Последний из Двадцати (СИ) - Рок Алекс

— Ты помнишь, кто ты?

Икстли кивнула. Рун ответил ей тем же.

— Раньше я звал тебя Читль.

— Читль?

— Иолькьяматчитль, — вмешалась, наконец, Ска и тогда виранке стало понятней.

— Моя воин. Солдат. Слуга. Понимать? Хороший, уд кацклиг ин-нума.

Рун вновь кивнул. Значит, Мик говорил правду, когда высказывал свою догадку о её раболепном поведении. Просто переняла часть чужой памяти и хорошо, если лишь одного человека. Парню думалось, что в Виранке могли разом смешаться все, кто был под её контролем и…

Не сходилось. Виранка нагнулась к нему так близко, словно хотела одарить поцелуем. Рун коснулся её лица — и тут же получил удар по руке. Виранку тотчас же перекосило от возмущения.

— Татуировка. У тебя на лице татуировка рабыни. Откуда у рабов могут быть…

Рун не мог ручаться за то, что она поняла каждое слово, но одно она точно узнала.

Взвилась, будто вихрь — ещё мгновение, понял парень, и она вцепиться ему в лицо, располосует морду кровавыми отметинами от ногтей.

Ска стремглав оказалась между ними, не дав драке случиться. Тяжёлое дыхание, вырывавшееся изо рта новой Читль, мешалось вместе с отборной виранской бранью. Не стоило и гадать — Рун умудрился причинить ей смертельную обиду. Парень повержено поднял руки, давая сигнал к примирению.

— Ты — маг. Тчаклак. Что ты знать… знал… знаешь о… мой род? Мой народ?

Рун увидел, как зло сверкнули её глаза и нехотя сравнил её со Ска. Виранка точно так же будто подгружала новые и новые знания из недр своей головы. Язык вновь давался ей проще, слова обретали больший смысл.

— Немного, — честно признался парень. — Но знаю, что вы пишите историю личности на лицах.

Последний из Двадцати как мог попытался изобразить татуировками — получалось у него не очень, а выглядел он глупо.

— Так, — согласилась она, признавая правоту его знаний, — история на лице. Расти — писать дальше. Делать большой дело — писать дальше. Дело портить — писать. Всё на лице.

Она коснулась отметины, повернувшись к чародею в анфас. — Мы рисовать священный толтекатл, как нам завещать те, кто жить до меня. — язык жестов давался ей в разы хуже, но Икстли была старательна. — Но мы не тонуклатк!

— Тону… как? — Рун сразу же оставил попытку выговорить языколомную несуразицу. В конце концов, попытался оправдать его мастер Рубера, ты не птица.

— Южный народ Виранской Империи — Ска в очередной раз доказала, что осталась не просто так. — Те, с кем мы ведём дела.

— Те? Что значит — те? Есть какие-то другие виранцы?

Гитра щелкнула мысленным хлыстом, будто вопрошая у Двадцатого, как можно было быть и оставаться столь нерадивым, бестолковым учеником? Винить было некого — на её уроках Рун витал в облаках…

— Я — азотонтль, — виранка ткнула себя двумя перстами в лоб, поправила мешающуюся прядь волос, указала на три точки, скрытые за мочкой уха. Ска же вновь пришлось быть учебником внешней политики.

— Азотонтль — кочевники. Родом из Вирании. Считаются мятежниками. Непокорными.

— Допустим, — согласился парень. В голове у него всё ещё не укладывалось то, что он видел перед собой.

— Толтекатл… татуировка. Они ловят, наказывают нас, лишая рода, лишая истины. Унижение. Понимаешь?

Рун не ручался, но кое-что начало проясняться. Когда-то гордую Икстли изловили и намалевали ей на лице новую историю.

— Кто ты такая? Что вы делали здесь? Ты знаешь, что здесь — земли Двадцати?

— Чааджа края. Знаю.

— Вы передрались с сородичами.

— Тонуклатк нам не сородичи! — она вновь была, что взбешённая фурия. Рун чуял, что скучает по разговорчивой, но робкой и спокойной Читль. Икстли разве что не плевалась огнём. Ей страсть как хотелось схватить чародея за грудки, встряхнуть, вытрясти из него всё. Буйство жизни и энергии били из неё фонтаном. Вот её представить в механическом доспехе у Руна получилось запросто.

Виранка продолжила.

