Палачка - Павел Когоут

— Не приехала?

Она застенчиво помотала головой и направилась вслед за остальными к дверям «Какакласса» — такая неземная и желанная в своем воздушном одеянии! Даже у Влка, при всем его уме и фантазии, не укладывалось в голове, что вместе с ней туда, возможно, движется и его сын. Он оторвал от нее взгляд, тихонько открыл дверь «Какакласса» и в полумраке на цыпочках пробрался за последний ряд. Тяжелый занавес был опущен, и два из четырех переносных юпитеров освещали в «Какаклассе» тренировочный помост. Выкрашенный накануне морилкой, он ничем не отличался от настоящего; вполне естественно на нем смотрелись холмик земли, широкая кадка и толстый кол. Тут Альберт, которому поручили функции распорядителя, ударил в гонг, и в пересечении лучей света появилась.

Лизинка. На ней была свадебная фата ее матери, перекрашенная в красный цвет, на голове — искусно сделанная из папье-маше (Франтишек!) корона с надписью «ИСТОРИЯ». В одной руке она держала посох, с которым к ней еще на прошлый Новый год приходил Дед Мороз (дедушка Александр), в другой руке несла плетеный саквояж, оклеенный, как гостиничными наклейками, кружочками с датами, — намек на то, что Госпожа История путешествует во времени. Саквояж из тонких прутиков не очень-то вписывался в антураж, но иначе не был бы слышен магнитофон, находящийся внутри. Лизинка ударила посохом, и из сундучка послышался нежный голос Альберта, произносивший суровый текст, написанный Влком:

— Я — История. Почти во всех языках я — женского рода, но нрав у меня мужской, и потому у меня, — таким простым и художественно эффектным приемом Лизинку избавили от необходимости произносить монологи, — мужской голос. Я — это и Он и Она, я оплодотворяю и произвожу на свет, я вознаграждаю сильных, предаю забвению слабых, караю недостойных. Сегодня расскажу об этом поподробнее!

Альберт, восседавший на помосте, вновь ударил в гонг, и Альберт, записанный на магнитофонной кассете, изменил тон. Влк хотел создать атмосферу мистерии и написал вступление в стихах — типичный зачин ярмарочных балаганов. Его стихи были на удивление хороши, если учесть, что он вовсе не был стихотворцем (хотя как-то раз в театральном клубе ночь напролет проговорил о поэзии с одним, тогда еще молодым поэтом нового поколения; случай этот представился сразу после премьеры пьесы в стихах, в которой поэт прославлял Революцию и оплакивал свой развод).

Известно нам, что первым палачом Создатель был.

Он не казнил мечом. Его извечные орудия труда -

Земля, огонь, и воздух, и вода.

Но Богу требоваться стал помощник.

Поскольку грешников вокруг все больше.

И вот казнить назначен Богом заместитель -

Палач, заплечный мастер, исполнитель!

Лизинка ударила посохом и отступила в тень, к подиуму, чтобы не отвлекать на себя внимание публики. Почему не хлопают? — всполошился Влк, но в ту же минуту пани Тахеци подала пример тем, кто стеснялся зааплодировать первым. Аплодисменты в самом начале спектакля обычно поднимают настроение; так случилось и на этот раз. Вторя медленному и чеканному ритму музыки, зазвучавшей вслед за стихотворением (если учесть, что Влк не был меломаном, она была подобрана на удивление точно: марш из «Лоэнгрина» подчеркивал средневековый дух этой сценки), на помост поднимался одетый в красное трико Франтишек, исполняющий роль мейстера Францена, а за ним, в черном трико, его подручные: Петр и Павел Крали. Они волокли за собой клиента в холщовом балахоне — Шимона.

Некоторые сцены были предварительно скомпонованы таким образом, чтобы каждый ученик сдал экзамен по мастерству и обязательно поработал в качестве подручного у своих товарищей. Пришлось призадуматься над тем, как исключить сольный номер Шимона, да еще аккуратно вырезать соответствующее музыкальное сопровождение; заменить Шимона в остальных сценках было невозможно: незапланированные переодевания и несуразные паузы лишили бы композицию драматической напряженности и сбили бы ритм. К счастью, еще утром удалось объяснить это председателю комиссии, да и сам Шимон приободрился. Ему показалось, что он зацепился коготком, и теперь, участвуя в шоу, старался вонзить его поглубже, тем более что в первом ряду сидел его старенький отец, который еще не знал о провале сына. Уподобляясь бездарным дешевым актерам, он закатывал глаза, скрежетал зубами и страдальчески сопел. Влк несколько раз замирал от страха, что он вдруг начнет говорить. Но Франтишек Казик — в его судьбе оценка по мастерству решала очень многое — действовал на редкость умело.

