Спальня, в которой ты есть - Эмма Марс

Пытаясь применить его мнемотехнический прием[5], я мысленно пробегала глазами по всем недавно виденным мною письменным источникам. Даже пыталась вспомнить рекламные буклеты, которые могла бы держать в руках или меню в пляжном кафе в Динаре.

– Это может быть даже что-то незначительное вроде рекламных щитов, табличек с названиями улиц, фамилии или адреса на конвертах, – продолжил он, пытаясь вдохновить меня.

– Письма! – тихо прошептала я.

– Письма? Какие письма?

– В «Отеле де Шарм»… была одна женщина, которая постоянно получала письма. Исиам, курьер, несколько раз по ошибке приносил мне их с почтой.

– Кто она, эта женщина?

– Не знаю. Но теперь я вспомнила ее имя. Женщину звали Эмили Лебурде.

– Эмили Лебурде, – повторил он вслед за мной. – Это не может быть совпадением. Фамилия-то не такая уж распространенная.

Мало-помалу мозаика начала складываться в единое целое. В моей памяти промелькнула белозубая улыбка Исиама в момент, когда он протягивал мне огромный конверт из крафт-бумаги, толстый от писем, которые в нем лежали, затем мое смущение, когда я поняла, что письма адресованы не мне. За те два раза, когда по ошибке мне доставляли эти конверты, я запомнила фамилию адресата. Эмили Лебурде. На одном из конвертов – как я сейчас вспоминаю – был уточнен юридический статус отеля: УАО[6] «Ле Шарм». Я уточнила эту деталь у Маршадо, который тут же извлек из нее пользу.

– Они не просто так указали юридический статус. Кто бы это ни был, он очень тесно связан со схемами организации предприятий. А у вашего Исиама нет идей насчет того, кем было послано это письмо?

– Нет. Он сказал, что ни разу не видел этого человека. Но в первый раз, когда Исиам по ошибке принес мне почту, он порылся в ящике для корреспонденции, за стойкой ресепшена.

– То есть там есть что-то вроде почтового ящика, – задумчиво произнес Маршадо. – Это навело меня на мысль.

– Какую же?

– Думаю, нам нужно провести как можно более полную и точную инвентаризацию недвижимости семьи Барле: кто чем владеет, в каких частях, кто от кого получил наследство…

– Учитывая размер их владений, это непростая задача.

– Вы правы. Но что-то мне подсказывает, что нужно копать с этой стороны. Смотрите: если Дэвид унаследовал Особняк Мадемуазель Марс, а не наоборот, то мы этих знаменитых видео не видели.

Перспектива казалась мне туманной, но я не могла ее опровергнуть и решила довериться интуиции бывалого журналиста.

– Да, я с вами согласен, – продолжил Маршадо, не переведя дыхание, возбужденный, как запыхавшаяся охотничья собака. – Конечно, нам предстоит столкнуться с очень малопонятными делами. Будет трудно заполучить общую картину.

– Почему вы так говорите?

– Потому что известное нам дело доказывает, что Барле имеют привычку к финансовым фокусам вроде дутых офшорных фирм.

То, насколько глубоко он погрузился в темные пучины империи Барле, служило свидетельством его готовности сорвать все завесы.

– Вы сказали все же, что самое интересное так и не нашли. Что вы имели в виду?

– Ну да, – вздохнул он с легкой улыбкой. – Отгадайте, чье дело я так и не нашел в реестре?

– Авроры?

– Именно. Авроры Дельбар. Для реестра департамента Иль-э-Вилэн ее не существует.

– Вы уверены? Даже под другой фамилией? Например, фамилией ее биологических родителей?

– Нет, это невозможно. Все дети регистрируются под фамилиями их приемных родителей. Например: Дэвид Барле, а не Лебурде. Тем не менее я уже искал, не было ли другой Авроры между 1975 и 1978 годами. Ничего не нашел.

Мне бы хотелось оказаться с ним в тот самый момент, когда он кропотливо просматривал все эти личные дела одно за другим. Поздний час, усталость… Эта Аврора могла ускользнуть от Маршадо, промелькнув перед глазами, глухая к его попыткам, готовая выгнать его из сокровенного леса сломанного детства.

Аврора Дельбар, выходит, существовала лишь на бумаге. Официально она никогда не была удочерена. Я долго не могла выйти из молчания, пытаясь найти причины, которые заставили бы людей со столь разными интересами – Луи и Дэвида Барле, Ребекку Сибони и Флоранс Дельбар – врать мне с таким единодушием.

В мою дверь вдруг несколько раз стукнули, и я резко оборвала разговор с Маршадо.

– Эль? Эль, ты спишь?

Соня.

Когда я наконец решилась открыть подруге, она тут же поведала, что навернула несколько кругов в этом квартале, прежде чем ей удалось найти мой шестиэтажный дом. Она беспокоилась обо мне. И, пользуясь своим заразительным хорошим настроением, словно бальзамом, каплющим на раны, пыталась вытащить меня из депрессии.

– Эх, не верится, что ты невеста!

– Ну да. И что?

– А то, что коли ты невеста, то выйдешь замуж, дорогая! На этот раз счастливо!

Нет ничего, в чем бы я была менее уверена. Мои шансы сочетаться законным браком с Луи теперь казались очень туманной перспективой, даже более сомнительной, чем год назад, когда я собиралась выйти замуж за Дэвида. Но у меня не было сил что-либо возразить. Этой ночью я простила Соню, зарядившись ее энергией и заразительной улыбкой.

– И что из этого следует?

– А вот что: мы все еще не отметили прощание с твоей незамужней жизнью!

Эта идея мне казалась такой же нелепой, как если бы мне предложили отпраздновать Рождество в июне. Но за следованием этой традиции угадывалось ее похвальное желание вытащить меня из океана забот, в которых она видела меня день ото дня. Почему бы не провести немного времени за бокалом вина или на дискотеке?

– Ты хочешь устроить девичник сейчас? – удивилась я.

– Да, прямо сейчас и до рассвета, как безумные, без всяких границ.

Я была подавлена, но все равно уступила, выжимая из себя показную веселость, и в конце концов убедила себя в том, что ее легкомысленная идея может излечить меня от бесконечных переживаний и размышлений, по крайней мере, этим вечером.

Соня всегда знала, какие новые модные клубы только что открылись и куда стоит пойти. В этом сезоне опять стало модно тусоваться в квартале красных фонарей, торчать в барах и клубах, где полно клиентов с определенной сексуальной ориентацией. Вот так мы и оказались в лесбийском ночном клубе на улице Фрошо, в двух шагах от Мулен Руж.

– Э… Соня, ты уверена, что это хорошая идея?

Возле входа толпились женщины всех возрастов, сгрудившиеся по парам и кучками и пьяные в стельку. Некоторые просвистели, когда мы вошли, и я даже услышала среди возгласов одно «Ням-ням!» и два «Ммм, мило!». Я чувствовала их взгляды, прикованные к нашим задницам, пока мы не исчезли из зоны видимости.

– Почему? – удивилась моя проводница. – Ты боишься, что к тебе будет приставать какая-нибудь баба?