Шаман - Кристофер Сташеф

— Да, спасибо тебе большое, — присоединился Лукойо. — Спасибо за каждый клочок моей спасенной шкуры. Она вся перед тобой, так что можешь убедиться, цела и невредима!

Манало улыбнулся:

— Не стоит благодарности, Лукойо.

— Нет, стоит! Но как же это вышло, что ты оказался рядом с нами именно тогда, когда мы так отчаянно нуждались в тебе? И как вышло, что ты пришел… — Огерн опасливо глянул на клайя, — …не один?

Мудрец пожал плечами.

— Я завершил свои странствия. Успел рассказать всем вождям об угрозе распространения власти Улагана. Как только я закончил все дела, я вызвал перед мысленным взором вас и понял, что вскорости вам будет грозить очень большая беда! Я поспешил туда, куда, я понял, направляетесь вы, но по пути на меня напала стая клайя. Их было не слишком много, и я бы с ними легко разделался сам, но каково было мое удивление, когда я обнаружил, что рядом со мной сражается их сородич, вставший на мою сторону. Те клайя, которые получили по заслугам, кричали на него, обвиняли в том, что он нарочно навел их на меня. А он и не отрицал этого, хотя это не могло быть правдой.

— Нет, не могло, — осклабился шакалоголовый. — Но мне-то что? Пускай бы они так подумали!

— Они, наверное, гнались за тобой? — спросил Огерн. — А почему? В чем ты провинился?

— Вроде как преступление совершил. Возгордился. Я осмелился спросить у своих сородичей, по какому праву нас погоняет ульгарл. Никто мне ничего не смог ответить. Тогда я решил, что больше не стану покоряться великану. Это означало, что я погибну, поэтому я взял и убежал от своих. Как только ульгарл узнал об этом, он выслал за мной погоню, чтобы поймать меня и наказать за непослушание медленной смертью.

Манало кивнул.

— Нечего дивиться тому, что до сих пор никто не слыхал, чтобы хоть один из клайя отвернулся от Улагана.

— Ну а враг нашего врага — наш друг, — медленно проговорил Огерн.

— Ну хотя бы союзник. — Лукойо взглянул на Манало. — Но что ты скажешь про жителей деревни, Учитель? Они были с нами так добры, а потом решили пролить мою кровь. Как это понимать?

— По их понятиям, ты предназначил себя в жертву тогда, когда согласился совокупиться с женщинами, служащими их выдуманной богине, — объяснил Манало. — Это означало, что ты не откажешься совокупиться с новообращаемой, а по их понятиям это значит, что ты готов уплатить положенную за это цену.

Лукойо поежился.

— Кто же их так обработал?

— Лабина, — отозвался Манало. — Таких, как она, я распознаю по плодам их трудов, по тому, какой вид она старалась принять, когда раскрасила себя и напялила маску — третью ипостась богини — ведьмы и разрушительницы. Она — почитательница Улагана, посланная им в деревню, дабы разрушить почитание Рахани и увести людей от учения Ломаллина. Улаган научил ее, как надо смеяться над Рахани, как превратить ее образ — образ женщины, дающей жизнь и питающей людей, — в образ развратницы, развратницы и мужчин, и женщин.

Ради того, чтобы люди стали поклоняться лжебогине, она обратила акт любви в зрелище, выставленное на всеобщее обозрение, и притом любовь стала восприниматься как чисто телесное наслаждение, а такие наслаждения перестают радовать, когда искатели их пресыщаются. Они же не понимают, что наслаждение, которого они жаждут на самом деле, должно исходить от сердца.

— И к тому же все становится так дешево, когда выставляется напоказ, — пробормотал Огерн.

— Да. Кроме того, она прославляет смерть, — вздохнул Манало. — Крестьяне держали в тайне от вас ведьминский лик, иначе вы бы убежали. Даже ты бы удрал от прекрасных чаровниц, Лукойо. Расчет ведьмы был прост.

— Но кто та богиня, чей образ извратила Лабина?

Манало пристально посмотрел на Огерна и, уловив дрожь в его голосе, ответил:

— Это соратница Ломаллина. Вначале она держалась особняком от ссоры Ломаллина с Маркоблином — у нее были другие интересы.

— Это какие же? — поинтересовался Лукойо.

Манало вздохнул.

— Она великодушна, но, что важнее, мягкосердечна, а потому, стоило ей увидеть кого-нибудь, кто нуждался в утешении, она незамедлительно это утешение предлагала… а она была очень красива.

— Значит, мужчины просили ее о телесном утешении, — заключил Лукойо. Он разволновался, глаза его засверкали. — А кто у нее искал утешения? Какие мужчины? Люди?

— Нет. Или если и искали, то нечасто. К тому времени, когда на земле появились люди, эта улинка уже много претерпела от мужчин-улинов, успевших воспользоваться ее мягкосердечностью, а потом отвернувшихся от нее. Так что она на ту пору сильно посуровела, во всяком случае, перестала отдавать себя кому попало. В немалой степени ей помог совет Ломаллина. Он посоветовал Рахани беречь собственное достоинство. Рахани прислушалась к его совету, потому что он был одним из немногих мужчин, не искавших возможности разделить с ней ложе.

— Он что, не находил ее привлекательной? — спросил Лукойо.

— Она боялась, что это именно так, но Ломаллин ее искренне уверял в обратном и говорил, что просто он к ней относится нелегкомысленно. И Рахани поверила ему, хотя не сказать, чтобы она его очень уважала.

— Это почему же? — удивился Огерн.

— Потому, что Ломаллин был не воином, а мудрецом. Изо всех улинов он был наименее драчлив, а Рахани, как многие женщины, связывала мужественность с воинственностью. Так что к Ломаллину она относилась тепло, но с некоторым состраданием.

Манало покачал головой, огорченно скривив губы.

— И все же она послушалась Ломаллина, когда он посоветовал ей вести себя более сдержанно? — удивленно проговорил Лукойо.

— Да, Рахани послушалась его, но она прислеживала за Ломаллином, приглядывалась к нему и вскоре обнаружила новый предмет для своего мягкого сердца. Она увидела, как Ломаллин обучает недочеловеков, произведенных на свет Аграпаксом, вернее, пытается обучать.

— Пытается? — изумился Лукойо. — А мне, когда мы с ними повстречались, они показались очень сообразительными!

— Теперь так оно и есть, — кивнул Манало. — Но когда они только появились на свет, они были и невежественны, и невинны. У них недоставало ума, и еще больше недоставало желания что-либо делать. Они только тем и занимались, что слонялись безо всякой цели, если только никто их никуда не гнал. И вот Ломаллин как-то собрал с десяток аграпаксанцев и попробовал немного поучить их уму-разуму. И стоило ему бросить искру истины в их сознание, как они стали умнее. Ломаллин придумал для них язык — простой, но понятный, он рассказывал им улинскую историю, а также рассказал про то, откуда они сами взялись. А потом каждый из аграпаксанцев шел и рассказывал все это еще двоим, а потом к Ломаллину вернулись для учебы уже три десятка. Вот так мало-помалу все больше и больше недолюдей обретали хоть какие-то знания.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});