— Не сородичи. Трупокопы. Осквернители.

— Но вы работали вместе с ними. — парень и сам не знал, откуда у него такая уверенность в словах. Икстли одарила его изучающим взглядом. Смотрела исподлобья, как на врага и, лишь придя к какому-то одному ей понятному выводу, кивнула.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

От виранской воительницы теперь за версту разило необузданной дикостью. Словно Икстли прямо сейчас готова была скинуть одежды, припасть на руки подобно зверю, завыть на луну…

— Мы работали с ними. Искали святыню. Не осквернять — они обещали. Но осквернили.

— Допустим. Но кто вас сюда пустил? Ты знаешь, что случилось с Двадцатью? Со Шпилем?

— Знаю. Но за стену нас пустили те, кто выжил. Ты из них?

Рун решил, что имеет право не отвечать на этот вопрос, посмотрел куда-то в сторону. Неизбывно и ужасно завывал Мик, всё ещё надеясь вырвать руку из уже несуществующего плена. Словно не ведая иного утешения, он впился в мягкость собственной плоти зубами. Придёт ли когда-нибудь разбойник в себя? Осознает случившееся? Парень не знал.

— Выжившие просили нас найти своего собрата. Руна. Двадцатого. Если встретим. Он тоже тчаклак. Ты не знаешь его?

Интересно, подумал Рун. А вот про поиск Читль ничуть не соврала — они в действительности и по-своему выспрашивали про чародея у местных.

Новые вопросы градом сыпались на мальчишку. Что, дружок, спрашивал его старый Мяхар. Думал, что поймав за хвост решишь проблему? Она изворачивается в воздухе, крутится, будто израненный вепрь, силясь сбросить незадачливого охотника. Мгновение — и вот в мокрых от пота руках лишь перья мнимой победы, а вопрос разделился надвое: лови по новой!

Зачем Виска и остальные искали его подобным образом? На всякий случай Рун подал знак Ска, та не замедлила с ответом: виранка была уверена в собственных словах как никто другой. Предположим, сказал он самому себе, Кианор после случившегося его не шибко-то рад и видеть. Допустим, потеребил подбородок старый Мяхар, Виска никому не говорит о твоих письмах. Что из этого следует — спросил мастер Рубера, сложив руки на груди. В голове чародея бушевал консилиум ранее молчавших стариков. Не хватало разве что голоса Гитры…

Следовало не слишком много. Руну казалось, что у него вот-вот задымится голова от разгоревшихся внутри неё жарких споров. Мяхар с пеной у рта, брызжа слюной, спешил разъяснить усатым и бестолковым, что невозможно искать человека, не зная даже как он выглядит. Что спрашивала в деревнях Читль и другие виранцы? Не проскакивал ли здесь часом маг с символом одного из Двадцати на брюхе?

Рубера был хоть и горд, но прял усами, что лошадь ушами. Внутри мастера фехтования бурлило дикое желание схватится за клинок и укоротить одного дерзкого разбойника — если не на язык, то хотя бы на бороду. Хмурясь, он отвечал колкими, будто сама сатира, насмешками.

Икстли сверлила юного чародея испытующим взглядом. Его затянувшееся молчание явно выводило её из себя. Она была будто вся на иголках.

— Молчишь. Твоё дело. Кто он тебе?

Она ткнула пальцем себе за спину. Поначалу чародею показалось, будто она спрашивает про спятившего Мика, но мгновением позже понял, что её интересует Лий.

Мальчишка был отрешён. Парню казалось, что реши он сейчас посмотреть, что же творится в его голове — и сможет узреть, как выглядит истинное преддверье безумия.

Рун покачал головой в ответ.

— Лий? Просто мальчишка, который оказался не в том месте, не в то время. Я бы сказал, что ему повезло. Он, наверняка, сейчас думает иначе.

— Сделка, — виранка разве что не встала на корточки, припав на руки, будто дикая кошка. Ей недоставало разве что хвоста. В горящих огнём решимости глазах парень ясно читал, что ей нет никакого дела до него самого. А вот какие-то свои задумки у неё так и вертелись на языке.

— Я его заберу.

Рун закусил нижнюю губу. Сначала он хотел возмутиться — что виранка себе позволяет? Что значит её — заберу? С другой стороны, Рун не знал, что ему делать с мальчишкой. Не тащить же полубезумного паренька за собой, будто на привязи?