Последний из Двадцати (СИ) - Рок Алекс

— Что, ар-ро, неважно себя чувствуешь? Может быть, устал?

Рун попытался развернуться, встать на ноги, но носок разбойничьего сапога едва ли не колом саданул его по животу. Боль дикой змеёй завертелась внутри юного чародея, изо рта брызнула кровь. Грязная пятерня схватила его за волосы, будто деревенскую девку, из глаз брызнули слёзы.

— Знаешь что жутового в таких лудохах как ты, ар-ро? — великан сел на чародея верхом, придавил своим весом к земле. Рун заёрзал в тщетных попытках высвободиться, словно жук. Разбойнику, что властвовал теперь над ним, это нравилось — парню казалось, что он слышит запах его удовлетворения.

— Каждая мажовья кля считает, что без неё этот мир был бы пуст, сир и убог. Что без таких как ты не обойдутся. Верно, пацан? Ты ведь так считаешь?

Молчание чародея его бесило. Разбойник что есть сил ударил его головой оземь — из Руна будто бы разом выбили все здравые мысли. Во рту крошевом норовили забиться в глотку выбитые зубы. Парень плюнул перед собой густой, кровавей кашей.

Ушей коснулся жуткий смех головореза. Мик облизнул высохшие губы.

— Ар-ро, где бы не появилась твоя тощая задница — ты везде оставил след. Словно улитка, только слизь и дерьмо.

Рун поднял голову, противясь очередному удару. Из уст вместо слов лилось беспорядочное бормотание.

— Что ты там лепечешь, еганый кляк? Знаешь, я прихожу в чужие дома. Я выкручиваю руки тем, кто не хочет со мной делиться и ебу всех, на кого задымится мой богатырь. Но все знает, что я разбойник. А вот тебе надо прятать свою ничтожность за пышностью одежд.

Он склонился к самому уху чародея, лицо Руна обожгло горячим, выбивающим дух кислым дыханием. В какой-то миг ему почудилось, что он вот-вот задохнётся.

— Ты могущество, что сдохнет от голода, если местный крестьянин не нальёт ему похлёбки. Ар-ро, ты рядишься в шкуры величия — потому что ничтожен или…

Рун резко вывернулся — фальшивый разбойник слишком расслабился и ослабил хватку. Остатками зубов впился в мясистый, похожий на картошку нос.

Знакома ли видениям боль? И зачем призраков безумия награждают возможностью её чувствовать? Парень не знал — вместо этого он услышал как волком завыл его до безобразного говорливый противник.

Мик опрокинулся на спину, схватился за лицо. Буро-красная кровь пульсировала из свежей раны — там, где у разбойника мгновением назад был нос остались лишь ошмётки.

Отрастёт, у него всё отрастёт — Рун знал об этом. Главное, так это попытаться не разжевать ту гадость, что оказалась у него во рту.

Он выплюнул сразу же, как только смог. К горлу подкатил тошнотворный ком — Последний из Двадцати чувствовал, что его вот-вот вывернет наизнанку.

Мик загундосил — Рун не разбирал слов, но знал, что головорез вряд ли желает ему всех благ. Обезболивающее заклинание было слабым, но действовало — челюсть перестала стонать почти сразу же, живот чуть позже.

Рун обрушился на великана градом ударов — теперь уже лже-Мик лишь закрывался руками, пятился и спотыкался.

Но безумие говорило его устами, яд лился с языка, сквозь уши пробиваясь в сознание. Это был хриплый, ничего не значащий, старческий смех. Желая заткнуть его, парень бил — не жалея себя и сил. Головорез, словно набитый соломой матрас шатался из стороны в сторону. То, что он держался на ногах было разве что не чудом.

— Ты всего лишь кусок чародея, ар-ро! Они пытались обстругать тебя, превратить в мага. А что получилось в итоге?

— Заткнись! — отчаянно и надрывно рявкнул чародей, засадив кулаком в глаз разбойника. Там, где когда то было лицо головореза теперь была лишь жуткая, кровавая каша.

Но он продолжал говорить.

— Даже здесь, даже сейчас — единственный, чего ты хочешь, это лишить других счастья. Потому что всё, что они оставили тебе — это лишь бестолковые наставления о исключительности. Мысли о том, что ты знаешь — как лучше. Ты знаешь?

Рун зарычал, врезался головой в мускулистый живот. Мик, наконец, утратил равновесие. Разбойник больше не сопротивлялся, словно всё его нутро признало собственное поражение. Единственное, что ему оставалось — это жалящие самолюбие противника колкости.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И они кололи.

