Мой Сталинград - Михаил Алексеев

Не хотелось мне заканчивать книгу на горькой ноте. Но что поделаешь: и во всем-то моем рассказе очень мало веселого.

Так уж вышло.

В моем фронтовом блокноте можно найти такую запись:

«Нас постигло большое горе. Несколько дней назад на Южном Буге погиб замечательный человек и талантливый командир полка, кавалер пяти орденов гвардии подполковник Игнат Федорович Попов. Похоронили в Семеновке. А уже за Бугом в кармане убитого солдата нашли стихотворение. Удивительно все это!

30 марта 1944 г.»

Случилось это так.

Форсировать реку с ходу дивизии не удалось. Лишь одна рота из батальона капитана Бойко добралась, и то не в полном составе, до западного берега. А командир дивизии (теперь уже гвардии полковник) Лосев то ли уже успел отрапортовать командарму, что его дивизия первой форсировала Южный Буг, то ли собирался отрапортовать, будучи уверенным в успехе, но дело, как видим, засторопилось: немцы успели хорошо закрепиться на крутом правом берегу, хорошо пристреляли все подходы на равнинном и открытом левом берегу, не давали нашим бойцам поднять головы.

Лосев, самолюбивейший из всех мыслимых и немыслимых самолюбцев, к тому же терзаемый со времен Сталинграда и Курской дуги завистью ко все возрастающей славе Попова, пришел в бешенство и сейчас же в неудаче обвинил его одного. И как только начало рассветать, приказал Игнату Федоровичу самому переправиться первым, с тем, чтобы уже к полудню весь его 222-й (ранее 106-й) полк был на том берегу.

Попову ничего не оставалось, как попытаться выполнить этот лишенный элементарной логики и командирской мудрости приказ. Несколько бойцов, прямо на глазах противника, под его прицельным огнем, будучи уже раненными, подвели лодку. Игнат Федорович уже приближался к ней, когда снайперская пуля угодила ему прямо в сердце. Смерть наступила мгновенно. Были сражены, но уже пулеметной очередью, еще два красноармейца и теперь лежали рядом с Поповым: они подбежали к нему, чтобы вынести его тело из-под огня; сделали это уже другие солдаты, когда наша артиллерия и «катюши» обрушили свои залпы на немцев, заставив их замолчать.

О гибели Попова с непостижимой быстротой узнала вся дивизия. А я, по старой привязанности, вообще находился в своем бывшем полку, и гибель Игната Федоровича, моего любимого командира, по сути, произошла на моих глазах. Какое-то время врачи не пускали меня в хату, куда бойцы внесли мертвого командира полка, не пускали не только меня, но и других, сделав исключение лишь для майора Воронцова, замполита. И когда, часом позже, оказался в хате и я, то увидел Попова на раскладушке.

Примостившись у его изголовья, сидел плачущий, обливающийся молчаливыми слезами огненноволосый майор Воронцов. При этом руки его были заняты работой, от которой мне стало не по себе: Воронцов окунал в мыльную баночку помазок и продолжал брить щеки и подбородок на еще более прекрасном, чем у живого, лице своего друга. Я впервые видел такое, чтобы человек был мертв, а волосы на его щеках и подбородке продолжали еще расти...

Семен Воронцов плакал и, конечно же, не знал, что и его самого, ровно через год, в начале марта 1945 года, на берегу Грона, под Братислайой, подстережет вражеская пуля, и окажется он в одной братской могиле в маленьком словацком городке Зволене с теми, с кем пришел сюда от самого аж Сталинграда.

У гроба Игната Попова, еще не опущенного в свежевырытую яму, я прочитал стихотворение, то самое, которое найдено было санитарами в кармане убитого солдата. Я читал с большими паузами, потому что во рту воспалилось от волнения. Но я читал:

Катится по шинелиСлеза, и горька и тяжка...Бесстрашный, любимый всеми,Погиб командир полка.

Я читал, а напротив, по ту сторону могилы, стоял Анатолий Иванович Лосев, и в больших черных его глазах тоже накапливались слезы и, наполнившись до краев, медленно, не смахиваемые ладонью, ползли по щекам, почему-то не бритым.

Земля завертелась кругом,В разрывах не слышно слов.Но страшная весть над БугомПромчалась: убит Попов.

Попов, что не верил бедам,Что смелось вливал в сердца,Что вел нас всегда к победамУ Волги и у Днепра.

Смерть, коварная, злая,Нашла же кого ты взять?!Ведь жизнь свою каждый, знаю,Готов за него отдать!

Над трупом отца не плакал,Не плакал от тяжких ран,А, видишь, над ним заплакалСуровый наш ветеран...

