Спальня, в которой ты есть - Эмма Марс

– Я запрещаю тебе!

– Запрещаешь? – заупрямилась я, залившись краской.

– Ты меня прекрасно поняла. Это даже не обсуждается, ты не должна иметь никаких дел с Дэвидом!

А еще я не рассказывала Луи о нашем ужине с его братом и сообщнических отношениях, которые мы так быстро возобновили.

А еще не упомянула о тысяче евро наличными, которые мне одолжил Дэвид и которые я не вернула. А еще… Я не рассказала ему обо всем, что раскопала в Сен-Мало и Динаре (статьи из газет и свидетельства о рождении, фотографии и страховые полисы…). Прекрасный образ Рождества с елочкой – теперь лишь грустное прошлое.

– Я с ним не общалась, – мягко сказала я, испуганная гневом Луи, – я приходила к нему. Это не одно и то же.

– Для меня одно! – взорвался он. – Это то же самое!

Он вскочил, разбив тростью наши бокалы, все еще дрожащие от предыдущего удара, и тут же исчез в многочисленных переулках, хромая по неровному тротуару. Мрачная версия обычно светлого Луи, которую я так люблю. Под ошеломленные взгляды клиентов, утонувших в алкогольных парах, я, теряя равновесие и хватаясь за столик, прокричала в поглотившую его ночь:

– Никуда ты не денешься! Слышишь? Можешь сбежать, но никуда ты так просто не уйдешь!

Не уйдешь от чего? От меня? От моей ярости? Или от этого полного объяснения, может быть, даже определяющего, которое наконец разрушит оковы стыда и боли, созданные его прошлым?

Бешенство. Нет, изнеможение. Или еще что-нибудь. Острое ощущение тоски, наверное, самое безнадежное из всех наших прежних проигранных сражений, которое состоит в желании изменить другого. Но никто не меняется. Особенно Луи Барле.

– Эль! Эль! Эль! Эль! Эль! Эль! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Вернись, вернись, вернись, вернись, вернись!

Голос Зерки присоединился к крику Сони:

– Вернитесь! Вернитесь-итесь-итесь-итесь! Луи не знает-ает-ает-ает, что говорит-орит-орит-орит. Он дурак-рак-рак-рак-рак…

Я покинула подругу и этого напомаженного адвоката, высвободившись из утешающих объятий одной и формальных просьб другого. Сделав несколько шагов, таких же неуклюжих, как и у моего мужчины, я сняла балетки, чтобы как можно быстрее сбежать от назойливого Зерки и предательницы Сони, перепрыгивая через ступеньки, подняться скорее в свое гнездышко на шестом этаже и упасть на кровать. Наплакаться всласть, пока слезы сами не высохнут.

Спасти Луи от брата, спасти Луи от себя самого… Это одно и то же дело, и я начинала думать, что оно слишком велико для меня. Я всего лишь Анабель Лоран из Нантра, попавшая по стечению обстоятельств в центр Парижа.

Пытаться в одиночку исправить такое сложное и мучительное прошлое (множество происшествий, смертей, разбитых жизней, горечь и несбывшиеся мечты) – это безрассудный вызов.

Сейчас я измерила свои возможности и поняла: даже с помощью Маршадо не распутать этот клубок. Клубок бед.

Тень Луи уже пыталась взломать дверь в мой дом. Я сопротивлялась, по крайней мере, мысленно. И все же умирала от желания чувствовать его рядом со мной, во мне, без обманчивых действий моего кулака или незнакомых пальцев. Мне осточертел мираж. Я хотела его, настоящего Луи. Моя женская сущность уже было наполнилась надеждой, когда зазвонил телефон.

Франсуа Маршадо помешал мне в меньшей степени, чем удивил. Я не ожидала новостей до завтрашнего утра в лучшем случае. В это время он должен был находиться на вокзале в Ренне. Я нажала на кнопку «вызов» на сенсорном экране телефона.

– Добрый вечер, Франсуа.

– Здравствуйте, Эль! Я вас не разбудил?

Посмотрев на часы, стоящие на микроволновке, я поняла, что заснула. 23:47. Я проспала почти час.

– Совсем нет! Не беспокойтесь. Вы в отеле?

– Еще нет. Я в префектуре Ренна.

– В такое время? – пропищала я немного растерянно.

– Подруга моего приятеля очень хотела открыть двери архивов этим вечером. Я решил пойти туда сразу же.

Он напомнил мне корреспондента с телевидения, который должен был всегда везде оказываться первым, вытягивая все, что можно, из каждой минуты и каждого источника информации.

Несмотря на эту бодрящую рабочую обстановку, ему пришлось заставить себя слушать мой немного усталый голос. Но я все же смогла найти нужный тон:

– Вы нашли что-нибудь?

Глупый вопрос.

– Можно сказать и так, – таинственно ответил он. – И добавлю даже: нет ничего столь же занимательного, как документы, которые я в данный момент держу перед глазами.

– И что же это?

– Акт об усыновлении Дэвида в регистре Дирекции департамента Иль-э-Вилэн[3] по социальным и санитарным делам.

Ему доставляло почти садистское удовольствие открывать свои разоблачения одно за другим.

– И что? – без обиняков сказала я.

– Как мы уже знаем, он родился 5 января 1969 года. 28 января 1976 года его усыновили Андре и Гортензия Барле. Тогда ему было семь лет.

– Хорошо… Но, как вы сами сказали, мы уже все это знаем.

В телефонной рубке я услышала шелест переворачиваемой страницы, без сомнения, широкой и тяжелой, которая должна принадлежать увесистому реестру.

– 11 марта 1972 года, пожив некоторое время в «гостевых» семьях, Дэвид переехал в Сен Броладр.

– А есть сведения, как он там оказался?

– Нет. Об обстоятельствах смерти его родителей ничего не написано. Зато есть их фамилия.

– Фамилия? – взвизгнула я от нетерпения.

– Если верить записи в реестре, то их фамилия должна быть Лебурде. Это фамилия, которую Дэвид носил до усыновления.

Я прыжком вскочила с кровати, словно в меня ударила молния. Я знаю эту фамилию! Я знаю ее… но не могу вспомнить, откуда. Почему же она до боли знакомо звучит в ушах?

Я отчаянно обшаривала глазами темноту, заполнившую комнату, будто элемент интерьера смог бы натолкнуть меня на нужное воспоминание. Но в голову ничего не приходило.

– Лебурде? – повторила я наконец в сомнении.

– Да. А что, вам знакома эта фамилия?

– Я… я не знаю. Не уверена.

В телефонной трубке я услышала вздох.

– Эта фамилия вам о чем-то говорит, но вы не можете вспомнить, где ее слышали? Я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь. Именно так.

– Если это вам поможет, то знайте, что более восьмидесяти процентов наших воспоминаний принадлежит зрительной памяти. Таким образом, когда у вас не получается что-то вспомнить, проверьте все письменные источники, которые были у вас перед глазами в последнее время. Журналы, книги, рекламные буклеты, реклама по телевизору…

Многими качествами, а в особенности своей находчивостью, Маршадо напоминал мне моего усатого преподавателя Алена Бэрнардирни из Центра подготовки и переподготовки журналистов[4]. Мне стало интересно, знакомы ли они друг с другом. Наверняка пересекались несколько раз, мир печатной прессы очень тесен.