимавший, что от этих слов зависит его дальнейшая судьба. А мы не знаем, что на самом деле сказал Мартынов и что ответил ему поэт. Так почему мы должны верить убийце поэта, не стеснявшемуся в выборе средств для выгораживания собственной персоны? Почему следствие и военный суд в вину поэту вменяют показания его убийцы?

Сердце обливается кровью, когда читаешь документы и следствия, и окружного суда и военного, в которых подробно, слово в слово старательно пересказываются слова убийцы поэта. Кроме Мартынова, никто не свидетельствует против Лермонтова. А слова секундантов, дословно повторяющих версию Мартынова, ничего не стоят.

Теперь мы знаем, что главная мысль о несносном характере Лермонтова, на которой и строилось объяснение дуэли, была подсказана Мартынову секундантами, которые, вопреки правилам, в ходе следствия переписывались с убийцей Лермонтова. Мартынов умолял секундантов, чтоб его выгораживали, секунданты просили Мартынова, чтоб он свидетельствовал, что они всеми силами пытались помирить поссорившихся, а секундантам посоветовал такую тактику защиты полковник А. С. Траскин. У каждого была своя корысть. У секундантов, чтоб уйти от ответственности, потому что они за гибель человека на дуэли подлежали такому же наказанию, как и стрелявшиеся, и за лживые показания, то есть подлог, тоже подлежали суду. У Траскина, чтоб поменьше было шума, чтоб угодить начальству. И угодил же! После пятигорской трагедии, руководить расследованием которой было поручено полковнику, он стал генералом. А мертвые сраму не имут. Но получилось, что имут.