Солдат великой войны - Марк Хелприн

Дезертир метнулся за винтовкой. Нагнулся, схватил и уже собрался повернуться, когда Алессандро врезался в него, как таран, сбросив с края тропы вниз. При падении дезертиру, конечно, досталось. Алессандро остался невредим, но винтовка тоже свалилась с тропы. Дезертир медленно поднял ее, передернул затвор и направил на Алессандро. Но тот так быстро отпрыгнул с тропы, что выстрела не последовало.

Когда Алессандро выглянул из-за скалы, дезертир, который пытался проткнуть его штыком, хромал ко дну кратера, держа винтовку в руках, и постоянно оглядываясь, словно никак не мог решить, в какую сторону идти.

Алессандро развязал вещмешок. Дезертир не знал о револьвере на дне левого внутреннего кармана, завернутом в ремень. Алессандро опоясался ремнем. Выпил воды и поел вяленого мяса, крекеров и сухофруктов, рассматривая вещи дезертира: порванный свитер, французский нож с деревянной рукояткой, политический манифест социалистов, датированный маем 1915 года, банка с джемом, открытка с изображением Сикстинской капеллы. Открытку написала женщина по имени Берта, в ней говорилось, что она возвращается в Данциг, а адресатом указывался Джанфранко ди Риенци из батальона альпийских стрелков. Алессандро знал, что они асы по части гор, которые сражались в снегах долгие годы.

Из-за того, что теперь Алессандро знал имя дезертира, прежнее место его службы и оказался в курсе сложных отношений с Бертой — она не любила его, а он ее любил, — у него отпало желание убивать Джанфранко, даже брать в плен, но его совершенно не устраивало, что он остался без винтовки. Алессандро повязал свитер, как патронташ, допил воду и вновь двинулся за дезертиром. Шагая по тропе, достал револьвер, снял с предохранителя, вернул в кобуру и вдруг почувствовал необъяснимый прилив энергии: такое иногда случается с солдатами, которые не спали всю ночь.

К тому времени, когда Алессандро добрался до дна кальдеры, ему очень хотелось пить, но он знал, что Джанфранко пить хочется еще больше. Солнце пекло, и от огненных озер шел жар. Воздух над головой дрожал и временами становился похожим на воду.

Поскольку озерца магмы могли подстерегать человека, затаившись под тонкой корочкой, которая не выдержала бы его веса, дезертир тыкал в землю прикладом винтовки. Совсем как конькобежец, проверяющий толщу льда коньками.

Вдруг Джанфранко повернулся, поднял винтовку и выстрелил в сторону Алессандро. Когда докатился грохот выстрела, он опустился на одно колено, но пуля уже пролетела.

Второй выстрел получился более прицельным. Алессандро хватило времени, чтобы распластаться на земле, и он услышал, как пуля просвистела над головой, но укрытие оставляло желать лучшего. Джанфранко выстрелил еще дважды, пули просвистели совсем близко от лица Алессандро, отщепив кусочки от камней, и количество оставшихся в обойме патронов сократилось до трех.

Алессандро совершенно перестал бояться, потому что у Джанфранко ди Риенци осталось только три попытки, три маленькие пульки. На Колокольне и в тамошних окопах пули сыпались градом, так что три пули на огромном пространстве его не пугали, и он бросился вперед, перепрыгивая через узкие протоки, которые тянулись от озерца к озерцу, и таки заставил Джанфранко, когда расстояние сократилось до пятидесяти метров, выстрелить еще раз. Ему посчастливилось разминуться с пулей. Осталось только два патрона, и Джанфранко принял решение, на которое и рассчитывал Алессандро: пустить в ход штык. Он осторожно снял чехол, повесил на ремень и метнулся к Алессандро.

Тот выхватил из кобуры револьвер, отбросил ремень и нырнул в расщелину, пряча оружие за спиной. Когда Джанфранко появится на краю расщелины в ореоле солнечных лучей, в желтоватых от серы клубах дыма, он попытается пристрелить Алессандро или, приблизившись, проткнуть штыком. Зная, что Джанфранко захочет поберечь два оставшихся патрона, Алессандро просто сидел на валуне, упираясь подошвами в землю.

Джанфранко в клубах серного дыма возник у Алессандро за спиной. Мог бы застрелить его, но они уже почти целый день выживали только благодаря ошибкам друг друга, то же произошло и теперь. Джанфранко не решился потратить два последних оставшихся патрона. И начал спускаться в расщелину.

Услыхав шум катящихся камушков, Алессандро вскочил и обернулся.

Джанфранко не сомневался, что деваться тому некуда.

— Зачем ты преследуешь меня, идиот? Я взял у тебя то, что мне требовалось, и дважды сохранил тебе жизнь. Дважды. Ты что, не можешь позволить жить мне?

— Нет.

— Почему?

— Ты дезертир.

— Ты не любишь дезертиров? Ты что, монархист? Дурак!

— Я не монархист, — ответил Алессандро, когда Джанфранко оставалось еще десять шагов, чтобы вонзить в него штык. — Просто не люблю дезертиров.

