Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

Он вздохнул и опять надолго замолчал. Долгожданная встреча старых друзей как-то не складывалась.

– Послушай, Николаша… Что ты мрачный такой?.. – не выдержал Павел. – Вроде бы и не рад нашей встрече… Что случилось?

Тот поднял на него измученные, испуганные глаза.

– Случилось?.. Ничего не случилось…

– Но я же вижу… Как говорил мой следователь, ты признайся – легче станет.

– Хотя… Знаешь, ты прав – случилось… Я только сейчас, после твоего телефонного звонка, понял… Да, да… Все это девятнадцать лет я очень боялся, Павел… Очень…

Николаше было трудно говорить. Он как будто выталкивал слова из себя невероятным усилием воли.

– Чего ты боялся?

– Когда-нибудь это непременно должно было случиться… Я даже готовился к этому и… Как видишь, так и не сумел приготовиться… Не успел… Хотя времени было достаточно…

– Ты всё какими-то загадками говоришь, Николай… Давай попроще.

– Куда уж проще!.. Если честно, я почти на все сто процентов был уверен, что тебя… уже нет. Понимаешь?.. И это немного… Успокаивало… На короткое время, конечно… Но… чуть-чуть помогало… А потом опять… такой стыд сжигал!.. Ты не представляешь!.. Прости…

Москалёв страшно волновался. Даже руки у него дрожали.

– Ничего не понимаю, – Павел видел, что Николаша никак не может решиться сказать что-то очень сокровенное, что-то очень важное для него. – Ты пойми, дружище, так у нас с тобой разговор ни за что не получится.

– Конечно, конечно, но… Что было, то было… Погоди, не перебивай! – вдруг крикнул он в раздражении. – Мне и без того трудно мысли собрать!.. Не мешай!..

Потом поднял голову и, глядя Павлу прямо в глаза, тихо сказал.

– Я, Паша, подлость совершил… Страшную подлость!.. Прости меня…

– За что?.. За что простить?!..

И тут Николая, словно, прорвало. Он заговорил, торопясь, перескакивая с пятого на десятое, останавливаясь на полуслове и начиная вновь, но прервать его было невозможно.

– Зиночка в тот же вечер позвонила мне… Сразу после того, как ты… так неожиданно… так внезапно пропал в Большом. Она была какая-то… невменяемая… плакала… И всё повторяла, что ты погиб. Я, как мог, пытался успокоить… утешить… Говорил какую-то чепуху… Говорил, что, наверное, тебя вызвали на службу внезапно… экстренно… что ты не успел предупредить… Ещё какую-то ерунду нёс в этом же роде… Хотя сам прекрасно понимал – ты не мог… Чтобы ты просто так бросил жену в театре одну… Не предупредил… Нет!.. Это был бы кто-то другой… Не ты… И главное – номерок!.. Ты не мог унести в своём кармане номерок от её шубки… Этот номерок меня больше всего потряс!.. Я тут же Ляле всё рассказал, и мы с ней сразу поняли… стряслась беда!.. Всю ночь глаз не сомкнули… говорили о тебе… о Зиночке… А утром… Ляля всё порывалась вам позвонить… мне стоило большого труда уговорить её не делать этого… Они могли прослушивать ваш телефон. Примерно месяца два мы жили, словно на пороховой бочке и, честно говоря, ждали, что и за нами рано или поздно придут. Ты не представляешь, как изматывает неизвестность… Я чуть с ума не сошёл… И до того довёл себя, что решил: завтра пойду на Лубянку и сдамся. Стал собирать вещи, Ляля вошла ко мне в самый неподходящий момент и, конечно же, сразу всё поняла… Боже!.. Как она ругалась!.. Ты знаешь Лялю!.. Мозгляк и сопля были самыми нежными словами, обращёнными в мой адрес. Утром она заперла меня в мастерской и… поехала к вам на Чистые пруды… Вернулась к обеду… часа в два… Вся перевёрнутая… И рассказала… Возле вашего подъезда стояла чёрный ЗИС, а рядом с ним шофёр и… чуть подальше двое «топтунов»… Куда их начальство смотрит, если «гэбистов» за версту можно от нормальных людей отличить?.. Идиоты!.. Поэтому Ляля на лифте поднялась на последний этаж и стала спускаться по лестнице пешком… Дверь вашей квартиры была приоткрыта, и оттуда доносились мужские голоса. Ляля вышла на улицу и позвонила вам из автомата… Трубку снял мужчина… Голос был незнакомый, и она не стала у него ничего выяснять… Потом вернулась во двор вашего дома, села на лавочку возле «песочницы» и стала наблюдать за подъездом… Прошло часа три… Может, чуть больше… и на улицу вышли трое в штатском… Сели в машину и уехали… Ляля для верности подождала ещё минут пятнадцать и опять поднялась к вам на пятый этаж… Дверь вашей квартиры была опечатана… И мы решили, что Зиночку тоже арестовали и увезли ещё до прихода Ляли.

