Рифмовщик - Влад Стифин

и кто я такая, и каков мой статус, и эту фразу про неспешный поцелуй.

Он в ответ тоже улыбнулся.

— Да, это игра такая у этих литераторов. Она, игра эта, у них в голове всё время присутствует. Попробуйте и вы в нее поиграть, пофантазировать на тему потребления стихов.

— Хорошо, — согласилась она. — Я попробую. — Этот крупный мужчина, сидящий к нам спиной, скорее всего, редко потребляет стихи. У него, я думаю, несколько строчек осталось в памяти еще с детства и он изредка их цитирует к месту, а может быть, и не к месту.

— Мотивируйте: почему у него такое отношение к стихам?

Она отвела взгляд в сторону и задумалась.

— Он, как вы заметили, всё и вся знает. По крайней мере, он так думает про себя — это во-первых. Когда говорит, жестикулирует, но не ярко, а как-то собранно, опуская сжатый кулак на стол, словно этим хочет усилить значение своих слов — это во-вторых. А в-третьих, он лысый, — она сдержанно рассмеялась. — Я редко встречала лысых поэтов.

— Вот видите, — поддержал он ее мысль. — У вас тоже получается фантазировать. Будем считать, что крупный мужчина стихи почти не читает. А остальные?

— Остальные? — продолжила она. — Главный мужчина средних лет стихи не любит. Они ему ни к чему. Он человек прозаический. Конечно, он может очень редко послушать других, но не более того.

— Ну что ж, хорошо. Вы уже двоих из моих читателей исключили. Осталось пятеро из семерых. Готовы продолжить? — спросил он.

Она пригубила немного вина и довольно смело заявила:

— Я думаю, что только большая дама почитывает стихи. Мне так кажется, потому что она постоянно пытается возражать крупному мужчине, которому поэзия не нужна.

— Так… — протянул он. — Всего один человек из семи читает стихи. Я правильно вас понял? — уточнил он.

— Мне так показалось. Старушенция, может быть, и потребляет что-либо поэтическое, но по ее виду я ничего не могу определить. Она уже вся живет в прошлом. Молодой человек — он еще не определился. Ему школьная зубрежка помнится до сих пор — от нее у него к стихам пока что отвращение; а гламурная дама загадочна. Может быть, и читает, когда это модно, а когда…

— Когда не модно, не читает, — он подхватил ее мысль.

— Да, — согласилась она. — Когда не модно, не читает. Ей некогда.

— Им это не нужно, — грустно заключил он. — И вот вопрос: стоит ли писать стихи, когда им это не нужно?

Она замотала головой и несколько эмоционально возразила:

— Люди пишут стихи не для кого-то, а просто так, как бы выражая свои мысли, чувства в рифмах, и не обязательно для чтения.

— Может быть, и не обязательно, — произнес он с сомнением. — Но всё же авторам хочется, чтобы их читали, а кто делает вид, что пишет просто так, — так он лукавит, пытается обмануть сам себя.

— И вы тоже обманываете себя? — спросила она.

— И я тоже, — ответил он и прочел:

Судьба, как верная подруга,

Меня преследует всегда.

Но боже мой! Какая скука —

С одной подружкой навсегда…

Она молчала, а он подумал:

«Какая же она некрасивая! Глаза близко посажены друг к другу. Прямой нос, их разделяющий, не украшает лицо — худое с острым подбородком. И нельзя сказать, что она уродлива, просто некрасива».

И он вспомнил лицо Юсты, когда она несколько лет тому назад уходила от него.

— Вот видишь, он обнял ее за талию и не спеша поцеловал в щеку! — радостно произнесла большая дама.

— Что я должен видеть затылком? Я это еще не научился делать, — недовольно пробурчал крупный мужчина. — Меня эти ваши обнималки-целовалки вообще не интересуют, — и он процитировал:

Ваня Маню обнимал,

Что-то Мане обещал.

Но не верит Маня Ване:

Ведь опять ее обманет.

— Можно было бы и поинтеллигентнее! — скромно заметила большая дама. — Глупые стишки, мог бы и не читать.

— Я таких штучек с детства много знал, уж половину позабыл, — ответил крупный мужчина.

— Вот и хорошо — пора бы и вторую половину позабыть, — продолжила она.

Дедушка оторвался от созерцания природы, кашлянул и заявил:

— А что, мадамы и господа? Частушки — это хорошо! Весело и кратенько — недаром называют их частушками. Частит народ — повторяет незлой юмор.

Бодрая старушка спросила гламурную даму:

— О чём он говорит? Очень тихо. Не понимаю.

— О частушках, — последовал ответ.

— Частушки — это от народа, — продолжила бодрая старушка. — Это не высокая поэзия.

— А вы хотите, чтобы всё было высокое? — задиристо спросил дедушка.

— Да уж, хочется настоящего искусства, а не… — старушка запнулась и, видимо, не зная, как оценить сочинение частушек, замолчала.

— Вы, мадам, — дедушка громко обратился к старушке, — не любите народное творчество. Вы хотите от народа отдалиться, отмежеваться, так сказать. Мы-де аристократы, а вы там — серые массы. Так, что ли?

Бодрая старушка, отвернувшись от дедушки, недовольно произнесла:

— Народник!

Крупный мужчина ехидно заметил:

— Мы здесь все народники, то есть из народа вышли и в народ уйдем. А как же без народа-то? Без народа не туды, без народа не сюды, — и он скороговоркой прочел:

Ходят слухи средь народа:

Будет меньше кислорода.

Будем дольше ночью спать —

Кислород не потреблять.

Большая дама недовольно покачала головой.

— Ты неисправим, поэт!

— Я не поэт. Ваш Откин — тот, говорят, был поэтом, — отреагировал крупный мужчина. — Ну, как он там? — обернувшись, спросил он.

— Сидят, о чём-то говорят, — почти шепотом ответила большая дама.

Дедушка задумался и произнес загадочную фразу:

— Мы все поэты, когда приспичит.

— Как это — приспичит? — удивился мужчина средних лет. — Я вот не умею слагать, так хоть приспичит, хоть не приспичит — стихов не произведу.

— А вот так. Жизнь так может сложиться, что всякое случиться может, — ответил дедушка.

— Дедуля, расскажи нам что-нибудь интересное! У тебя ведь много интересного было, — попросила гламурная дама.

Дедуля задумчиво улыбнулся, лукаво посмотрел на женщину и произнес:

— Был я гораздо моложе нашего молодца. Гораздо. А кстати, вы, молодой наш и любимый уже не отрок, как относитесь к стишкам?

Юноша повернул голову куда-то в сторону, словно там, где-то в молодой весенней зелени можно было найти ответ на вопрос дедушки, и, пожав плечами, произнес:

— Стихи я люблю, но не все, только хорошие, — по его физиономии и по интонации было понятно, что он совсем не хочет вступать в этот разговор о стихах и что стихи