Рифмовщик - Влад Стифин

его не очень-то интересуют, а вы все такие умные, взрослые, сами отвечайте на свои умные вопросы!

— Это хорошо, что любишь хорошие. Я тоже люблю хорошие, — продолжил дедушка. — По молодости отец брал меня с собой в воскресные дни на прогулку. А было мне тогда… — дедушка задумался, — было мне, наверное, лет семь, а может быть, чуть больше. Гуляли мы за городом при хорошей погоде долго, и неизменно каждый раз заходили в ресторанчик между озер, где местные завсегдатаи в выходные отдыхали, потребляя горячительные напитки. В те времена это называлось культурным отдыхом. Ресторанчик этот был довольно древний — весь деревянный и выкрашенный, как и подобает на природе, в бледно-зеленый цвет. По местному преданию, сюда захаживали когда-то известные поэты, прогуливающиеся по данной местности на пленэре. Внутри ресторанчик скорее походил на буфэт, — дедуля, видимо, для придания этому слову большего значения, подчеркнуто произнес его с буквой «э», — с небольшими помещениями, заставленными пятью-шестью столами, где посетители покупали у стойки необходимое количество пития и что-то из легких закусок, ассортимент которых был весьма невелик. Это были в основном шоколадные изделия и пара видов бутербродов.

Когда мы с отцом посещали сие заведение, мне полагалась шоколадная конфета, и почти всегда в середине дня, то есть в самый пик воскресного отдыха в заведении появлялся мужчина, не очень опрятно одетый и не сказать чтобы очень чистый, считающийся местными незлобивым и невредным субъектом. Сейчас я пытаюсь вспомнить его лицо, и никак не удается это сделать — видимо, лицо его было настолько простым и неприметным, что мне тогда оно практически и не запомнилось. —

Дедуля прервал свой рассказ и о чём-то задумался. — В первый раз я увидел его весной — вот, наверное, в такое же время, — продолжил дедушка. — Он тихо вошел внутрь, как-то застенчиво оглядел присутствующих, встал посередине и начал читать стихи. Из них я кое-что запомнил, — и дедуля прочел:

«Дело было во деревне.

В те далекие года

Паровозы не ходили

Ни туда и ни сюда…»

Дед остановился и прокомментировал:

— Читал он сначала очень тихо, и по мере того, как публика всё более и более обращала на него внимание, голос его становился значительно громким и выразительным, — дедуля продолжил читать:

«Юный отрок неприметный

Пас скотину, как всегда.

У вдовы он жил бездетной —

Приживался у огня.

В те года враги нещадно

Посещали те места,

Разоряли всех изрядно,

Даже брали города.

Как поспеет жито в поле,

Будет собран урожай —

Так вражина всех в неволю

Заберет. Ему не жаль

Ни отцов, ни баб дородных,

Девок и парней — в полон,

Лишь старух, дедов бесплодных

Оставляет на поклон.

Не стерпел наш юный отрок

Вражий осенью налет,

Крикнул он — и дикий окрик

Всколыхнул честной народ…»

— Дедуля, ты нам хочешь всю поэму зачитать? — прервал его мужчина средних лет.

Дедуля замолчал и, казалось, некоторое время никак не реагировал на заданный вопрос. Сидящие за столом тоже замолчали, ожидая реакции дедули.

— Я весь стих и не помню, только отдельные куски, — ответил дед. — Помню, как реагировали на стихи посетители.

— И как же реагировали? — спросил мужчина средних лет.

— А, пожалуй, так же, как и здесь реагируют. Кто-то ждет продолжения, кому-то просто скучно, а кому-то эта так называемая поэма вовсе не нужна.

— Нет, что вы, нам очень интересна эта история! — возразила большая дама. — Пожалуйста, продолжайте, — попросила она.

Дед немного насупился, сосредоточился и продолжил:

— Мне тогда было интересно только одно: реакция посетителей. А реакция была такова: поэту заплатили натурой, то есть налили рюмку какого-то горячительного напитка и что-то предложили на закуску. Так происходило почти каждое воскресенье, и каждый раз поэт получал вознаграждение за свой поэтический труд.

— Он что, каждое воскресенье читал одно и то же? — с недоумением спросил крупный мужчина.

— Нет, — ответил дедуля, — не угадали. Он читал продолжение поэмы — развивал, так сказать, сюжет до бесконечности.

— Как это — до бесконечности? — недоверчиво спросил крупный мужчина.

— А разве можно чем-то ограничить мысли поэта? — парировал дедуля.

— Мысли ограничить нельзя, — согласился крупный мужчина. — А вот сюжет можно.

— И сюжет нельзя, если рифм полно в голове, — последовал ответ дедули.

— Чем-то это должно было закончиться? — сказала большая дама. — Что-то должно же быть в конце?

— В конце концов наступила глухая осень, а затем и зима, — ответил дедуля. — Ресторацию в зиму закрыли, а на следующее лето я стал взрослее и слонялся по выходным с мальчишками самостоятельно. — Дедуля загрустил — наверное, вспомнил свое детство. — Этого поэта я больше не видел. Вот так и закончилось мое первое поэтическое образование.

* * *

— Этот рассказ деда я помню до сих пор, — сказал он. — И продолжение поэмы помню, — он прищурился, как будто хотел что-то разглядеть в углу веранды, и начал читать:

Все поднялись воедино,

Все решились заодно —

Каждый взял себе дубину

Защищать свое добро…

Он долго читал о том, как юный отрок отбивался от врагов и как те наконец-то отступили. Потом деревня благодарила юного отрока, а потом забыла о нём, перестала его благодарить. Время шло, и отрок стал взрослым…

Когда Крео на несколько секунд остановился, она спросила

его:

— Вы говорили, что там, напротив нас, нет ваших родственников. Так откуда же взялся дед?

— Это я всё нафантазировал. Придумал, чтобы вас развлечь, и про деда тоже. Хотите, я расскажу вам сон о том, как я понял, что стал рифмовщиком?

— Опять фантазии? — спросила она.

— А разве сон не фантазия? — ответил он. Закроешь глаза — и всё вокруг становится фантазией.

— Не понимаю, — ответила она.

«Она не понимает, — подумал он. — Точно, как тогда ответила Юста: “Не понимаю: почему нельзя приспособиться?”»

* * *

— Нельзя, — ответил он. — Надо же когда-нибудь сказать «нет».

Она уже почти год была прокуроршей. После генеральского дела ей доверили весь город, а его издательство поприжали — и теперь он стал, так сказать, «свободным художником». Что-то писал, сочинял, но его не печатали. Юста вначале была терпелива к его состоянию, но потом постепенно, всё более и более ее стало раздражать, как она однажды выразилась, его творческое безделье.

Свадьбу они так и не сыграли. После ее назначения на высокую должность ей стало совсем некогда.

— Дела, дела… — говорила она, отнекиваясь