— Почему?

— Из-за Гварильи. У Гварильи жена и дети. Сбежав из окопов, сукин ты сын, ты уменьшил его шансы на выживание.

— Может, вам с Гварильей тоже имело бы смысл бежать?

— Нет, потому что там остались другие, такие же, как я и Гварилья.

— Может, и им стоило дезертировать?

— Чтобы австрийцы искали их, а не итальянцев? Ты знаешь, что в этом случае произойдет. Дезертиры соберутся вместе, чтобы воевать с австрийцами, и станут армией.

— Я тебе обещаю, — ответил Джанфранко, — что и в той армии появятся дезертиры.

— А я тебе обещаю, что такие люди, как я, будут отлавливать и тех дезертиров.

— Это плохо, потому что ситуация патовая. У нас обоих веские аргументы, но винтовка у меня. Он выставил винтовку перед собой, нацелив штык в грудь Алессандро, и двинулся на него. Правая рука сжимала ложе, указательный палец более не касался спускового крючка.

Алессандро хватило времени отступить на шаг, схватиться за пистолет, вытащить из-под гимнастерки. Курок он взвел, поднимая револьвер, чтобы нацелить его в голову Джанфранко ди Риенци. Если бы дезертир продолжал идти на него или изменил положение правой руки, он бы выстрелил.

— Сейчас получишь пулю в голову! — прокричал Алессандро. Указательный палец правой руки прижимался к спусковому крючку. Но Алессандро не был уверен, что сможет выстрелить.

Если бы Джанфранко сдался, дожил бы до трибунала. И, поскольку вперед он идти не мог, Джанфранко отбросил винтовку, отпрыгнул назад, развернулся и побежал, рассчитывая, что Алессандро не хватит духу нажать на спусковой крючок.

* * *

Среди семи пленников, которых доставили на скотовоз, было трое раненых. Закованные в кандалы, они лежали на палубе под парусиновым навесом. Не получившим ран хотелось, чтобы корабль наскочил на мину: тогда с них сняли бы кандалы, и они попытались бы уплыть, но раненые на это надеяться не могли — доплыть до берега сил бы не хватило, а в воде они истекли бы кровью.

Джанфранко ди Риенци лежал с перевязанными плечом и ногой. Лицо оставалось бесстрастным. Алессандро наблюдал за ним, когда они шли маршем по Катанье. Его глаза вбирали в себя все и ничего не выдавали. Он ехал на телеге вместе с двумя другими ранеными под мокрым от дождя одеялом. Катанья расположен на равнине, но создается впечатление, что сама равнина — высоко над морем. Все магазины закрылись, на город словно набросили серое покрывало. Когда они проходили мимо ресторана, Фабио нырнул в открытую дверь и попытался заказать капучино. И хотя его заставили вернуться в строй, он пробыл в ресторане достаточно долго, чтобы вдохнуть запах жарящегося барашка и горячего масла. Речные гвардейцы маршировали быстро, катили по камням мостовой большую двухколесную телегу. Дождь лил как из ведра. Промокли форма, ботинки, вещмешки, все содержимое. Стволы винтовок блестели от воды.

Время от времени в каком-нибудь окошке загорался свет, и женщина или ребенок выглядывали в щель между занавесками, чтобы взглянуть на колонну солдат. Вода рекой текла по улицам, потому что в Катанье ливневая канализация отсутствовала напрочь. Это Лондон или Зальцбург строили так, чтобы дожди не нарушали привычной жизни. Катанья же рассчитывала исключительно на синее море и безоблачное небо.

На лице Джанфранко ди Риенци не отражалось никаких эмоций, но его взгляд метался от воды на мостовой к потемневшим фасадам домов и к покачивающимся под ветром пальмам. Он всматривался в город, напоминая мать, в последний раз в жизни касающуюся лица своего ребенка.

Они молча погрузились на скотовоз. Пленные изумились и огорчились, увидев эту посудину, словно думали, что им будет гораздо лучше, если их повезет на казнь новенький миноносец с надраенными палубами и полированными медными патрубками. Впрочем, одного взгляда на скотовоз, сидящий в воде так низко, что он напоминал человека, у которого болтается ремень в районе колен, хватило, чтобы понять, что их меланхолия в каком-то смысле оправдана, особенно в дождь и туман. А когда скотовоз отвалил от пристани и двинулся сквозь туман, пленники впали в глубокое отчаяние. Двигатели, прожектора, движение вперед не сулили ничего хорошего. Если уж современный мир намеревался их казнить, почему он ничего не сделал, чтобы найти им хоть какое-нибудь занятие? Но нет, их оставили мокнуть под дождем, что раненых, что целых и невредимых, а скотовоз все дальше уносил их в плоское, серое море. С другой стороны, едва ли это имело хоть какое-то значение, потому что вся жизнь солдата на пороге смерти, и когда смерть приходит или только собирается прийти, солдат отчасти испытывает облегчение.