Париж - Эдвард Резерфорд

И точно так же как в детстве, Роланду, при всей его любви и уважении к отцу, стало грустно оттого, что виконт не мог или не хотел занять твердую моральную позицию, когда следовало сделать это.

Иногда виконт де Синь спрашивал себя, а не совершил ли он ошибку, оставшись холостяком. Волновался он при этом не о себе, а о сыне. Но в то время, когда маленький Роланд острее всего нуждался в матери, виконт слишком сильно скорбел об умершей жене, чтобы думать о новой.

С тех пор ему довелось завести несколько приятнейших романтических знакомств. На одной женщине он мог бы жениться, будь она свободна. Другая была свободна, но принадлежала не к тому кругу. Всех остальных можно было охарактеризовать примерно одинаково: благоразумные, внушающие доверие, привлекательные. Виконт не был несчастлив.

Что касается ситуации в доме, то за его парижским особняком прекрасно следила няня, даже будучи уже в преклонном возрасте. А к родовому замку, где действительно не помешала бы женская рука, виконт так сильно прикипел душой, что вряд ли допустил бы чье-либо вмешательство. Давным-давно он решил для себя, что сохранит все как есть: аскетично, но надежно. Потом, когда Роланд женится и заведет детей, пусть они делают с имением все, что пожелают, а сам он будет молча наблюдать – ужасаясь, несомненно, но и забавляясь. Виконт полагал, что таков естественный порядок вещей.

Но сейчас, глядя на своего взрослого сына, виконт не мог отделаться от ощущения, что в чем-то подвел Роланда. Без матери выросло множество мальчиков, не он один, но, вероятно, воспитание Роланда было слишком мужским. Ему не хватало равновесия.

И не следовало отдавать его в руки отцу Ксавье, корил себя виконт.

Он ничего не имел против священника, чья любовь к его жене была так очевидна. Скорее, виконт сочувствовал ему. Он знал, что чувства отца Ксавье останутся платоническими. Священник был честен и чист. Но, должно быть, именно поэтому виконт сейчас сомневался насчет него. За годы жизни де Синь научился с подозрением относиться к людям, которые были слишком невинны.

Бог весть, что за идеи вложил этот священник в голову его сына!

Нет, виконт де Синь не возражал против того, что его сын был монархистом и верующим католиком. Нормально также и то, что молодой аристократ гордится своими предками и разделяет предрассудки своего класса, – виконт и сам не чужд большинства из них и даже находит удовольствие в аристократическом снобизме. Вот только он, радуясь принадлежности к знати, не слишком-то серьезно относится к этому факту. Будучи аристократом, виконт с рождения был приучен смотреть сверху вниз на большинство людей, в том числе и на своих собратьев по классу, чьи недостатки прекрасно видел. И потому он никогда не ожидал многого от человеческой натуры и не судил людей строго.

А вот его сын был чрезвычайно серьезен в своих убеждениях. События, выпавшие на век виконта, и Парижская коммуна в первую очередь, доказали ему, что слишком сильная вера делает людей жестокими.

Особенно встревожил виконта разговор, случившийся вскоре после Рождества.

Они беседовали об одном армейском офицере. Его звали Дрейфус, и, что нетипично для офицера, он был евреем. Когда разразился небольшой шпионский скандал, его обвинили в передаче секретных бумаг германскому атташе, предали суду и отправили в тюрьму на Чертов остров.

Раздавались голоса, что следствием допущено множество ошибок и даже что Дрейфус невиновен. Как и следовало ожидать, военные власти и мысли не допускали о том, что могут быть не правы. На этом все пока и закончилось.

Эта тема возникла случайно, когда отец и сын говорили о разнице между гражданским и военным судами, и виконт высказал мнение, что ни одна система правосудия не может быть совершенной.

– Взять хотя бы того же Дрейфуса, к примеру: я бы сказал, что он виновен, но однажды может оказаться, что он вообще ни при чем. Это случается сплошь и рядом.

– О, насчет него мы можем не сомневаться, отец: конечно, он виновен, – заметил Роланд. – Он же еврей.

– Мой дорогой мальчик, нельзя же утверждать, что человек предатель, только на том основании, что он еврей.

– Нельзя, но его происхождение сразу вызывает подозрения.

– Я так не думаю. Чем вызвано такое твое отношение к евреям?

– Прежде всего они не католики, это то, что лежит на поверхности. И потому мы не можем быть уверены в их лояльности. Никто не знает, что у них на уме.

– Ты считаешь, что существует всеобщий еврейский заговор?

