Блудное художество - Далия Трускиновская

Лопухин, просмотрев записи, задал разумные вопросы, но выражение его лица Архарову не понравилось. И причина обозначилась сразу.

– Ты полагаешь, преступники были найдены случайно? - напрямик спросил Архаров.

– Полагаю, да, - так же, без реверансов, ответил Лопухин.

– И как бы искал их ты, сударь?

– Так же, как и ты, сударь, - неожиданно сказал Лопухин. - Поскольку при теперешнем устройстве полиции иначе действовать было бы невозможно.

– И на том спасибо, - буркнул Архаров.

Он сам видел, что устройство не лучшее. Но ему и в голову не приходило что-то менять - для этого же надобно, поди, писать бумаги, прожекты, отсылать их вышестоящим особам, может, даже самой государыне. А ведь с Лопухина станется! Он - иной, он - не из тех гвардейцев, что готовы служить беззаветно, шпагой размахивая и кровь проливая, он говорит негромко - на плацу его не расслышать, но он ведь, сукин сын, изучив все неурядицы Рязанского подворья, сочинит целую диспозицию - как изменить устройство полиции, чтобы от нее было больше проку.

– Николаша, нам надобны приглашения в ложи, - заявил Левушка. - Мы ездили на Ходынский луг, присмотрели себе место на самой высокой палубе! Оттуда во все стороны видать!

Деревянные корабли, чуть ли не в натуральную величину, были задуманы как салоны для знатной публики - они стояли в «устье Дона», в «устье Днепра» и у берегов «Крыма». В них на палубах были устроены ложи, которые в последнюю ночь будут обивать дорогими материями - чтобы работный люд их раньше времени не разорил. Левушка выбрал тот фрегат, что ближе к «Кинбурну», сиречь к театру. Сам же Архаров, коли будет минутка свободного времени, предпочел бы ложу неподалеку от «Азова», сиречь от столовой, чтобы не плестись к ней пешком за полторы версты - народу и увеселений на лугу наберется столько, что проехать в карете будет попросту невозможно.

– Будут тебе приглашения, - обещал он. - Вы уж простите, что мало времени вам уделяю. Служба.

– Коли угодно, я тебе, Архаров, свои соображения в письменном виде подам, - сказал Лопухин. - Полиции не след заниматься посторонними предметами - а ведь у вас тут только что в иноки не постригают. За дозволением на строительство - в полицию, чтоб строители цену не заламливали и от подрядов не отказывались - в полицию, купцу баранью тушу клеймить - в полицию, за ценами на торгу следить и чтоб с весами не дурачились - в полицию, сарай загорелся - в полицию! От сих забот надобно избавляться - в Москве довольно чиновников, кому и строительство, и пожары передать, надобно только учредить для того особые присутствия.

Архаров вздохнул с облегчением - Лопухин по молодости лет полагал, будто это так просто: придумал, что пожары должен тушить, скажем, некий пожарный департамент, и завтра же он на свет явится с полным штатом служащих и в новехоньком доме.

Но все же он нюхом чуял - сей гвардеец потихоньку, нося свои бумаги из кабинета в кабинет, чего-то добьется. А все потому, что ведет себя уже как вельможа, а не как капитан-поручик Преображенского полка. Как бы все-таки перенять его повадку?

Но сейчас было не до нововведений. Государыня заперлась в Пречистенском дворце, с утра никого не принимала. Поди знай - что сие означает. Забот - выше головы.

– Николаша, не могу ли чем помочь? - спросил догадливый Левушка.

– Ничем, Тучков. Отдыхай и развлекайся. Куда вы вечером?

– В маскарад, - отвечал Лопухин. - У меня там с Пашотт уговорено.

Архаров не больно любил эти французские затеи - морщился, когда при нем государыню заглазно называли Като, и не понимал, для чего звать невесту Прасковью Пашоттой, когда есть милое русское имя Параша.

– Николаша, а поехал бы ты с нами, - предложил Левушка. - Маскарад будет знатный!

– Довольно с меня того, что половину моих молодцов придется туда посылать смотреть за порядком. У нас тут свои маскарады.

Они укатили - молодые и беззаботные, как оно и положено гвардейцам, выправившим отпуск. А вот Архаров и не помнил, что такое отпуск. На три дня Москву оставить страшно - приедешь, а тут уж Каин заседает!

Каин… его только недоставало…

– Иванов! - крикнул Архаров. - Возьми экипаж, поезжай, привези мне Марфу!

Но экипаж гоняли зря - оказалось, что Марфа дома не ночевала.

Вызванный в кабинет Клаварош только развел руками - он далеко не каждую ночь проводил у своей любовницы и понятия не имел о ее проказах. Архаров допросил его и выяснил, что как раз в ночь, когда Каин принес Марфе загадочный сверток, оказавшийся, скорее всего, золотой сухарницей, Клаварош преспокойно спал в розовом гнездышке.

