Рифмовщик - Влад Стифин

Что-то не очень верится, — не сдавался дедуля.

— Ну, тогда пусть будет влюбленность, — согласился крупный мужчина. Мне, собственно говоря, всё равно, чем они там занимаются, лишь бы нам не мешали.

— Тогда, с вашего позволения, будем считать, что в этом лице, точнее — женщине ваш Откин нашел что-то красивое, какую-то изюминку, — продолжил рассуждать дедуля.

— Душа у нее, наверное, красивая, и готовит она, может быть, хорошо, — добавила большая дама. — Вас, если вкусно накормить, так вы сразу влюбляетесь!

— Да, сразу, — согласился крупный мужчина. — А что же голодному делать? Ему на пустой желудок никакая любовь в голову не лезет.

— Вы что, не насытились? — удивилась бодрая старушка. — Это ж надо! — она обратилась к мужчине средних лет и произнесла: — Можно, конечно, еще что-нибудь заказать для нашего большого джентльмена.

— Нет, что вы, мадам! Я сыт, а про голод я сказал в смысле любви.

— О любви можно было бы и погромче сказать, а то всё шепчетесь, любовь свою скрываете. Это неправильно, — грустно заметила бодрая старушка. — Хотя я, наверное, неправа: не стоит кричать о любви — эдак и напугать ее можно.

* * *

— На первых порах карьера моя сложилась удачно. Двигался я по служебной лестнице, как говорится, неуклонно, — продолжил Крео. — Инициативничал в меру, старался руководство не подавлять. Вперед не выскакивал опрометчиво и сзади не плелся. Создавал, как мог, деловую, творческую атмосферу и во всех общественных делах участвовал безотказно. Где-то к тридцати приобрел репутацию инициативного, исполнительного работника. — Крео прервал свой рассказ и спросил: — Может быть, закажем еще чего-нибудь?

Она в ответ пожала плечами и произнесла:

— Как хотите. Только немножко.

— Только немножко, — повторил он. — Может быть, фрукты?

— Может быть, — ответила она.

— Да, всё может быть, если сильно захотеть, — продолжил он.

— Не понимаю, — снова произнесла она.

— Извините, это я неточно выразился. Я хотел сказать: всё может быть, потому что господин случай правит бал.

— А что было дальше? — спросила она.

— А дальше как-то незаметно пришло понимание, что не тем я занимаюсь. Скучно всё стало и даже, может быть, противно. Организм стал сопротивляться тому, чем занят был. Сам себе говорил: «А что ты еще умеешь?» А в ответ из глубины подсознания: «А ты попробуй». А я ему: «Что пробовать, подскажи!» А оно мне в ответ: «Начни хотя бы что-то новое, а потом посмотрим, обсудим».

— Это очень опасно — разговаривать с самим собой. Может раздвоение личности произойти, — сочувственно заметила она.

— Может, — согласился он. — Но и сидеть сложа руки, когда депрессия подступает, согласитесь, тоже негоже.

— Соглашусь, — ответила она.

«Она соглашается, — подумал он. — А Юста не соглашалась. Она последнее время постоянно осуждала меня за метания от одной темы к другой. Наверное, новая должность машинально проявлялась в ее повседневной жизни: обвинительные нотки в ее разговоре присутствовали постоянно».

Он много раз пытался вернуть ее в то прежнее состояние того радостного дня, когда она закончила генеральское дело, но увы…

— Вы о чём-то задумались? — она прервала его молчание.

— Да так, вспомнил прошлое. Извините, — ответил он.

— Я не умею так писать, как вы, — сказала она. — Я пробовала — получается как-то наивно и неинтересно. Не хватает слов, чтобы красиво выразить свои мысли, и я это занятие бросила, — она задумалась и через полминуты продолжила: — Может быть, я просто неумеха. Не хочется так думать о себе, но иногда приходится.

— Иногда приходится, — повторил он и улыбнулся.

«А Юста так о себе никогда не говорила, — подумал он. — Она знала, что умеет всё. А я? Что я? Я тоже знал, что она так думает»

— Я знаю, что я некрасивая, — грустно сказала она. — Я с этим уже смирилась.

— Красивая, некрасивая — это всё относительно, — заметил он.

— Будем считать, что я некрасивая относительно, — улыбнувшись, ответила она. — Ну, так как же ваш сон? Вы расскажете о нём?

— Ах, да. Сон в руку, — продолжил он. — Сон пришел уже, когда я бросил основную работу и пробовал писать. Так, ерунду всякую, что-то вроде коротких рассказов. Вот, к примеру, таких, — и он наизусть прочитал короткий текст:

«“Смотреть им вслед — неплохое занятие”, — подумал он и начал новую страницу.

Он смотрел ей вслед — как она уходила всё дальше и дальше и, ни разу не обернувшись, скрылась за поворотом. Он немного постоял на пустом перекрестке. Раннее утро белой пеленой накрыло весь город. В такое время горожане еще спали после манифестации. Уборщики на славу потрудились ночью — мостовые и тротуары были идеально чисты, — и только на противоположной стороне к стене прислонился небольшой транспарант. На светлой фанере он разобрал неаккуратную надпись: “Мы против!”.

Он вспомнил, что сегодня ее квартал будет врагом, и представил, как он поздно вечером придет к ней и она в этот раз не будет бояться, как неделю назад, когда врагом был его квартал.

Она тихо ответила ему, когда он обнял ее за талию и не спеша поцеловал:

— Я боюсь. По инструкции я должна сообщить о тебе — нажать красную кнопку. Иначе…

— Иначе… — прервал он ее. — Иначе нас аннигилируют.

— Да, — подтвердила она.

— Ты боишься аннигиляции? — спросил он и покрепче прижал ее к себе.

— Да, — ответила она. — Я тогда никогда тебя больше не увижу.

Он поцеловал ее в губы.

— Я тебя тогда тоже никогда не увижу, — ответил он.

Она погладила его волосы и всего обвила руками.

— Ты опять шел по каналу? — шепотом спросила она.

— Да, — ответил он, чувствуя, как сильно бьется ее сердце.

— Твою одежду я кинула в сушилку. Придется ждать целый час, — грустно сказала она. — А потом ты уйдешь.

— Да, — ответил он, целуя ее в грудь.

— Почему они не закроют канал? — очнувшись, спросила она.

— Наверное, чтобы некоторые, такие как мы, иногда встречались и любили друг друга.

— Любили друг друга, — повторила она, поднимаясь с постели. — Были врагами и любили друг друга.

Когда он оделся и поцеловал ее, на глазах у нее были слёзы. Она вышла проводить его и смотрела ему вслед — как он уходил всё дальше и дальше от нее и, ни разу не обернувшись, скрылся за поворотом».

— Веселенький рассказик, — пошутила она. — Несчастная любовь — она как-то завораживает.

— Завораживает, — подтвердил он. — А наша героиня страдает. Ее любовь не завораживает. Она приносит ей горе.

— Да, — согласилась она.

— Горькая любовь, — произнес он задумчиво. — Вы знаете, что такое горькая любовь?

Она задумалась и, не глядя на него, спросила:

— Вы имеете в виду безответная?

— Нет, не так, — ответил он. — Горькая — значит трагичная, заканчивающаяся гибелью.

— Я такой любви не знала, —