Ладонь, расписанная хной - Аниша Бхатиа

порядке. Правда, непонятно, что именно может пойти не так. Неужели она волнуется из-за Варуна? Он любит ее, и они хорошо ладят. Господи, только бы у нее все было хорошо!

— Аиша, — я использую ее полное имя только в серьезных разговорах, — что ты недоговариваешь?

— Да ничего. Ничего, правда. Не обращай внимания. Лучше скажи, ты забрала то сари, которое присмотрела Шейла Бу на рынке возле твоего офиса?

— Да, вчера вечером. Кстати о Шейле Бу. Она меня немного беспокоит. У нее что, астма? Последнее время она задыхается при самой маленькой нагрузке.

— Не обращала внимания. Ну, астмы у нее точно нет. Если бы была, то мы бы уже все об этом знали.

— А, хорошо, а то я и правда волновалась. Мама все время говорит, что я себя накручиваю, вот я и решила у тебя спросить, вдруг ты в курсе.

— С каких это пор ты стала переживать за тетушку Бу? — На мгновение Аиша стала похожей на себя прежнюю.

Я нервно смеюсь в ответ.

— Ну… в общем… скажи, ты знала, что она когда-то сбегала из дома, чтобы жить самостоятельно и заниматься искусством? Это было очень давно.

Я задаю этот вопрос из любопытства, но мне тут же становится стыдно. Почему мы ощущаем прилив острого восторга, когда слышим о неудаче человека, попытавшего счастья в том, чего лишены мы сами? Неужели это чисто женская черта? Не потому ли, что мы так крепко связаны традициями и правилами, и неудавшийся бунт одной из нас вызывает во всех остальных бурю ревнивого восторга вместо солидарности?

— Ах, ты об этом? Да, знаю.

Ей абсолютно неинтересна эта тема. Меня она тоже не интересовала, пока я не узнала об Оксфорде и о том, что тетушка Бу сохранила в тайне мои поиски работы в Нью-Йорке.

— Что? А почему ты ничего не сказала мне?

В вопросе семейных сплетен все подчиняется тем же законам, что и в пищевой цепочке: строго в соответствии с иерархией. Так как тогда вышло, что Аиша знала о Шейле Бу, а я — нет?

— Не о чем было рассказывать. Это было давно, а я просто слышала, как мама что-то говорила на эту тему. Ну, ты знаешь, как это обычно бывает.

Конечно знаю. Мать Аиши, Рама Бу, — чемпион по разглашению секретов. А ее сестру, Шейлу Бу, можно считать человеческим воплощением Форт-Нокс. Рама говорит постоянно, даже во сне, и я не удивлюсь, если ее случай будет описан в учебниках как пример рассеянности.

— А когда она ушла из дома? До свадьбы? Ты знаешь подробности?

— Не знаю. Наверное, до свадьбы. Нет, подожди, это было уже после. Не помню. Мама что-то говорила о том, что она писала неприличные картины. Да какая уже теперь разница? Бог с ними. Надо от всего этого отвлечься. Давай сходим куда-нибудь, сами, без мужчин? Я придумала! Давай устроим себе спа-выходные, чтобы отпраздновать твой день рождения!

— Прекрасная мысль.

Вот только я не собираюсь сдаваться и обязательно узнаю все о Шейле Бу. Теперь я задам эти вопросы маме. Она точно должна знать.

— Давай только все оставим как есть на несколько дней, хорошо?

— Что оставим? Ашу, у тебя точно все в порядке?

— Да, Зоя, сотый раз говорю: все хорошо.

Теперь я точно знаю, что это неправда, но кузина предпочитает отмалчиваться. Ничего, я подожду, пока она будет готова к разговору.

— Слушай, мне пора. Варун проснулся. Да, кстати, хотела тебе сказать. Я тут видела твоего идиота бывшего, Амана. Ошивался возле терминала в международном аэропорту. Должно быть, куда-то собрался.

А потом она просто положила трубку.

Что? Для того чтобы понять, о ком она говорила, мне понадобилось какое-то время. Аман — это ведь тот парень, благодаря которому я… чуть не забеременела? Я сползаю с камня на песок, но мое тело еще не готово к активным действиям. Господи, я теперь знаю, кто отправляет мне подарки! Это же он! Бойфренд, с которым у меня всегда были сложные отношения! Ну конечно же! Как интересно.

ГЛАВА 17

НЬЮ-ЙОРК

Семь вечера.

«Два месяца со дня помолвки и два месяца до свадьбы! Хорошего вечера в ресторане вам с драгоценным женихом! Только скажи ему, что я готовлю мисал лучше, чем в любом ресторане!»

К этому сообщению прикреплена фотография Гордона Рамзи,[51] позади которого на фоне ревущего пламени написано: «Адская кухня». Я просто… ладно, проехали. Надо посмотреть, нет ли в колледжах вечерних курсов по использованию контекста в сообщениях. Шейле Бу они явно пошли бы на пользу.

Так, вернемся к свиданию, Зоя, думаем о свидании. Мы с Лалитом идем на ужин в одну славную забегаловку. Когда я вчера предложила придорожный ресторанчик, Лалит только поморщился, но сейчас, когда мы в него приехали, он страстно ненавидит все вокруг. Да, это маленькая забегаловка с пластиковыми стульями, а не французский ресторан «Се Делисью», куда он хотел пойти. К тому же «Чаби Пир» расположен не в современной высотке, а стоит под железнодорожным мостом возле обветшавшего суфийского храма, и в нем публику развлекает не джаз-бэнд, а поющие дервиши в ветхой одежде. Вдобавок тут подают только одно блюдо, мисал пав: «черноглазую» фасоль в остром карри, с хрустящими соленьями, луком, соком лайма и двумя булочками в масле. И не крохотными порциями с непроизносимыми названиями вроде «Тергуль», что означает всего лишь рисовый пудинг с корочкой.

Лалиту здесь категорически не нравится, а я не чувствую в себе потребности убеждать его, что этому месту стоит дать шанс. К тому же с беседами у нас вообще дела обстоят не очень. Прошло всего два месяца со дня помолвки, а нам уже не о чем разговаривать. Вчера вечером я попыталась пожаловаться маме, что у нас с Лалитом мало общего, но она не захотела слушать.

«Ох уж эти современные идеи, — сказала она. — Если общего мало, то вам надо создавать то, что вас будет объединять. А как только вы начнете жить под одной крышей, общего у вас появится гораздо больше».

Наверное, мне стоило спросить ее о другом. Например, можно ли стать счастливой, не перекраивая жизнь в угоду правилам и традициям? Есть ли счастье вне этих рамок? Впрочем, в подобных вопросах теперь нет смысла. У нас уже готовы приглашения на мою свадьбу.

Итак, приглашения уже в печати, а главные действующие лица этой индийской драмы, Лалит и я, сидим под тусклыми лампами ресторанчика и в полном молчании, разрываемом только шумом