Блудное художество - Далия Трускиновская

Марья ничего не ответила - только глядела в пол. Ее лицо - обычное лицо бойкой, здоровой, крепкой бабы, чуть за тридцать, прекрасно рожающей и выкармливающей детей, стало тяжелым и тупым. Архаров знал это выражение, которое он для себя определил не совсем светски, зато метко: каменная задница.

Такое лицо много говорит человеку понимающему.

Марья решилась стерпеть все. Выть от боли - но молчать. Ради чего ж такие страсти? Ради чего женщина приносит себя в жертву?

Дети - понял Архаров, кто-то пригрозил ей, что если будет много болтать - недосчитается детишек.

И коли она полагает того человека архаровцем, то есть - верит в его безнаказанность, то и получится сейчас, как с той Фимкой… Ан нет, не получится!

– Коли тебя Михайла Дементьев запугал…

Один только взгляд кинула на Архарова Марья, но обер-полицмейстер понял - попал точнехонько в цель.

– Рябинкин, сходи, приведи нам Дементьева, - приказал он. - А ты, коли признаешь, говори прямо. Вот те крест - ничем тебе это не грозит.

Обер-полицмейстер перекрестился.

Федька затаил дыхание и молил Бога, чтобы все вышло, как задумано.

Вернулся Рябинкин, следом вошел старик Дементьев.

– Этот? - спросил Архаров.

Марья уставилась на канцеляриста, приоткрыв рот.

– Я тебя страшиваю - этот привел к тебе ночью детей и уговорился, что они пока у тебя поживут? Этот пугал тебя, что коли кому разболтаешь - будет плохо и тебе, и детям, и мужу твоему?

– Нет, нет, не он это, Господь свидетель, не он! - наконец воскликнула женщина, и Архаров понял - она будет говорить!

– А другого Дементьева у нас нет. Тебе, Марья, мазурики голову морочили.

Она ничего не ответила. И ее лицо вновь приобрело известное Архарову тупое выражение. Это означало: да не все ли равно, кто назвался Дементьевым, коли это полицейский - правды не добьешься, а коли мазурик - полиция от него не защитит, потому что архаровцы только безобразничать горазды.

Что теперь делать - обер-полицмейстер не знал. И уже был сильно недоволен Федькой, поднявшим шум и притащившим в палаты Рязанского подворья бабу с детьми. Ну, куды их теперь девать? Коли Тимофеевых ребятишек оставить, а прочих вернуть, откуда взяли, - мнимые полицейские просто пересчитают детей во дворе и поймут, что случилось. Тогда Марье не жить. Вот ведь как расправились с Федосьей - и без всякой видимой причины.

Тут вспомнился Демка…

Архаров многое понимал - он и то понимал, что Демка затосковал о прежней жизни. Затосковал, а тут подвернулся этот проклятый Семен Елизаров, поладили, кто-то третий еще к ним пристал. А тут еще и Федосья… Но неужто больше нечем было порешить бабу, кроме как ножом, нарочно утащенным у Шварца? Этот проклятый стилет портил складную картину - а еще ее портило Демкино лицо. Может, Демка не сказал обер-полицмейстеру чего-то важного - но ведь и лжи в его словах, кажется, не было. Если он уже давно связался с Елизаровым, так, может, Елизаров по его просьба Федосью завел в подвал и прикончил, а детишек - к Марье Легобытовой? И потому столько правды было в его словах о собственной невиновности?

Даже когда утверждал, что никак не связан со Скитайлой…

– Послушай-ка, Марья, - обратился Архаров к женщине. - Как вышло, что именно к тебе детей привели? Что же - этот фальшивый Дементьев заявился нежданно-негаданно, ни с того ни с сего тебе детей отдал, а ты их и взяла? Кто его к тебе послал?

И негромко приказал ничего не понимающему Дементьеву:

– Ступай, старинушка, не до тебя. Ну, Марья, в последний раз спрашиваю - откуда дети взялись?

Ответа он не дождался. И неудивительно - страх перед убийцами был куда как сильнее доверия к полиции.

– Хорошо, - сказал Архаров. - Будешь с детьми жить тут, в Рязанском подворье. Тут они будут безопасны, да и ты с ними вместе. Прокормим как-нибудь. Покамест не изловим мазуриков… Эй, кто там есть! Филю Чкаря ко мне!

Марья уставилась на обер-полицмейстера, явно не в состоянии понять, что такое он ей предложил.

– Ступай отсюда, - велел ей Архаров. - Пока будешь на дворе с детьми, потом найдем для вас место.

Баба повернулась и пошла к двери. Уже не по лицу, а по затылку Архаров видел - ей тяжко и страшно, впуталась в загадочные игры мужского мира, тогда как ей жить бы в своем женском мире, нянчить детей, варить щи да носу оттуда не высовывать.

Он пошел следом и сопроводил Марью на двор, где под присмотром Скеса стояли в уголке притихшие дети - старшему парнишке лет тринадцать, младший в пеленках.

Тут же был Тимофей, сидел на каком-то чурбане, держа на колене девчушечку и беседуя с худеньким, белобрысым, чем-то похожим на Демку отроком.

