Прокурор - Анатолий Безуглов

Прежде чем нанести визит в прокуратуру, она позвонила из гостиницы. Захар Петрович тут же дал согласие встретиться.

Лично знакомы они не были, но Измайлов знал ее по статьям, периодически появлявшимся в газете. Писала Большакова больше на производственные темы.

— Я часто бываю на машиностроительном заводе, — без предисловий начала она. — Так что это предприятие знакомо мне очень хорошо. Динамичный коллектив…

Захару Петровичу было непонятно, что это означает, но он не стал уточнять. А корреспондентка продолжала:

— И вот я опять приехала. Два дня провела на заводе. Говорила со многими людьми. Обстановка мне не понравилась. Чувствуется скованность, словно всему коллективу подрезали крылья… Товарищ Измайлов, чем вызвана эта проверка со стороны прокуратуры?

— Проверка была вызвана нарушениями законов о труде, — спокойно ответил Измайлов.

— Основные ваши претензии?

Измайлов вкратце рассказал о том, что вскрылось в ходе проверки. Большакова изредка делала запись в блокноте. Когда Измайлов закончил, она сказала:

— По-моему, тут несколько спутаны понятия. Я думаю, речь идет прежде всего об энтузиазме масс.

— А мне кажется, — не удержался Захар Петрович, — энтузиазмом масс хотят прикрыть нерадивость руководства… Когда рабочий дает за смену продукции больше, чем предусмотрено заданием, это энтузиазм. Да, для этого нужна полная отдача, умение распределить свое время, учесть каждую минуту, даже секунду, на производственной операции. И конечно же четкая работа всех звеньев, от директора до вахтера… Если же не справляются с планом я не буду вдаваться в подробности, по чьей вине, — и, чтобы подтянуть план, прихватывают сверхурочные часы, дни, за которые государство обязано платить в двойном размере, то это беззаконие.

— Но необходимо гибко исполнять законы, — произнесла она менторским тоном.

Корреспондентка долго что-то чиркала в своем блокноте. По выражению ее лица ничего нельзя было определить. Оторвавшись от записей, она вдруг спросила:

— Вы проживаете в доме машиностроительного завода?

— Я получил квартиру от райисполкома, — поправил ее Захар Петрович, не понимая, куда клонят корреспондентка.

— Давно?

— Четвертый месяц.

— Мне сказали, что вы уже требуете ремонта?

— Да, — усмехнувшись, ответил Измайлов. Большакова приготовилась записывать его «претензии». — Да, я требую ремонта во всех квартирах, кроме трех, — повторил прокурор.

Большакова недоуменно хлопала глазами.

— Не понимаю. Объясните, пожалуйста.

Пришлось рассказать, что в доме, который построил завод, из рук вон плохо проведены отделочные работы. Кроме трех квартир. Одну получил он, прокурор города, вторую — зять председателя горисполкома, третью замначальника милиции. В этих отделка, что говорится, — люкс…

Измайлов после памятного разговора у Межерицкого, который вместе с Галиной открыл ему глаза на эту неприглядную историю, поднял вопрос в исполкоме горсовета, чтобы строители исправили свои огрехи. Чибисов возражал, но Захара Петровича поддержал первый секретарь горкома Железнов.

Выступила и городская газета. Начальник строительно-монтажного управления в ответе редакции заверил, что нужные работы будут сделаны незамедлительно…

— Неплохо бы и вам выступить на страницах своей газеты, — в заключение сказал Измайлов. — На носу осень, а строители и в ус не дуют. Еще даже не приступали.

Большакова молча выслушала Измайлова и опять записала что-то в блокноте. Больше у нее вопросов не было, и она ушла.

Сопоставив приход Сироткиной и визит Большаковой, Захар Петрович понял: Самсонов действует не только снизу.

* * *

Вера Самсонова пришла к Гранской на работу с небольшим чемоданом. Это удивило Ингу Казимировну — подруга никогда не посещала ее в прокуратуре. А когда та попросила проводить ее на поезд, Гранская удивилась еще больше: к услугам Веры всегда была и собственная машина, и служебная, мужа.

Вера сказала, что Глеб Артемьевич в командировке, а обращаться на завод с такой просьбой ей не хотелось. То, что Катя, дочь Самсоновых, отдыхает в Подмосковье у родных Веры, Гранская знала и раньше.

Они поехали на автобусе. Вера отправлялась в Москву и говорила о том, как соскучилась по дочери, родным, по столице и что, наконец, дорвется до театров. Но от внимания Инги Казимировны не укрылось подавленное состояние подруги.

До отхода поезда оставалось несколько минут. Они расцеловались, и Вера зашла в вагон. Гранская подошла к окну, чтобы перекинуться с ней на прощанье несколькими словами.