Выбившись из сил, почуяв, наконец, усталость, Рун с размаху опустил сжатые кулаки на голову негодяя — та вдруг лопнула, как перезрелый арбуз.

Головорез заткнулся, инстинктивно дёрнулся, раскинув руки. Ладони как будто жили собственной жизнью, хватая и стискивая воздух. Парень тяжело дышал — если это и была победа, то далась она ему нелегко.

Ушей коснулся металлический грохот. Рун вдруг понял, что вновь хочет заплакать как ребёнок и пожаловаться. Матриарху, Мяхару, да хоть мастеру Рубера — лишь бы выслушали.

Вместо этого он утёр рукой пот со лба, нехотя обернулся.

Он знал, что увидит.

***

Ска была беспомощна.

Её не спас сплав из саффиритовой лазури — двойник чародея оказался проворней. Механическая кукла пыталась встать, но получалось у неё не очень. Внутренности сбоили, скрипели расшатанные сервомоторы и шарниры. Внутри хрустело так, будто они звали на помощь Чавьера.

Из разодранного кожимита ручьём валились искры — Рун даже думать не хотел, что и как могли ей повредить. И как это теперь чинить…

Лже-Рун швырнул меч наземь — тот растаял в воздухе прежде, чем долетел до неё. Обманщик выглядел так, словно даже не вспотел. По его наглому лицу гуляла не менее нахальная ухмылка. Двойник чародей лучился самодовольством и вдруг похлопал в ладоши.

В повисшей тишине, в ушах юного чародея они звучали едва ли не раскатами грома. А, может, они и были раскатами грома.

— Знаешь, кто твой главный враг? Ты сам, Двадцатый.

Рун не отвечал. Где-то внутри копились остатки сил только для того, чтобы вновь встать на ноги. Его противник не спешил, а мог бы вонзить клинок в спину, выпотрошить насквозь — хватило бы у него маны на ещё пару-другую охранков?

Наверно да.

Наверно нет.

Исподлобья, огромный, он взирал на самого себя.

— Как всё обернулось? Я стою перед тобой, и что я вижу? Чудовище, размером с Мика. Чудовище, только что сумевшее раздавить другому чудовищу голову. Ну, что сделаешь дальше? Крикнешь "ар-ро" или, может быть, пообещаешь вытереть мной гузно?

Рун опешил, его собеседник позволил себе ухмылку.

— В этом весь я, знаешь? Казаться больше, казаться сильнее, раздуться, что пузырь до невообразимых размеров. Казаться, не быть.

Рун бросился на него сразу же, едва выдался момент: двойник притворно оступился. Лже-чародей согнулся, разорвался пополам, едва парень возжелал раскроить ему череп одним ударом. Попался на подножку, но тотчас же, едва коснулся земли — рассыпался ворохом мыльных пузырей, воспаривших в воздух. Каждый из них, лопаясь, звучал отдельным словом.

Руну показалось, что с ним разговаривает тысяча его собственных копий — ощущение оказалось до омерзительного невыносимым.

— Даже Шпиль — что такое этот наш Шпиль?

Юный чародей не ответил, лишь подумал. Дом, сила, собратья…

— Дом, сила, собратья, это всё? — озвучил его мысли самозванец, звонко расхохотавшись. Всё ещё булькающие из пузырей слова вдруг поплыли у чародея перед глазами, собираясь в образ.

Рун среагировал раньше, чем осознал. Чувство опасности зажужжало в нём, пошло юзом, что веретено. Из воздуха ударил клинок — полсотни бри отменно отполированной стали едва ли не с визгом пронзило воздух. Самозванец был потешен в облике меча. И отнюдь не смешон на вытянутую руку-лезвие. Вторая его рука замыкала ободом рукоять. Паря в воздухе, он орудовал самим собой так…

Так, будто его учил мастер Рубера.

— Дом, сила, что-то ещё на букву "с" — это всё? Как жалок, как скуден мирок, что я старательно воздвигал вокруг себя. Мы на пару с Кианором швыряли друг в дружку рощи, а на деле — что это? Не могущество, а какая-то мышиная возня. Чуешь?

Лжечародей сбивался с ритма и смысла слов, но Рун прекрасно понимал, что его противник хотел сказать. Хотелось не слушать, не слышать, заложить ладонями уши — и может быть тогда наступит благодатная тишина.