Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

– Я пытался выяснить имя этой девушки, но никто его не знал, – продолжал он. – Но живет она, несомненно, там, потому что каждый вечер, как говорит Галахад, участвует в этом ритуале.

При упоминании имени Ланс напрягся рядом со мной, и я поняла, что это был его сын.

– Галахад? – переспросил тут же заинтересовавшийся Артур.

– Мой кузен, – объяснил Персиваль и указал рукой на гибкого юношу, показавшегося из полумрака под хорами. – Позвольте мне представить Галахада, сына Элейн Карбоникской и королевского рыцаря Ланселота.

Мальчику было около пятнадцати. Он показался мне хорошо сложенным, но еще не вполне возмужавшим. Цвет его рыжеватых волос напоминал скорее материнские, чем черные локоны Ланселота. И черты лица были более утонченными и правильными, но не такими цельными. Из всех присутствующих мужчин он превосходил любого красотой, но, критически думала я, юноша никогда не станет таким привлекательным, как его отец.

– Не могу выразить, как я рад, что ты приехал ко двору. – Ланселот поднялся, чтобы заключить мальчика в отеческие объятия, но тот продолжал колебаться, ведь они не виделись с тех пор, как Элейн так поспешно появилась при дворе, а тогда он был еще ребенком у нее на руках.

– Ну что, разве я поступил неправильно, привезя вам лучший цветок Карбоника? – с пылом вмешался Персиваль. – Стоило таких трудов, чтобы мать разрешила ему поехать со мной… – Он покачал головой при мысли об упрямстве матерей.

Ланселот тут же оставил меня и пересел к сыну, и весь остаток вечера они знакомились друг с другом, а я исподтишка наблюдала за ними и надеялась, что все идет хорошо. Но на следующее утро Ланс вздохнул и покачал головой:

– Мы и в самом деле чужие, Гвен.

Мы прогуливались мимо лотков на базарной площади города. Совет начинался только в полдень, и я воспользовалась временем, чтобы купить подарки наиболее видным рыцарям Круглого Стола, поэтому и попросила бретонца пойти со мной.

– После первых радостей встречи, – продолжал он с оттенком грусти в голосе, – нам стало не о чем говорить друг с другом.

– Наверное, этого и следовало ожидать. Ведь он знает тебя только по песням барда, да по тому, что рассказывала о тебе Элейн.

Ланселот печально улыбнулся.

– Удивительнейшая вещь. Я здесь со своим сыном… сыном, которого мечтал узнать, и считал, что и он хочет познакомиться со мной. Но он наделяет меня такими заслугами, о которых я и не мыслил. Не имею представления, откуда берутся эти рассказы.

Я усмехнулась – так часто мне приходилось удивляться тому, как добрые подвиги обрастают самыми невероятными фантазиями. – Это случается с самыми лучшими из нас, – рассмеявшись, я задержалась, чтобы полюбоваться красивым шерстяным одеялом. – Сейчас он чтит в тебе героя, и от этого ему придется избавляться, но я уверена: в конце концов, вы поймете друг друга. Только позволь всему идти своим чередом. – Глаза Ланса осветились улыбкой благодарности за мое понимание, и мы долго смотрели друг на друга, выражая взглядом то, что никогда бы не решились высказать вслух. В следующую минуту я повернулась к продавцу.

Во время турнира Галахад и Персиваль вызывали бурный интерес, и там и сям разгорались бесконечные споры, насколько похожи мальчики на своих родителей. Как Пеллинор, Персиваль слишком увлекался и, когда сбил Кэя с ног, случайно задел руку сенешаля. Юноша тут же извинился, и Кэй принял его извинения с понятным раздражением. Персиваль, казалось, еще не знал меры своей силе.

Но вот Галахад по-настоящему завоевал сердца публики. Состязания шли, и становилось ясно, что он удивительно владеет мечом и когда-нибудь не уступит в этом искусстве отцу. К тому же у него были прекрасные во всех отношениях манеры. Когда турнир завершился, он стал уже любимцем Круглого Стола.

– Между нами больше официального уважения, чем настоящей любви, – заметил потом Ланселот. – Он пропитан насквозь безумным идеализмом и все время бормочет о кельтском достоинстве и христианской чистоте.

– Христианской? – мои брови взлетели. Насколько я помню, Элейн так же не доверяла этой религии, как и я.

– Это у него от деда, – задумчиво кивнул Ланс. – Но все перемешалось со знанием друидов и языческими обрядами; королевская клятва и прочее.

Принимая во внимание положение Пеллама, меня не удивило, какая каша образовалась в его голове, и беспокойство по этому поводу Ланса.

Родственники из Британии – в особенности Эктор де Марис, Лионель и Борс – обрадовались Галахаду, видя в нем новое, уже зреющее поколение. Все испытали семейную гордость и счастье, когда чествовали завоевавшего приз турнира юношу. Но в разгар праздника я перехватила взгляд Мордреда, который взирал на Ланса и Галахада с такой завистью, что мое сердце сжалось от боли. «За многое я люблю тебя, Артур Пендрагон, – горько подумала я, – но не могу простить за то, что ты сделал с собственным ребенком».

Пир закончился, столы убрали, и нашим вниманием завладел Дагонет. Его наряд был необыкновенно расцвечен, шутовской колпак венчал бренчащий колокольчик. Он загадал несколько загадок, спел песню, а когда гости, пресытившись вином, развеселились, объявил выход Талиссина – сказителя необычайной славы. Послышался восхищенный шепот – многие уже слышали о репутации барда, – и среди многочисленных возгласов кто-то попросил снова рассказать о его путешествии в иной мир.

Вспомнив о происхождении этой истории, мы с Бедивером переглянулись. Это однорукий воин спас тогда слабоумного ребенка: он неминуемо бы утонул, после того как лодка перевернулась в заливе. Мальчик лежал на гальке – жалкое промокшее тельце, – а Бедивер яростно старался выжать из его легких воду и вернуть к жизни. Придя в себя, Талиссин клялся, что побывал на Анноне[17] и видел зал короля иного мира, и потом хвастался об этом всем и каждому. Я подалась вперед, заинтересовавшись, как случившееся с мальчиком преломилось в голове взрослого человека.

– То явилось первым проявлением моей мойры-судьбы, – начал бард. – До того я был еще ребенком и слышал лишь странные отголоски прошлых жизней. Влекомый извечным предначертанием, я не мог их понять.

Его веки упали на глаза, пальцы неслышно пробежали по струнам, пробуждая проникающую в душу торжественную мелодию, а голос начал вить замысловатую магию песни:

Я пребывал в различных формах,Был узким острием меча,Был каплей воздуха на небе,Единым словом на странице,И отблеском костра в ночи.Я нитью был в пеленках детских…

Лежащий рядом волкодав Брут, завороженный музыкой голоса Талиссина и кружевом слов, положил мне на колени свою тяжелую голову. Зал притих – все внимали рассказу.