Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

Будто сам воздух раскололся от этих слов, и на мгновение в его глазах я увидела откровенный гнев.

– Боги отказали мне в милости счастливого рождения. Так зачем же снова давать им повод смеяться надо мной? Кроме того, если я буду привлекать к себе слишком много внимания, может случиться что-то страшное… Постель, в которой я обрел жизнь, куда более запретная, чем та, что дала жизнь Ламораку. И мать уже поплатилась за свою маленькую шалость.

– Ах, Мордред, – воскликнула я, пораженная глубиной его горечи. Ты говоришь ужасные вещи. Мы сами творим свои жизни, и ты, дорогой, это знаешь. Сын не должен брать на себя вину отца… – Я направила к нему свою лошадь и накрыла ладонью его руку. – Ты взрослый человек, у тебя цельная натура, и ты волен выйти из тени. По крайней мере, таким ты можешь стать, если распростишься с прошлым. Пожалуйста, дитя мое, я прошу тебя, забудь о нем.

– Так вы полагаете, что мойра не в счет, миледи?

– Важно то, что мы с ней делаем, Мордред. Мужчина, которого я считала своим сыном, поднял на меня глаза и жалко улыбнулся.

– Поэтому-то я и стая лучшим послом у саксов, которого только знала история. Пусть за Граалем бегают мечтатели. А такие люди, как Синрик и я, имеют дело с реальным миром и стараются, чтобы будущее было как можно лучше. Вы не согласны с этим, миледи?

Теперь в его голосе звучала уже не глухая ярость, а откровенная гордость, и я вглядывалась Мордреду в лицо, безнадежно стараясь прочитать, что у него лежало на сердце. Но видела лишь маску опытного дипломата. Наконец я вздохнула, убрала руку и согласилась с тем, что он прекрасно справляется с работой посла. Пред лицом такого отчаяния это было лучшее, что я могла произнести.

По мере того как приближался день отъезда искателей грааля, Артур становился все более напряженным. Человек, который обычно крепко, как ребенок, спал по ночам, теперь крутился и вертелся, сбивал одеяла и просыпался совершенно разбитым.

– Есть много других, более важных дел, которые требуют внимания вашего величества, – заметил однажды утром Мордред. – Например, вы можете разрешить кораблям саксов заходить в британские порты. Это наполнит наши рынки новыми полезными товарами и улучшит отношения с племенами на континенте.

– Полагаю, – натянуто проговорил Артур, – это одна из твоих идей, как сделать союзнические племена частью моего королевства?

– Что ж, может быть. Но торговля через Канал когда-нибудь непременно начнется. Так лучше воспользоваться ее плодами раньше, чем позже. То же относится и к местным вождям. Они непременно там появятся. Стоит начать их назначение сейчас, они останутся вам подвластными. И через меня…

– Думаю, у тебя уже есть кое-кто на примете? – быстро спросил Артур.

Мордред медленно вышагивал по комнате. Он уже собирался отвечать, когда встретился со мной взглядом. Я покачала головой, давая понять, что день был неподходящий для того, чтобы убеждать в своей правоте короля. Но он или не заметил мой жест, или решил не обращать на него внимания.

– Для Винчестера и прилегающих к нему земель великолепно подойдет Синрик.

Имя сына врага хлестнуло по итак уже натянутым нервам Артура, и он проревел в ответ:

– Никогда! Никогда я не допущу, чтобы это случилось. Не сниму запрета с кораблей. И не включу саксов в Круглый Стол. – Его челюсти окаменели, и он говорил сквозь зубы. – Сколько раз тебе повторять? Я не верю твоим драгоценным саксам. И никогда не поверю. Это все, Мордред. С вопросом покончено!

Мордред остановился как вкопанный, глаза закрыла ледяная завеса. Несколько долгих минут он пристально смотрел на Артура, словно не в силах поверить в то, что услышал. Отец, твердый и непреклонный, выдержал его взгляд. Как два пика горы, разделенные ущельем, подумала я. Не желают и не способны сблизиться. Но каждый загораживает другому горизонт. Жутко, и, видимо, навсегда.

Я увидела, в какое безвыходное положение мы попали, и готова была молить небо прийти на помощь. Ох уж это упрямство, неумение сопереживать и нежелание понять другого! Отцы только и стараются удержать власть, сыновья бьются, чтобы вырваться из тени собственного детства и завоевать уважение родителей. Но вместо того, чтобы заключить друг друга в объятия и согреть родственной теплотой и признанием, они готовятся к отпору, боясь показать свою незащищенность.

– Уму не постижимо! – вспылила я и, глядя на мужчин, вскочила на ноги. – Полное безумие, и я не хочу принимать в нем участия.

Краем глаза я заметила, с каким удивлением оба посмотрели на меня, и выскочила из комнаты. В ярости и отчаянии бросилась я в конюшню, собираясь ускакать на Этейн в поля. Но вместо этого натолкнулась на Ланселота, и явился жнец моей собственной судьбы.

Сарай был чистым и хорошо ухоженным, пахло свежим сеном и здоровыми лошадями. Воробьи щебетали на балках, то и дело появлялись и исчезали в солнечных лучах, проникавших внутрь сквозь открытые ворота. Одна из живущих здесь кошек подняла голову и сощурилась, когда я проходила мимо нее к кобыле.

Но внезапно я остановилась, будто натолкнувшись на что-то: посередине пустого стойла возвышался Ланс, окруженный седельными сумками, постельными принадлежностями, с плащом на руке и с мешком для корма.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, сразу же забыв о Мордреде и Артуре.

– Готовлюсь к поискам Грааля.

Он сказал это так, будто сообщил о самых обычных вещах, но меня его слова застали совершенно врасплох. Памятуя о его прошлых сомнениях по поводу испытания, решение показалось мне странным, и холодок страха пробежал по моей спине.

– Больше похоже на сборы на войну. – Я хотела, чтобы слова прозвучали легко и, подходя к нему, небрежно произнесла их, потом примостилась на краю яслей. Но несмотря на попытку пошутить, внутри расползалось ужасное предчувствие.

Ланс ответил усмешкой и продолжал сборы. А я сидела, боясь открыть рот, чтобы не обнаружилось что-нибудь действительно пугающее.

Уложив вещи, он завязал клапана седельных сумок и подошел к яслям. Он встал боком к солнцу – половина лица оказалась на свету, другая в тени, на одной – выражение уверенности в себе, на другой – печального самокопания.

Он смотрел на меня, как в былые времена: с любовью и нежностью, и в глазах я читала беспокойство его души.

– Не уезжай, – слова помимо воли сорвались у меня с языка. – Ты нужен Артуру. И мне. Я без тебя пропаду… мы пропадем оба. Столько людей едут на поиски. Кто-нибудь наверняка найдет эту реликвию и привезет сюда, чтобы поделиться с остальными.

– Дело не в этом, Гвен. – Он медленно поднял руки и прикоснулся к моим щекам, большие пальцы стирали слезы, а я даже и не знала, что они текли у меня из глаз. Теперь Ланс говорил медленно и убежденно: – Лучшую часть жизни я провел, служа тебе и Артуру: вместе и по отдельности. Он король, за которым я следую с большой готовностью, а ты моя любовь, единственная женщина, которая так глубоко меня волнует. Для тебя я совершал великие подвиги, искал приключения, сражался с врагами Британии, делился с тобой радостями и печалями сердца. Этого уже не изменишь – оно во мне, как муха, застывшая в янтаре, – у меня не отнимешь. Но это дело с Граалем…