– Ловкая баба, - сказал, подумав, обер-полицмейстер. - Да как ни востра - а босиком на кляп не взбежишь.

Разумно было бы оставить в ее жилище засаду - как появится, сразу чтоб под белы рученьки волокли в полицейскую контору. Но перед праздником всякий в архаровском хозяйстве был на счету, довольно уж и того, что следили на Гранатным двором, где лежали прикопанные золотые тарелки. И обер-полицмейстер решил оставить Марфу напоследок - когда завершится праздник, можно будет и ею заняться, никуда она не денется.

Клаварош, однако, был сам собой недоволен. Получалось, что Марфа его перехитрила.

Поэтому, когда Федька опять стал его зазывать в гости, соблазняя макаронами, он долго упирался.

Клаварош упорно не хотел стареть. Когда он, будучи в расстроенных чувствах, додумался, что хитрая любовница держала его в сожителях для прикрытия, чтобы за его спиной проделывать свои выкрутасы, то даже выругался по-русски. То ли дело было двадцать лет назад - ни одна самая ловкая парижанка не то что не смогла - не пожелала бы обманывать столь бойкого и очаровательного кавалера. Теперь же, на старости лет, он, очевидно, годился лишь для того, чтобы его бесстыже использовали…

А тут еще молодой бездельник желает превзойти ему в мастерстве боя!

Долго пришлось Федьке упрашивать, заглядывая в глаза, пока француз согласился.

Приведя его домой, Федька скорехонько переоделся в старые портки, принадлежавшие покойному супругу его хозяйки. А он был мужчина внушительный, наподобие Вакулы, с огромным пузом и здоровенными ляжками. Эти портки были ему проданы дня два назад.

Азарт победил соображения нравственности - смирившись с тем, что опять придется зашивать штаны в паху и распахнув дверь в коридорчик, Федька наскакивал на клок пакли, в восторге подтягивая его выше и выше, пока на шум не вышла очень сердитая хозяйка. Время было позднее - самое время, когда почтенный обыватель ложится в постель и прижимает к себе жену, готовый ее осчастливить. Если бы Федька позволил хозяйке, вдовушке немолодой, за тридцать, но весьма еще бойкой, вложить в свою шалую голову правильное понимание отношений между постояльцем и особой, сдающей ему комнатушку, то меньше было бы взаимного недовольства в их отношениях. И уж во всяком случае, увидев дыру в штанах и содержимое той дыры, хозяйка не устроила бы целый переполох.

Но Федька удалось растолковать ей тайный смысл своего безумия, и она, сжалившись, достала из чулана мужние портки, взяв за них неслыханные деньги - десять копеек. Очевидно, сложила вместе стоимость штанов и ущерба своей добродетели.

Непросто давалась Федьке вожделенная наука французского разбойничьего фехтования! А ведь «марсельская игра» было как бы первым подступом к загадочному мастерству Клавароша.

Съев макароны, Клаварош несколько подобрел. Но ненамного. И, показывая на травке очередную ухватку, был чуть стремительнее, чем требуется во время урока. Отбиваясь, Федька чудом устоял на ногах.

– А как быть, коли упадешь? - спросил Федька.

– Не огромна… не велика беда, - бодро отвечал Клаварош. И поморщился - все-таки волнение давало себя знать, если он путался в русских словах.

Федьке повезло - уже несколько дней француз был настолько здоров, что даже забывал к себе прислушаться: как там сердце, не собралось ли останавливаться. Поэтому и показал еще одну ухватку, весьма неожиданную для пожилого и элегантного мужчины. Правда, сперва снял мундир и дал подержать хозяйскому сынку, десятилетнему Алешке…

Он наскочил на Федьку - правда, не слишком высоко задирая ногу, - дал противнику возможность отмахнуться и упал, но не на задницу шлепнулся, а как-то хитро на бок, перекатился, оказался к Федьке задом, уперся обеими руками в землю и сразу его каблук возник в непосредственной близости от Федькиного носа.

– Иван Львович, еще! - в полном восторге завопил Никишка.

Клаварош после сего кундштюка оказался стоящим на одном колене, на коем и развернулся, готовый вскочить на ноги.

– Понял? - спросил он Федьку. - Главное тут - от врага далеко не убраться, иначе…

Француз почистил рукавом штаны и задумался, подбирая подходящее сравнение.

– Пальцем в небо? - спросил сам себя.

– Копытом в небо! - воскликнул Федька и заржал, как стоялый жеребец. Смысл ухватки он уразумел, и выучить ее мог, да только следовало убраться куда-нибудь подальше для таких уроков, пока хозяйка не притащилась к Архарову с жалобой, что постоялец-де совсем спятил.