План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945 - Алан Кларк

К вечеру в руках русских было все поле боя с подбитыми танками, превратившимися в ценный металлический лом, и с ранеными экипажами. Резкая контратака на левом фланге Кнобельсдорфа вернула русским Березовку, и измотанной «Великой Германии» пришлось опять с ходу идти в бой, чтобы не дать противнику отрезать 3-ю танковую дивизию. На следующий день Гитлер послал за Манштейном и Клюге и сказал, что операция должна быть тотчас же прекращена. Союзники высадились в Сицилии, и возникла угроза, что Италия выйдет из войны. Клюге согласился, что продолжать операцию невозможно, но Манштейн, с совершенно необычным для него безрассудством, утверждал, что «…ни в коем случае мы не должны отпускать противника, пока не будут полностью разбиты его подвижные резервы, введенные в бой».

Однако Гитлер взял верх (необычная перемена их обычных ролей), и в тот же вечер немцы начали медленно отступать на свою исходную линию. Гудериан, на глазах которого выпестованные им танковые войска были разбиты за недолгих десять дней, слег в постель с дизентерией. Только неустанный Тресков упорствовал в своей деятельности. Видя в этом катастрофическом поражении благодатную почву, чтобы сеять интриги среди генералов, он обратился к Клюге, убеждая его поставить крест на своих спорах с Гудерианом и работать вместе, чтобы «ограничить власть Гитлера как верховного командующего». Это была крайне туманная цель, которая подразумевала все, что угодно, – от убийства до мягкой конституционной реформы. Что характерно, Клюге согласился при условии, что Гудериан «сделает первый шаг». Поэтому Тресков обратился к Гудериану, находившемуся в это время в госпитале, ожидая операции на кишечнике. Однако генерал-инспектор отказался иметь что-либо общее с ними, так как «мое достаточно полное знание неустойчивого характера фельдмаршала фон Клюге не позволяет мне согласиться…».

Так личная подозрительность и ревность генералов сыграли свою роль, став препятствием на пути внутренней «реформы» точно так же, как они аннулировали возможность добиться успеха силой оружия.

Глава 18

ПОСЛЕДСТВИЯ

Один член нацистской иерархии, во всяком случае, не обманывался в оценке положения. Генрих Гиммлер понимал, что провал операции «Цитадель» означает, что война проиграна. Теперь его тревожил вопрос, как смягчить поражение и спасти собственную шкуру, и его стала занимать идея дворцовой революции.

Хотя он, по-видимому, наслаждался ужасом, который мог вселять в своих соотечественников-немцев, Гиммлер никогда не осознавал полностью, какую ненависть он вызывает за пределами Германии. Перед иностранцами и представителями нейтральных стран глава СС любил представать в позе чиновника, высшего бюрократа, отличавшегося стойким неприятием коммунизма – короче говоря, фигурой, идеально подходившей своим положением для сохранения порядка в стране в период любых «трудностей», способной – если будет достигнуто международное согласие – пунктуально ввести Германию обратно в «семью наций». В своем домашнем кругу, где ему как семейному человеку было проще становиться в такую позу, у него был старый знакомый, некий доктор Карл Лангбен, безупречный послужной список которого делал его идеальной фигурой, чтобы поставить на шахматную доску и ввести в игру.

Лангбен был близким соседом Гиммлеров на Вальхензее, и их дочери вместе учились в школе. Когда-то, давно в прошлом, Лангбен обратился к Гиммлеру, прося за своего старого учителя, некоего профессора Фрица Прингсхейма, правоведа, когда его бросили в концентрационный лагерь (из-за его еврейского происхождения). Гиммлер пошел навстречу, и не только приказал освободить Прингсхейма, но и разрешил выдать ему документы на выезд из Германии. Не следует представлять, что отношения этих двух людей были очень близкими, потому что Лангбен, практиковавший в области защиты конституционных прав, периодически позволял себе удовольствие делать вызывающие оппозиционные жесты в сторону правящего режима. Во время суда над участниками поджога Рейхстага он предложил вести защиту коммунистического лидера Эрнста Тоглера. Позднее Лангбен защищал Гюнтера Тереке, министра труда в правительстве Папена, которого нацисты судили по ряду подстроенных обвинений. Осмелев, возможно от дружбы и покровительства своего всемогущего соседа, Лангбен приобрел влияние в кружке «заговорщиков» и общался с Гёрделером и Иоганнесом Попитцем, с которыми обсуждал важность вовлечения Гиммлера в заговор.

