Шаман - Кристофер Сташеф

— Я все сделаю по твоему слову. Но стану ли я тогда ближе к тебе?

— Ко мне — нет, но ближе к битве.

Огерн нахмурил брови, ошеломленный.

— С какой стати за таким невинным вопросом должно последовать сражение?

— Потому что у двуликой богини есть и третье лицо. Но о ней потом, потом, кузнец. А теперь иди ко мне, иди же!

Огерн стремился к богине — всей душой, каждой мышцей тела. Но стоило ему шагнуть вперед, как она отступала, весело смеясь. Огерн разозлился. Наверное, богиня прочитала это по его глазам и сжалилась над ним.

— Бедняжка! Бедный, несчастный, глупенький смертный! Нет, я не стану тебя больше мучить, хотя ты и не завоевал меня в бою! Вот тебе обещание!

И она протянула руку, и от пальцев ее заструился зеленоватый свет и окутал Огерна. Желание разгоралось в нем все жарче и жарче, а фигура женщины засветилась, потом как бы взорвалась, и Огерна окружило сияние, оно обернуло его невидимым покрывалом, и его объял восторг, восторг полился по его телу и душе, слился с самой его сутью, стал им, Огерном, и не оборвался, а угас медленно, постепенно, а когда угас, Огерну казалось, будто он плывет по багровому морю света. А потом яркие искры заставили его разомкнуть веки, и он увидел восходящее над морем солнце, и чей-то голос прошелестел утренним ветерком:

— Помни, ты только совсем немного вкусил меня!

Помнить! Да разве смог бы Огерн забыть такое! Он лежал на полу хижины и сквозь дверной проем смотрел на утреннее солнце, и ему казалось, будто бы его растаявшее тело собирается воедино. Он лежал и чувствовал, как Рил превращается в прекрасные, но хрупкие воспоминания — теперь, когда он возжелал живую женщину.

Улинскую женщину.

Огерн лежал и смотрел на рассвет, потрясенный и напуганный собственной страстностью, и, если быть до конца честным с самим собой — деваться было некуда. Теперь у него появилась новая цель, новый смысл жизни — не просто да мести или ненависть, а желание повторить встречу с этим живым, но сверхчеловеческим существом. Огерн заглянул себе в душу и получил честный, откровенный ответ. Он желал любви улинки.

Игривая девушка принесла Огерну чашу с овсянкой и кувшин пива, но Огерн даже не заметил, хороша ли она собой. Он рассеянно поблагодарил девушку и не увидел, что она ушла обиженной. Он все еще не мог опомниться от пережитого.

Но когда солнце поднялось выше, Огерн понял, что крестьяне почему-то не ушли работать на поля. Вместо этого они собрались на главной площади, смеялись, шутили и складывали в большую кучу солому. Огерну стало любопытно. Он быстро доел овсянку и поспешил на площадь, чтобы узнать, чем вызвано их праздничное настроение.

— Что нынче такое? — спросил он у одного из мужчин.

— О, сегодня праздник богини Алики! — восторженно воскликнул мужчина. — Будет пир, танцы, будем пить вино, а потом… — Лицо его озарилось многозначительной и хитроватой улыбкой. — Потом будем славить богиню!

— Воистину! — воскликнул Огерн. — Как удачно, что мы попали к вам в такое время!

— Нет, не так! — Молодой человек покачал головой. — Это потому, что вы попали к нам, мы и празднуем этот праздник!

Огерн, несколько ошарашенный подобным заявлением, побрел дальше, дабы понаблюдать за приготовлениями к празднику. Одни были заняты тем, что перестилали свежим тростником крышу над длинным навесом, огибавшим площадь по краю, другие разводили костер в двух громадных жаровнях. Мужчины заканчивали свежевание громадного кабана, а женщины приготовили к поджариванию большущую свинью. Другие крестьяне вытаскивали из домов здоровенные глиняные кувшины — наверное, с пивом. Похоже, действительно намечался пышный праздник. Огерн отправился на поиски Лукойо и обнаружил его в окружении десятка женщин. Те умащали полуэльфа благовониями и украшали цветами. Огерну показалось немного странным, что это зрелище не вызвало у него, как прежде, вожделения, — но, с другой стороны, он видел во сне богиню, какая же смертная могла осмелиться сравниться с ней!

Праздник начался тогда, когда солнце стояло в зените. Все закусывали ячменным печеньем, пили пиво, весело плясали. Танцы напоминали состязание, поскольку танцоров на круг выходило всегда двое — мужчина и женщина. Они вертелись, подпрыгивали, но не касались друг друга. Жители деревни одобрительно выкрикивали что-то, любуясь танцорами. Били барабаны, гудели сдвоенные камышовые дудки, стучали кастаньеты и бубны. Посматривая по сторонам, Огерн видел на лицах крестьян застывшие улыбки, странный блеск в глазах — видимо, они успели вогнать себя в состояние дурмана. Нечто подобное Огерн наблюдал, когда их деревенский шаман вел людей за собой в охотничьем танце, но он никогда не видел, чтобы в состоянии дурмана находилось так много людей сразу, а к тому же во взглядах крестьян сквозили какой-то голод, страсть, жажда, и от этого Огерн ощутил странный внутренний холодок. Он решил пить поменьше, дабы голова были ясная, и проверил, легко ли вынимается из ножен нож.

По спине его пробежали мурашки, когда он вспомнил совет богини. Огерн повернулся, нашел глазами Лабину и старика жреца и попросил:

— Расскажите мне побольше об Алике. Вы говорили, будто бы у нее много детей, но разве у нее нет внуков?

Лабина устремила на Огерна изумленный взор, а потом нахмурилась. Похоже, ей совсем не понравился его вопрос. В ловушку угодил старик.

— Мы, — ответил он, — чтим детей Алики отдельно, чтим отдельно и ее саму, состарившуюся, неспособную более рожать и уже не нуждающуюся в любовниках.

Сама мысль о женщине, у которой есть нужда в любовниках, была противна Огерну. Он считал, что никакой нужды, кроме любви, быть не может.

— Не сомневаюсь, она, и будучи старухой, заботится о своем потомстве!

— Когда мы почитаем ее, как богиню-мать, — медленно растягивая слова, проговорила Лабина, — она — само плодородие, вскармливающее малюток из неиссякающих грудей.

— Малюток? Значит, она не становится бабушкой?

— У некоторых из ее детей есть собственные дети, — как бы напомнил Лабине старик.

— А, ну да, она бабушка, конечно, — призналась Лабина, — но это имеет какое-то значение только для тех, кто ей поклоняется. А теперь ты должен извинить меня, ибо мне пора принять участие в церемонии.

Лабина поднялась, кивнула Огерну и удалилась, открыто показав, что больше ни на какие вопросы отвечать не желает.

Из-за этого Огерна зазнобило, ему стало здорово не по себе. «Нет, надо быть начеку», — подумал он. Оглянувшись, он увидел, что солнце заходит и золото его лучей приобретает багряный оттенок крови. Быстро наступил вечер, и казалось, само солнце приветствует Багряного. Мужчины поджигали высокие, закрепленные на столбах светильники. Танцевать теперь выходило по нескольку пар сразу. Как только стемнело, девушки стали разносить тарелки с жареной свининой и высокие кружки с пивом. Огерну, как почетному гостю, еду подали первому, а вместе с ним — старому жрецу. Свинина была очень вкусная, пиво крепкое. Огерн совсем немного отведал того и другого. Старик заметил это и пожурил Огерна:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});