— Инга, будешь в Москве, обязательно позвони, — вдруг попросила Вера.

— Когда я туда вырвусь, ты уже вернешься, — со вздохом ответила Гранская.

— Не вернусь, — сказала Вера, глядя куда-то в сторону.

Мимо по перрону проехал автокар, гремя железными ящиками, и Инга Казимировна не расслышала слов Веры, но поразилась выражению ее лица какая-то отчаянность и тоска.

— Что-что? — переспросила Гранская.

— Насовсем я… Понимаешь, не вернусь больше…

— Ты… Ты это серьезно? — растерялась Инга Казимировна. — Но почему? Что случилось? С Глебом поссорились?

— Да нет. Наоборот…

— Так в чем же дело? — все еще не могла понять Инга Казимировна.

— Ну как тебе объяснить… — Вера приложила пальцы к вискам. — Не знаю, может, было слишком хорошо…

— Ну, бабы! Совсем с ума посходили! Галя Измайлова, теперь вот ты…

— Нет, Ингуша, у меня совсем другое! Совершенно… Ох, если бы я могла вот так, как Галя, — ревновать, мучиться! Понимаешь, это — жизнь! А когда изо дня в день ничего не происходит, торжественно обставленная пустота… Ей-богу, можно сойти с ума…

Поезд дернулся и тронулся с места. Инга Казимировна пошла рядом.

— А Катя? Как же она?

— Даже не знаю, как скажу ей об этом. Ведь она так любит отца… Прощай, Ингуша, дорогая!..

Вагон уже обогнал Гранскую, и это были последние слова подруги, которые она услышала.

Вера высунулась из окна чуть не по пояс и стала отчаянно махать рукой. По ее лицу текли слезы.

Поезд шел все быстрее и быстрее. Гранская стояла на перроне до тех пор, пока мимо не проскочил набравший скорость последний вагон.

Она машинально вышла на привокзальную площадь, даже не села в автобус, а побрела пешком…

Вечером, когда Инга Казимировна пришла домой, Кирилл долго присматривался к ней, а потом поинтересовался, почему она такая рассеянная и задумчивая. Инга Казимировна рассказала об отъезде Веры Самсоновой и призналась:

— До сих пор не могу прийти в себя. Все время думаю, что же ее мучило? Заботливый муж. Дом — полная чаша… Недаром все-таки говорят: чужая душа — потемки…

— Эхе, голубушка, человек — не простая штука. И я не уверен, что когда-нибудь эта загадка будет разгадана до конца. Да и зачем? Станет скучно…

— Наверное, ты прав.

— Лично мне нравится высказывание Сартра… Человек есть не то, что он есть, а то, что делает…

Кирилл лежал на диване с книжкой в руке о знаменитом в прошлом веке враче Федоре Ивановиче Гаазе, лечившем в тюрьмах арестантов.

— Читаю, и просто не верится, что возможны такие люди, — потряс книжкой Шебеко. — Это же надо: родиться в Германии, приехать в Россию и так полюбить ее народ! И, главное, кого? Самых обездоленных — арестантов, ссыльных, бедноту… Продать деревню и все свое состояние вбухать в больницу для них!.. Как говорили о нем? — Кирилл перелистал несколько страниц. — «У Гааза нет отказа…» Да, а за что это автор благодарит тебя? — спросил Шебеко, показывая дарственную надпись на книге.

— У меня были кое-какие материалы о Гаазе. Послала ему…

— Откуда? — удивился Шебеко.

— Семейные реликвии… Моя бабка приходилась дальней родственницей Федору Ивановичу.

— И ты молчала об этом? — воскликнул Шебеко, округлив глаза.

— А зачем кричать? Я ведь просто Гранская… Это Гааз был знаменит…

— Но мне-то могла сказать!

— Не было случая, — просто ответила Инга Казимировна.

— Та-ак, — чему-то обрадовавшись, протянул Кирилл. — Значит, ты можешь сказать точно. Понимаешь, тут прямо невероятные вещи. — Он снова полистал книгу. — И, конечно, знаю, что автор имеет право на творческий вымысел… Например, когда Гааз добирался зимой, в метель, по Москве к больному…

— И его остановили три бандита, потребовали отдать деньги и спять шубу? — продолжала Инга Казимировна.

— Вот-вот. А узнав, кто он, сами довели его до нужного дома… Это не домысел?

— Чистая правда, — заверила Гранская. — Гааза знали в лицо чуть ли не все уголовники. Считали святым.

— Святым, — задумчиво повторил Шебеко. — Точнее не скажешь. — Он опустил голову на подушку и некоторое время смотрел в потолок. — Не только исцелял больных, но и отдавал последнее, что у него было… А ведь есть такие «светила» — без подношения и слушать тебя не хотят.