Если Гиммлер и ощущал некоторое неудобство от изменнической деятельности своего соседа, он мужественно сносил это. Был, по крайней мере, один случай, когда Гиммлер зашел так далеко, что поделился с Лангбеном своими сомнениями о предстоящем будущем, и, укрепившись этим воспоминанием, Лангбен начал теперь как можно тактичнее внедрять идею его встречи с Попитцем.

Никакой повестки дня такой встречи не существовало, но она имела двойную цель. Во-первых, определить реакцию Гиммлера на идею дворцового переворота; во-вторых, если Гиммлер будет готов, обсудить в общих чертах основы подходов к западным союзникам с целью окончания войны. Похоже, что обе стороны начали с намерения перехитрить друг друга. Заговорщики надеялись использовать СС, чтобы освободиться от Гитлера, а затем ударить по СС всем весом армии. Гиммлер просто хотел использовать Попитца и Лангбена в качестве респектабельных представителей для открытия переговоров. Если бы предложение (об окончании войны на Западе) было принято благожелательно, то не будет и трудностей в том, что Гиммлер возложит на себя исполнительную власть для осуществления переворота, ибо Верный Генрих – имя, присвоенное ему лично Гитлером в признание его полной преданности – имел в своем распоряжении самую идеальную из когда-либо существовавших машин для осуществления переворота – полицию, гестапо, СД и СС.

Перевороты – всегда очень деликатный, даже болезненный вопрос в тоталитарных кругах – занимали много места в обсуждениях в штабе у фюрера. Пока начали происходить первые осторожные сближения между Гиммлером и заговорщиками в Берлине, окружение Гитлера было встревожено событиями в Риме. 25 июля Муссолини был низложен, и маршал Бадольо встал во главе правительства. Несколько дней Гитлер не мог думать ни о чем другом, как о крушении своего союзника, не обращая внимания на текущие военные дела, отчего страдало прямое руководство операцией «Цитадель», которое теперь остановило измотанные войска на том же рубеже, с которого она началась.

Сохранилось несколько фрагментов стенографических записей за этот период, и выдержки из них покажут атмосферу взбудораженности и смятения.

«Г и т л е р (после долгого расхаживания взад и вперед с Кейтелем и Йодлем и обсуждения вероятного развития событий в Италии). …Хотя этот негодяй [Бадольо] сразу объявил, что война будет продолжаться, это не имеет значения. Им пришлось это сказать, но это остается изменой. Но мы тоже сыграем в эту игру, пока готовим все, чтобы одним махом забрать всю шайку, захватить всю эту сволочь. Завтра я пошлю туда человека с приказом командиру 3-й дивизии танковых гренадер, чтобы он прибыл в Рим со специальным отрядом и арестовал все правительство, короля и всю шайку немедленно. Прежде всего арестовать принца-наследника и захватить всю ораву, особенно Бадольо с его бандой. Посмотрим, как они будут сдаваться, а через два-три дня там будет другой переворот. Как далеко они [вероятно, 3-я дивизия танковых гренадер] от Рима?

Й о д л ь. Около ста километров.

Г и т л е р. Ста? Ну, скорее шестидесяти. Вот все, что им нужно. Если он отправится туда с моторизованными войсками, он будет там и сразу арестует все сборище.

К е й т е л ь. Два часа.

Й о д л ь. Пятьдесят – шестьдесят километров.

Г и т л е р. Это не расстояние.

В е й ц е н е г г е р [подполковник из штаба ОКВ]. Дивизия имеет сорок два самоходных орудия, мой фюрер.

Г и т л е р. Они там с дивизией?

В е й ц е н е г г е р. Да, с дивизией.

Г и т л е р. Йодль, подсчитайте быстро.

Й о д л ь. Шесть батальонов.

К е й т е л ь. Готовых к бою. Пять готовы только частично.

Г и т л е р. Йодль, подготовьте приказы для 3-й дивизии танковых гренадер, чтобы немедленно их отправить. Прикажите им направиться в Рим со своими самоходными орудиями, чтобы никто не знал об этом, и арестовать правительство, короля и всю компанию. Прежде всего мне нужен принц-наследник.

К е й т е л ь. Он важнее, чем старик.

Б о д е н ш а т ц [генерал люфтваффе, офицер связи между Герингом и штаб-квартирой фюрера]. Это нужно организовать так, чтобы погрузить их в самолет и вывезти.

Г и т л е р. Прямо в самолет – и сюда.

Б о д е н ш а т ц (смеется). Смотрите только, чтобы Bambino [т. е. принц] не потерялся на аэродроме.

Г и т л е р. Через восемь дней все переменится. Теперь мне нужно поговорить с рейхсмаршалом.