Москалёв замолчал, переводя дух. Странно, но Павел слушал его рассказ в каком-то отупении. Он слушал так, словно эта история вовсе его не касалась и произошла с людьми, совершенно ему посторонними и чужими.

А ведь это была первая весточка из далёкого тридцать восьмого года!

– Спасибо, Николаша…

– За что "спасибо"?.. Не говори глупости, Павел.

– Но ты так и не объяснил, за что прощения у меня просил.

– Сейчас поймёшь, – мрачно успокоил его Москалёв и продолжил: – Примерно через неделю, поздно вечером, мы с Лялей уже спать легли, раздался звонок в дверь… Я решил: всё – пришёл мой черёд… По мою душу пожаловали… Вскочил, оделся, открыл дверь и… На пороге стояла насмерть перепуганная… Зиночка… В лице ни кровинки… Глаза… Такие, наверное, у загнанного зверья бывают… И ещё… Её бил такой озноб, какого я раньше ни у кого не видел… Зуб на зуб не попадал… Я повел её к нам наверх… Ляля тоже не спала, и она… Зиночка, то есть… всё нам рассказала… Плакать она уже не могла и была… Как тебе объяснить?.. Какой-то ото всего отрешённой… Рассказала, что, когда к ней пришли ночью… вернее под утро… и стали в доме всё вверх дном переворачивать, она страшно испугалась, выбрала подходящий момент и… сбежала. Представляешь?!.. Ночью в одном халатике выскочила на улицу… Недалеко от вас её самая близкая подруга жила… Не помню, как её звали…

– Тина, – подсказал Павел. – Если полностью, Клементина.

– Да, да, правильно… Клементина… Вот Зиночка к ней и бросилась… Спасаться… Всё ей рассказала, порыдала подруге в жилетку… Клементина ей, само собой, посочувствовала, поахала, поохала, дала ей что-то из своей одёжки… Поняла, наверное, что неудобно лучшей подруге в одном халатике по Москве шастать и… выставила за дверь…

Сердце у Павла сжалось, заныло нестерпимо. Кричать, выть от боли хотелось, но он только покрепче сжал кулаки и слушал.

– После такого приёма не решилась Зиночка других приятелей и знакомых своими визитами безпокоить. Дни в метро проводила, а ночевала на вокзалах… Пока деньги не кончились. Убегая из дому, она успела вытащить из сумочки кошелёк… На эти средства и жила: раз в день ела в какой-нибудь столовке из тех, что подешевле, и каждый день покупала два билета в метро… Утром и после обеда… Но ты сам можешь представить, сколько денег было в дамском кошельке… Она экономила изо всех сил, всё оттягивала этот страшный момент, но наступил-таки день, когда у неё не осталось ни копейки. А последней станцией, откуда её вытурили после закрытия метро, были "Сокольники"… Вот почему она решилась прийти ко мне. Ей просто некуда было деться… Мы с Лялей, естественно, накормили её, уложили спать. Вот на этом самом диване… Когда-то мы его "Павловским одром" именовали… Помнишь?..

Тут Николаша опять замолчал. Казалось, набирается сил перед решающим броском, а Павел вдруг, неожиданно, непонятно почему, понял, чем его рассказ через минуту-другую закончится. И ему захотелось попросить Николашу: "Не надо! Не рассказывай больше ничего!.." Но он сдержался. Не посмел. Понял, надо вытерпеть всё. До конца.

– Утром, пока Зиночка спала, а Ляля ушла в свою школу, я собрал все деньги, какие были в доме… целый чемодан всякого шмотья… Какие-то свитера, кофточки… Разбудил Зиночку… Силой всучил ей и деньги, и чемодан… По-моему, даже завтраком не накормил… Так торопился… И проводил до метро… Вот… Теперь ты видишь, Павел, какой сволочью твой друг оказался?

Сказал и замер. Ждал, что на это друг скажет. Приговора ждал.

– Я так и знал, – медленно и тихо проговорил тот.

– Что ты знал?.. Откуда?!..

– Не имеет значения… И ты Зиночку… больше не видел?

– Нет… Не видел… Никогда…

Лестница, ведущая на антресоли, заскрипела, заохала, застонала. В комнату заглянула Ляля.

– Мальчишки, как вы тут?.. Не заскучали без меня? – пробасила она, но, увидев, что приятели вовсе не рады её появлению, поспешно прибавила. – Не дрожите вы так, я мешать не стану. Ты, Павлик, не обижайся, но я твою "Сказку" с собой к Антонине на телевизор прихвачу. Уже пять минут, как трансляция из зала Чайковского идёт: Андроников про какую-то загадку "Н.Ф.И." рассказывать будет. Секретничайте себе на здоровье.

И снова лестница принялась недовольно вздыхать, ворчать и жаловаться на свою нелёгкую судьбу под тяжёлыми шагами тёти Ляли.

– Куда это тётя Ляля пошла? – Павел ничего не понял. – Почему "на телевизор"?

– Как "почему"? – в свою очередь удивился Николаша. – Трансляция уже началась.