Довлатов и третья волна. Приливы и отмели - Михаил Владимирович Хлебников

же вы здесь делаете?

– Дежурю у телефона.

– Вот так! Посторонние сидят у служебного телефона!

– А я – не посторонняя.

– Так кто же вы в таком случае?

– Постоянный автор НА, взялась помочь газете в трудный час.

– Безобразие! – и разгневанный «хозяин» удалился с Асей Куник в свой кабинет, хлопнув дверью.

Хамство в отношении «постоянного автора» – только начало бесславной деятельности Перельмана. Он обманывал типографии, отказываясь после одного-двух выпусков газеты оплачивать издательские расходы. Потребовал напечатать на обложке изображение голой красотки в фривольной позе. С целью привлечения широких читательских кругов открыли рубрику «Сенсации и курьезы». К сожалению, самое страшное – впереди:

Но дальше – хуже. Перельман наотрез отказался опубликовать колымские воспоминания бывшего зека В. Гешлина, восстановленные А. Орловой по черновикам.

Несмотря на все ухищрения и заманухи, финансовые дела «Нового американца» стремительно ухудшались. Перельман задумался о банкротстве газеты. Нужен настоящий инвестор. И он нашелся. Им стал Дэвид Дескал. Хозяин «Руссики» благоразумно рассудил, что две газеты ему не нужно. Выбор был сделан в пользу наиболее узнаваемого бренда. Редакции «Нового света» предложили вернуться к истокам. Восьмой номер «Нового света» оказался последним. С № 97 «Новый американец» собрал под своей обложкой классический состав редакции. Довлатов обратился к читателям:

Дорогие читатели!

Мы понимаем – вас несколько утомили страсти, бушующие в русскоязычной прессе. Издания плодятся, размножаются, меняют лозунги, программы, ориентиры. Самое удивительное, что это – нормально. Разнообразие возможностей предполагает множество деловых и творческих путей. Кто способен заставить нас идти «единственно правильной дорогой», следовать «единственно верному учению», возводить «единственное светлое здание» и так далее?..

Свобода выбора определяет многие наши поступки. Это нормально. С единственной оговоркой – все это не должно ущемлять интересы нашего многострадального читателя… Два месяца назад в редакции «Нового американца» произошли драматические события. У творческого состава возник конфликт с администрацией. В результате мы ушли и основали еженедельное издание «Новый свет».

К читателям доносились отголоски этих событий. Самые разумные из нас выражали сожаление о происшедшем разрыве, подумывали о восстановлении «Нового американца», защищая не в последнюю очередь интересы наших читателей.

Наконец состоялась деловая конструктивная встреча. Участники обменялись взаимными претензиями, признали наличие общих интересов, и путем известных компромиссов ликвидировали главные причины раздора.

«Новый американец» сформировался и приобрел известность нашими общими усилиями, и мы будем продолжать свою деятельность в привычных и полюбившихся многим читателям традициях. Мы ощущаем поддержку наших читателей и намерены выполнять наши задачи и обязательства с максимальным приложением сил.

С. Довлатов.

Произошли некоторые перестановки. Вайль стал заместителем главного редактора. Генис – ответственный секретарь. Рыскин отвечал за «закон и образование». Алексей Орлов заведовал спортом.

Но все эти движения уже мало влияли на состояние Довлатова. Газета для него закончилась. Исчезло то, что размыто называется «атмосфера». Коллектив перестал состоять из друзей и соратников. К каждому накопились претензии. За последующие несколько недель из газеты ушли Гальперин, Поповский, Батчан. В 1983 году Довлатов выпустит «Марш одиноких» – сборник своих текстов из «Нового американца». В предисловии с характерным названием «Возвышение и гибель „Нового американца“» он напишет:

…Господин Дескал купил «Новый американец». Предложил нам вернуться. Обещал творческую свободу. И я вернулся. Вы скажете:

– Хорош! Его обидели, а он вернулся. Где же твое чувство собственного достоинства?

Я отвечу:

– «Новый американец» был моим любимым детищем. Предметом всех моих надежд. Пышно выражаясь – делом жизни. Известен ли вам предел, где должен остановиться человек, цепляющийся за свою жизнь?!.

Дальше все было очень просто. Творческая свобода оказалась мифом. Все остальное не имело значения. Зарплату наконец платили. Из песни слова не выкинешь.

Повторяю, для меня это значения не имело. К этому времени я уже что-то зарабатывал литературой.

И я ушел, на этот раз по доброй воле.

Господина Дескала я не виню. Он бизнесмен. Плевать ему на мировую культуру. На русскую – тем более. Он зарабатывает деньги. Это его право.

Он мне даже чем-то симпатичен. Такой откровенный деляга. Глупо было надеяться, что средний американец – Воннегут.

Мы предъявили Дескалу ультиматум. Свобода – или уходим.

И я ушел. Это все.

В письме к Ефимову от 21 января 1982 года Довлатов объясняет самому себе причины, по которым он должен уйти:

Дело в том, что мне жутко опротивело все, связанное с газетой. Ситуация такова. Нами правит американец Дэскал, еврей румынского происхождения. (Уже страшно!) Он не читает по-русски и абсолютно ничего не смыслит в русских делах. Это – самоуверенный деляга, говорит один, не слушает, отмахивается и прочее. Довольно хорошо знакомый тип нахального малообразованного еврея. То, что он не знает русского языка – с одной стороны, хорошо. Это дает простор для маневрирования и очковтирательства. С другой стороны, его окружает толпа советников, осведомителей, интерпретаторов и банальных стукачей. Стучат в трех направлениях. Первое: Довлатов не еврей, армянин, космополит, атеист и наконец – антисемит. Это крайне вредный стук, потому что наш босс рассчитывает получать деньги на газету от еврейской организации, и кажется – уже получает. Второе – что я ненавижу диссидентов, издеваюсь над ними и так далее. Третье – Довлатов завидует таким великим писателям, как Ефраим Севела и Львов, и еще Солженицын, борется с ними, не публикует и так далее. Если б я окончательно разложился в моральном плане, я бы мог говорить боссу что-то вроде того, что Солженицын и диссиденты – главные антисемиты нашей эпохи и прочее. Но это – слишком. Хотя вообще-то я сильно разложился, я это чувствую. Я здесь веду себя хуже и терпимее ко всякой мерзости, чем в партийной газете. Но и стукачей там было пропорционально меньше, и вели они себя не так изощренно. Боря Меттер, например, оказался крупным негодяем. Орлов – ничтожество и мразь, прикрывающийся убедительной маской шизофрении. Он крайне напоминает распространенный вид хулигана, похваляющегося тем, что состоит на учете в психоневралгическом диспансере.

Дальше писатель говорит о тех, кто остался его друзьями и кому он верит:

Практически командуем в газете мы втроем, Петя, Саша и я. К сожалению, мы абсолютно разные люди (при их многочисленных достоинствах). Они молодые формалисты, веселые, с хорошими зубами, без проблем. В мелочах довольно бессовестные, но в серьезных делах соблюдающие некоторые правила. Они прекрасно ко мне относятся (в своем понимании), верят, что я еще способен достигнуть некоторых футуристических успехов, и вообще –