Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Смотри, не выдай меня.

Тот только сокрушённо вздохнул. Вернулся Серёжа, сел за стол и внимательно посмотрел на взрослых.

– Вы что замолчали?.. Хотя извините, детям, знать взрослые секреты непозволительно.

– Какие там секреты, Серёжа? – Алексей Иванович попробовал изобразить почти детскую безпечность. – Просто мы с твоей мамой обо всём успели переговорить…

– Так уж и обо всём? – не поверил младший Большаков.

– Почти, – уточнил Богомолов. – Ты прав, обо всём переговорить невозможно.

Наталья достала из буфета фарфоровую вазочку, переложила в неё из картонной коробки эклеры и опять села на своё место. Все трое молчали. Со стороны посмотреть, семья сидит за столом и мирно пьёт чай, но, не смотря на эту идиллическую картину, казалось, в комнате собирается гроза.

– Ну, вот что!.. – первым нарушил молчание Сергей. – Дорогие родители, вы, конечно, вправе считать меня совершенным дебилом, однако, должен вас огорчить: вы произвели на свет не самого глупого человека. Или я ошибаюсь, отец? – обратился он к совершенно отупевшему от потрясения Алексею Ивановичу.

Было похоже, что заодно с ним Наталья тоже лишилась дара речи. Серёжка рассмеялся:

– Если бы вы могли сейчас видеть свои лица, большое удовольствие получили бы!..

Взрослые никак не могли прийти в себя.

– Ну, как? Дальше будем в "молчанку" играть или всё же вы ответите на мой вопрос?

– Серёжа… Понимаешь… – начал было Алексей Иванович, – но…

Начать-то он начал, а вот, что дальше сказать, понятия не имел. Поэтому благоразумно смолк, так и не развив свою замечательную по глубине и содержанию мысль.

– Сергей! – на амбразуру кинулась Наталья. – Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь… Это не так!.. Это совсем не так!.. Это вообще… Я не знаю даже!.. Богомолов!.. Скажи ему!..

– Серёжа! – начал вторую попытку Алексей Иванович. – Мы с твоей мамой об этом… только что… буквально пять минут назад говорили…

– Что?!.. О чём мы с тобой говорили?!.. – возмутилась та. – Что ты выдумываешь, Богомолов?!.. Мы с тобой совсем не о том говорили!

– Да, да!.. Конечно, не об этом! – тут же согласился он. – Мы с тобой совсем о другом разговаривали.

– О чём "об этом"?.. Или "о чём другом"?.. – веселился Сергей. – Товарищи дорогие, неужели отныне вы не способны на нормальную, членораздельную человеческую речь?

– Я – нет!.. – честно признался Богомолов. – Я уже ни на что членораздельное не способен… Наталья, ты – мать, и сама должна Сергею всё объяснить.

Та в очередной раз, кажется, пятый по счёту, схватила пачку любимого "Севера", дрожащими от волнения руками попыталась прикурить, но огонёк спички упрямо прыгал из стороны в сторону, не касаясь конца папироски.

– Давай я, – сын отобрал у матери спичечный коробок. Только с его помощью Наталья, наконец, закурила. – Ну, мама, я жду.

Но та медлила, никак не решаясь начать.

– Почему вы боитесь сказать мне правду?.. Мама, ты же сама говорила мне: "Горькая правда лучше сладкой лжи". Скажи, говорила?..

– Говорила…

– Вот видишь… Ну, хочешь, я помогу тебе?..

Наталья слабо улыбнулась:

– Попробуй…

– Ты рассказывала, будто Руслан Соколов, мой папа, сгорел в танке в конце ноября сорок четвёртого года… – он снял со стены фотографию военного с чёрными, как смоль волосами, и вернулся к столу. – И ещё ты говорила, что состояла с ним в гражданском браке. Маленьким я был твёрдо уверен, что браки бывают гражданские и военные, и никак не мог сообразить, как же тебе удалось "состоять в гражданском браке" с военным. Несуразица какая-то!.. Это теперь я понимаю, что значит "гражданский брак", а тогда нестерпимо мучился, думал, ты меня обманываешь… И ещё… Я, мама, уже в семилетием возрасте научился различать рода войск по нашивкам. Что бы ты ни говорила, но этот мужчина не танкист. Конечно, фотография маленькая и разобрать знаки различия трудновато, но я взял лупу и… понял. Этот мужчина военврач первого ранга, мама. Посмотри, вот рюмочка, а вокруг змейка обвилась. Спутать невозможно. Каким ветром военврача могло занести в танк, я не очень понимаю… И ещё… Прости меня, я совершил очень дурной поступок… Однажды, когда тебя не было дома, я снял со стены эту фотографию, вынул её из рамки и на обратной стороне прочёл карандашную надпись: "Антон. За два дня до гибели"… Прости меня… Я же простил тебе твою… маленькую неправду… Давно простил. Просто понял, мало ли что могло произойти между тобой и Русланом… или между тобой и Антоном…Короче, нельзя мне влезать во взрослую жизнь и чего-то требовать. Но ты не представляешь, как я обрадовался… У меня появилась маленькая надежда: мой отец не сгорел в танке, он жив и… может быть, когда-нибудь, пусть не скоро, но он вспомнит обо мне… обязательно вспомнит и… придёт. И я терпеливо ждал… Я каждый день ждал… И я дождался… Посмотри на мои уши… А теперь на уши Алексея Ивановича… И у него, и у меня левая мочка приросла к голове. Вам нужны другие доказательства?..