Товарищ, что в нашем слове?К оружью! И выше стяг!Потоками черной кровиЗаплатит нам злобный враг!

Под стихотворением указана дата: 27 марта 1944 года. Мне рассказывали потом, что его автор лежал в глубокой и сырой борозде в курящейся паром черноземной украинской степи, сразу же за Южным Бугом, чуть выше города Первомайска. Санитары повернули его лицом вверх будто для того только, чтобы он в последний раз посмотрел в ясное по-весеннему, родное небо. Посмотрел широко раскрытыми, но уже ничего не видящими глазами. Документов у солдата в карманах не оказалось, так что трудно было установить его имя. Листок же, вырванный, очевидно, в какой-то хате из ученической тетрадки, был не подписан. На нем – приведенное выше стихотворение.

Не помню, по чьему предложению – может быть, Воронцова, – но только похоронили того безвестного солдата в Семеновке рядом с могилой Игната Попова. Так и лежат они плечом к плечу: гвардии подполковник и гвардии рядовой, верные сыны России.

* * *

А вот другого командира полка Григория Михайловича Баталова война пощадила. Может быть, потому, что сам-то он не щадил себя ни под Сталинградом, ни на Курской дуге, ни на Днепре, ни в походах через Румынию, Венгрию, Австрию, Чехословакию. На войне случается и такое: кто уж очень-то боится попасть под пулю, того-то она и подстережет в первую очередь.

Баталов и сам написал книгу. В ней, между прочим, есть такие строчки, которые могут оказаться интересными не только для меня, но и для моих читателей. Г. М. Баталов рассказывает:

«В послевоенное время я учился в Военной академии им. М. В. Фрунзе. Мы изучали военные операции, участниками которых недавно были. Но теперь рассматривали их не в масштабе карты ротного или полкового командира, а в масштабе фронтов и армий, анализировали замыслы и решения их командующих, успехи и неудачи операции. И помогали нам в этом не только лекции и академические разработки по истории (теперь – уже истории) войны.

Как-то мой сокурсник, полковник, прошедший, как и я, всю войну, спросил:

– Ты на Курской дуге воевал?

– Воевал.

– На каком направлении?

– Южный фас, под Белгородом.

– Тогда прочитай эту книгу. Здесь о тех боях хорошо написано!

Я взял в руки недавно вышедший роман Михаила Алексеева «Солдаты». Фамилия автора мне ни о чем не говорила. В то первое послевоенное десятилетие появилось немало писателей, которые еще только делали заявку на имя в литературе. Но мы жадно набрасывались на каждую художественную новинку о войне. И, как правило, почти в каждой книге находили живейшие картины пережитого.

Имена К. Симонова, Б. Полевого, А. Твардовского мы знали уже давно. Но Алексеев? Что ж, посмотрим, о чем и как он пишет.

Уже первые страницы книги чем-то глубоко затронули. Вслед за рядовыми разведчиками появился решительный и строгий командир дивизии генерал-майор Сизов, заботливый и опытный начальник политотдела полковник Демин, беспредельно преданный своему делу начальник артиллерии полковник Павлов... Было что-то удивительно знакомое в их характерах и событиях, в которых они участвовали. Я узнавал не только людей, но и места, где сражались герои романа: река Северный Донец, село Маслова Пристань, Шебекинский лес... Рассказывалось обо всем этом с такой глубокой достоверностью, с таким проникновением, что я то и дело откладывал книгу и предавался воспоминаниям. Вот Гунько, отважный артиллерист. Как он похож на Николая Савченко, прикрывшего огнем своей батареи пехоту под Абганерово! А разведчик Шахаев? Кого он больше напоминает? Сержанта Али Керимова или полкового разведчика Степана Лугового? Ну, Сизов – это, конечно, командир дивизии Лосев. В Демине легко узнать нашего начальника политотдела Г. И. Денисова. А вот командир стрелкового полка майор Баталии совсем меня смутил.

Закончив читать роман, я позвонил одному из моих друзей:

– Читал «Солдаты» Алексеева?

– Читал, – в голосе друга я уловил интригующую нотку. – Как по-твоему? Интересная книга?

– Не то слово. Не знаешь, кто такой Алексеев? Не служил ли он в нашей дивизии?

– Конечно, служил! Да ты должен его помнить. Это же заместитель редактора нашей дивизионки «Советский богатырь». А под Сталинградом он командовал минометной батареей в одном из полков нашей дивизии.

Теперь-то и я вспомнил».

Смутился же Григорий Михайлович Баталов потому, что поначалу никак не мог поверить, что под именем Григория Баталина в романе «Солдаты» выведен именно он: Григорий Баталов. Фамилию я лишь чуток, ну, самую малость, подправил...