Как только Шимон открывал рот, Казик щелкал пальцами, и Альберт принимался что есть силы стучать в небольшой барабан. Шимон каждый раз в испуге замирал, и тогда Франтишек принимался за обработку. Сперва он сделал ему подножку, и толстяк так натурально провалился в люк, замаскированный за кучей земли, словно это была настоящая яма. Зрители в зале дружно охнули. Пока он незаметно отползал прочь, Франтишек приставил к тому месту, где должен был находиться рот клиента, полый стебель; Петр и Павел, поплевав на ладони, мигом закидали яму. Потом все трое отхлебнули из меха, который поднес им мейстер Францен. Он же издевательски влил порцию спиртного и в стебель. В этот момент снова раздался марш из «Лоэнгрина», и на помост в холщовом балахоне поднялся… Шимон. Кое-кто начал аплодировать, но на него тут же зашикали — гости подогадливее поняли, что это еще только начало.

Под треск барабана Франтишек ловко накинул на Шимона мешок, и подручные без труда «утопили» его в кадке. Отверстие в дне кадки находилось над люком, где поставили корыто с водой. Иллюзия получилась полная. Пока исполнители с довольным видом попивали из меха, а мейстер Францен влил порцию и в кадку, в третий раз зазвучал «Лоэнгрин», и над помостом, словно плоская луна, взошла уморительная голова Шимона. На этот раз никакое шиканье не смогло остановить аплодисменты. Они стихли, только когда вновь загремел барабан и близнецы совместными усилиями оторвали Шимона от пола, а Казик посадил его на кол. Когда Крали потянули его за ноги вниз, в публике вскрикнули, а когда острие кола высунулось из-за шеи Шимона, дамы прикрыли глаза руками. Но тут же поднялся хохот, и все с изумлением увидели, как Шимон, придерживая рукой острие, слезает с кола — на самом деле кол прошел между телом и одеждой, его вставили ему за ворот. Если учесть, что Влк не был профессиональным режиссером, то он первоклассно поставил этот грангиньоль, даже не подозревая о существовании такого жанра.

Пока счастливый Казик, для которого самая ответственная часть экзамена осталась позади, раскланивался под аплодисменты, Влк пожалел, что из-за Шимона выпадают "Китайские пытки": их ставили специально в расчете на него, и Влк не сомневался, что тут он мог бы блеснуть. В парике-"лысине" с приделанной к нему косицей и в кимоно он должен был появиться на помосте, где Альберт уже подготовил бы для него первого «Дуйку» (после новогоднего праздника в горах они стали так называть тренировочные манекены): «Дуйку» надо было подвесить за косицу на столб таким образом, чтобы кончики пальцев ног едва касались пола, и оголить желтоватый, как у азиатов, живот. Кроме того, Альберту полагалось разжечь спиртовку. Сам же Шимон должен был внести клещи, метровой длины трубу, запаянную с одного конца, и садок с крысой.

Сюжетом для сценки послужила китайская казнь, которую наблюдал в Гуаньчжоу 22 июля 1920 года, а затем описал какой-то европеец. Шимон, выпустив грызуна из садка в трубу, должен был приставить ее открытым концом к животу, ухватить клещами спиртовку, поднести ее к запаянному концу трубы и накалить его. Сообразительный зритель мог догадаться, что крыса начнет искать спасения от жара в другом конце трубы. Под музыку (Влк подобрал для этого эпизода "Турецкий марш") Альберт должен был издавать за помостом нечеловеческие крики; но главным потрясением для зрителей, после того как трубу отодвинут, стала бы натуралистическая картинка: на репетициях крысе хватало двух минут, чтобы прогрызть в животе «Дуйки» дыру размером с собственное туловище. Роль живота исполнял круг сыра!

Теперь Влку предстояло забыть обо всем этом до следующего выпускного экзамена, когда эта сценка пойдет первым номером. Он опять видел перед собой лишь очаровательную госпожу Историю, которая во время аплодисментов перебежала по коридору в «Какасов», и поэтому ее реплика раздалась позади публики. Так как одновременно с ее словами погасла первая и зажглась вторая пара юпитеров, направленных уже в противоположную сторону, зрители, быстро сориентировавшись, повернулись вместе с сиденьями в предвкушении новых сюрпризов. Когда шум (наиболее заинтригованные зрители сразу же зашикали) утих, заговорил магнитофон. К сожалению, вырезать первую и последнюю строки так и не удалось, а они имели прямое отношение к изъятому эпизоду. Но Влк был уверен, что этого никто не заметит.