Марья выхватила у Яшки свое дитя, тут же, не стесняясь, развязала шнурок, стягивавший ворот рубахи и, отвернувшись, выпростала грудь и стала кормить.

– Ваша милость! - устремился к Архарову Яшка.

– Потом, потом. Нашел-таки своих? - спросил Архаров Тимофея. Надо было расспросить Скеса, какого черта он следил за Марфой, но сейчас важнее было иное - что, коли сын Тимофея видел убийцу своей матери?

– Нашел, ваша милость, - спустив дочку наземь и вставая, отвечал Тимофей. - Вот как с ними дальше быть - ума не приложу.

– Сколько же их? - оглядывая малышню, спросил Архаров. - Яша, доложи-ка!

– Двое Феклушкиных, ваша милость, да двое Тимофеевых, да восьмеро той бабы. Так, ваша милость!…

– Потом, Скес, не до тебя. До тебя я еще доберусь! Ну-ка, Арсеньев, дай и мне с твоим сыном потолковать.

– Не бойся, Епишка, - сказал Тимофей. - Господин обер-полицмейстер будет спрашивать, ты знай отвечай, как попу на исповеди.

– Пойдем, Епишка. И ты Арсеньев, с нами. Так ему веселее будет отвечать.

По дороге в кабинет Архаров крикнул, чтобы позвали Шварца - в расчете на постоянный пряник в кармане его кафтана.

У двери ждал Чкарь.

– Ставь на довольствие еще дюжину душ, - велел Архаров. - И чтоб сала в кашу не жалел. Вот рубль - бочку солонины возьмешь, да хорошей, круп, капусты, завтра же сваришь щи. Придумай еще, где эту дюжину разместить.

– Колодников тоже щами кормить? - спросил несколько удивленный распоряжением Чкарь.

– Черт с ними, - подумав, отвечал обер-полицмейстер. - Коли что останется - дай и колодникам. Авось который-нибудь на радостях в разум войдет и правду скажет. Заходи, Епишка, и садись. Арсеньев, подвинь ему стул.

Тимофей выполнил приказание, а сам встал в сторонке.

Архаров занял свое место за столом, Епишка - напротив.

– Ну, молодец, расскажи-ка ты мне, как вы с мамкой в Москву пришли, - издалека начал Архаров.

Ему уже случалось расспрашивать детей, и он знал - надобно так подвести младенца к сути дела, чтобы он сам вольно и безмятежно высказал все необходимое, а не отвечал односложно на вопросы.

Епишка сперва дичился, пусть до Москвы описал просто: шли, шли да и пришли. О московских приключениях до попытки отыскать отца в полиции тоже сказал лишь, что кормились подаянием.

– А когда вы расположились на улице ночевать, а господа вас разбудили и велели прочь идти? - подсказал Архаров. - Помнишь? Еще мамке велели наутро идти к острогу, а ночевать - в заброшенные дома? И дорогу указали?

– Так мы и пошли, - отвечал Епишка. - И в дом вошли, и там легли, а потом пришел дядька, стал с мамкой говорить. Да я не слышал почти, я спал.

– А как проснулся?

– Проснулся… Мамка разбудила, хлеба нам с Аксюткой дала, потом мы пошли и на двор пришли, там нам в сарае жить велели.

Спрашивать об улицах и переулках было безнадежно - иной москвич и сам их поименно не знал, а называл по фамилии знатного либо всем известного человека, в том переулке обосновавшегося.

Стало быть, человек, пришедший в заброшенный домишко у китайгородской стены, сразу Федосью убивать не стал. И это Архарова не обрадовало - получалось, что Демка, коли это был он, мог на следующий день все обсудить и с Тимофеем, и с прочими бывшими мортусами. Что наводило на мысль о заговоре в стенах Рязанского подворья…

– И что мамка говорила?

– Что добрые люди нашлись, батю нашего знают, обещались к нему свести.

– А что за добрые люди? Сам ты их видел?

– Видел одного - в таком кафтане, - Епишка показал на отца. Тимофей как раз был в полицейском мундире.

– И ростом был с батьку?

– Нет, пониже.

– Говори, «ваша милость», дурень! - наконец-то вразумил свое чадо Тимофей.

Архаров попытался узнать, на кого были похожи те добрые люди, но Епишка только смутился и растерялся.

Рассказал он, если вдуматься, немного: что Федосья наутро после той ночи, когда ее, как полагал Архаров, отыскал Демка, была жива, и что к тетке Марье сама же она детей и отвела, а кто с теткой Марьей сговаривался - того Епишка не знал. И когда мать вечером уходила - тоже ничего не объяснила, зовут-де знающие люди - вот и пошла.

Получалось, что Демка неведомо когда сговорился с мнимыми полицейскими и, возможно, образовалась шайка, в которую входили Демка, Скитайла со товарищи, Семен Елизаров и человек по прозванию Фальк. Демка снабжал шайку новостями об охоте на сервиз мадам Дюбарри. А кто-то из шайки взял на себя тяжкий грех - избавил от законной супруги полицейского Арсеньева… или же сам Демка?…