Он не мог больше говорить. Слёзы душили его.

Наталья обняла сына, крепко прижала к себе:

– Поплачь, сыночка, поплачь… Не стесняйся… Мы, взрослые, тоже частенько плачем.

– Как я Андрюшке завидовал!.. У него есть отец!.. Пусть пьяница, но… отец!.. Ты, мама, не обижайся, ты у меня очень хорошая… С тобой мне очень крупно повезло… Но, наверное, я очень жадный… Знаешь, мне так хотелось, чтобы у меня не только ты была… Чтобы папа тоже… Мне он очень нужен… Ведь я пацан… Правда ведь?..

Наталья целовала сына в его вихрастую голову, и сокрушалась вместе с ним, и вместе с ним плакала:

– Ну, всё!.. Довольно, мой милый!.. Поплакал, и будет!.. Ведь всё хорошо!.. Всё просто отлично!.. Богомолов, ты-то что замер, как изваяние?.. Поцелуй сына!..

– Что?!.. – Алексей Иванович решил, что ослышался.

– Сына своего поцелуй, сказала!.. Ты у нас с приглушинкой, оказывается…

– Наташа!.. Что ты со мной делаешь?.. – взмолился Богомолов. – Ведь я живой человек… всё-таки… – никогда ещё ему не было так плохо, как теперь.

– Поцелуй сына, ничего с тобой не сделается… Я разрешаю.

Сергей оторвался от материнской груди, поднял на Богомолова зарёванное лицо и тихо прошептал одними губами:

– Здравствуй… папа…

Больное сердце Алексея Ивановича чуть не разорвалось на куски от этого еле слышного зова. Сколько лет он не слышал его и даже не мечтал ещё раз услышать, а вот поди ж ты!.. Никогда и ничего не загадывай наперёд. Не дано нам знать не только то, что через месяцы или годы с нами может случиться, но и в следующее мгновение нашей жизни.

В десять часов Наталья отправила Серёжку спать. Завтра начиналась новая рабочая неделя, и ребёнок перед школой должен был выспаться. Она была любящей, но строгой матерью, и это сразу бросалось в глаза. Сын даже не подумал, что её можно ослушаться или попросить в такой необычный день о снисхождении. Пожелав родителям спокойной ночи, счастливый – он отправился спать. Взрослые вновь остались одни.

– Как тебя понимать прикажешь? – спросил Алексей Иванович после долгого и мучительного молчания.

Наталья ничего не ответила. Сидела, тупо уставившись в стол, и курила.

– Ответь только, ты кому врала?.. Сергею или мне?

И снова – ни звука.

– Пойми, Наташа, я отцовства у тебя не выпрашиваю, и жалость мне твоя тоже…ни к чему. Уверен, Сергею тоже. По правде жить и проще, и легче.

Наталья посмотрела на него. Измученные глаза её просили о пощаде. Но не выдержала, отвела взгляд и снова уткнулась в стол.

– Ты и в самом деле ничего не понял, Богомолов. Какая тебе разница, обманула я тебя или правду сказала? Ты сына хотел?.. Вот и получай его готовенького. Очень хороший парень получился, уверяю тебя… Кстати, уши у вас, действительно, похожи…

– Ты тоже ничего не поняла, Наташа. Амбиции мои тут не при чём, и не о себе я – о Серёжке забочусь. Родной или приёмный, он уже назвал меня отцом, и не в моей это власти: отказаться теперь от него или трусливо сбежать. Я совсем о другом… "Нет ничего тайного, что не стало бы явным". Так в Библии сказано. И вот, представь себе на секунду, твой обман открылся?.. Что с Серёжкой будет?.. Как он материнскую ложь перенести сумеет?.. Хватит ли мальчишеских сил?.. И в каком свете ты сама перед ним предстанешь?.. Не думала об этом?..

– Думала.

– И что?

– И так плохо, и эдак… С какой стороны ни подступись, а выхода из этой ситуации у меня уже нет. Единожды солгавши, должна я и дальше свою игру вести, – она оторвала глаза от стола и робко взглянула на Богомолова… И тут он увидел, что она плачет. – Какие у него глаза были, заметил?.. Я его таким сияющим никогда не видела… И что ты мне сейчас предлагаешь?.. Чтобы я это сияние своими собственными руками загасила?!.. Ну, уж нет!.. Пусть он меня последней гадиной считать будет, не стану я его этого счастья лишать… Не дождёшься!.. Да, соврала!.. Но не для своей же выгоды соврала, а потому только, что добра ему хотела!.. И он поймёт меня… Что бы ты мне ни говорил… Поймёт!.. Должен понять!.. Господи!.. Как же мне теперь хорошо!..