– Но евреи же держатся вместе, это факт.

– И ты думаешь, будто наш друг Якоб, который продал нам этот замечательный гобелен, тоже участвует в заговоре?

– Не знаю, отец. Может быть.

– И офицеры твоего полка придерживаются такого же мнения?

– Конечно. И в том, что касается «дела Дрейфуса», большинство высказываются за то, чтобы евреям вообще не разрешали носить офицерское звание.

– Не существует никаких доказательств заговора, тебе известно это?

– Естественно. Это же заговор.

Виконт вздохнул:

– Мой дорогой сын, ты придерживаешься той же доктрины, которую проповедовал каждый маньяк в тайной полиции со времен Вавилона: если мы видим заговор, значит он доказан; если мы его не видим, значит заговорщики ловко скрываются. Это беспроигрышная логика.

– Вот именно.

– Но, возможно, никакого заговора вовсе нет, мой мальчик. Тебе не приходило это в голову?

Роланд смолк.

Виконт гордился сыном. Он видел, что, несмотря на все предрассудки, которые, к несчастью, были общепринятыми, Роланд выказывал идеалистическое стремление служить правому делу. Порок скрывался не в характере сына – честном и благородном, а в его мировоззрении – весьма ограниченном. И это, рассуждал виконт, еще один довод в пользу того, чтобы попытаться оказать сыну важную услугу.

Он должен развить ум молодого человека, показать ему, что жить можно по-разному и что в несовершенном мире терпимость – это добродетель.

И в этом виконту поможет все та же идея, пришедшая ему в голову во время обеда с Бланшаром и тем пренеприятным стряпчим. Де Синь не видел ничего невозможного в том, чтобы отобедать в кругу семейства Бланшар, но с самого начала он намеревался отправить вместо себя сына. Роланду следует расширить круг знакомств, и семья Бланшар вполне сойдет для начала.

Не был оставлен виконтом без внимания и тот факт, что у Бланшара имеется дочь, которая наверняка принесет будущему мужу отличное приданое. Девушка не принадлежит к знатному роду, ну так что же. Времена меняются, и нужно учитывать это. Возможно, Роланду подойдет именно такая жена.

Только нельзя допустить, чтобы сын догадался о его плане. Мальчик обязательно взбунтуется, если сочтет, будто им манипулируют. Однако события сложились так, что виконту почти не пришлось прилагать усилий.

В начале января прошли мощные снегопады. Замок в снежном наряде выглядел волшебно, но затем грянули морозы, лопнуло несколько труб, и ко второй декаде месяца, когда началось потепление, выяснилось, что подвалы затопило и ситуация серьезная.

– Мой дорогой сын, у меня к тебе есть две просьбы. Первая связана с письмом, которое я только что нашел на своем столе. Оно пришло шесть недель назад, только я совершенно забыл о нем. Оно от одного человека из Канады, который считает, будто приходится нам родственником. Я уверен, что это не так. Насколько мне известно, из нашей семьи никто в Канаду не уезжал. Но не думаю, будто этот канадец пытается втереться к нам в доверие. Выражается он весьма изящно. Так вот, сейчас у меня масса хлопот, а я и так смущен, что безбожно затянул с ответом. Сделай мне одолжение, ответь ему. Напиши что-нибудь вежливое. Кто знает, может, когда-нибудь нам понадобится друг за океаном.

Роланд согласился, хотя и без особого желания.

– А что второе?

– Ах да. Я планировал поехать в Париж вместе с тобой, но из-за этих проблем с подвалами мне придется остаться. Не сможешь ли ты сходить вместо меня на обед, где я обещался быть? Сказать по правде, я практически напросился на приглашение.

– Когда, отец?

– В третье воскресенье этого месяца. Кажется, оно выпадает на шестнадцатое число.

– Шестнадцатого? Думаю, что смогу. А у кого обед?

– У одного моего друга, по имени Жюль Бланшар. Это владелец универмага «Жозефина». Мы познакомились в связи с той статуей Карла Великого.

– Но, отец, я не знаком с людьми такого типа. Я даже не сумею ничего сказать.

– Мой дорогой сын, тебе не придется ничего говорить. Просто пойди туда как мой представитель. Я бы не хотел обидеть Бланшара, не явившись на обед. В любом случае тебе доставит удовольствие общение с ним. Он знает, как вести себя. В высшей степени светский человек, скажу я тебе. И будет очень полезно познакомиться с кем-то из той среды. Они имеют сейчас большое влияние.