Солдат великой войны - Марк Хелприн

К железнодорожной насыпи они вышли там, где не было поблизости ни деревни, ни городка. Ели апельсины, сидели или лежали на гравии в ожидании поезда, смотрели на рассыпанные по небу звезды.

— Когда попадем в Катанью, — сказал Фабио, — я зайду в кафе и закажу пять капучино.

— Ничего не выйдет, перо, — возразил Гварилья. — Тебе придется бежать по улицам, как и всем остальным, наставив винтовку на наших пленников, и надеяться, что тебя не уложат выстрелом в затылок.

— Нет, — упорствовал Фабио. — Капучино. Пять чашек.

— Ты совсем отощаешь, когда спустишься с вулкана, — сказал Алессандро, — если, разумеется, вообще спустишься, и твое тело не примет или не узнает капучино. У тебя исчезнет потребность и в еде, и в кафе, Фабио. Ты станешь крепким как сталь и аппетитом сравняешься со штыком.

Фабио моргнул.

— Я уже крепкий как сталь. Мы все такие.

— Горные солдаты знают свое дело, — продолжил Алессандро, сжимая в кулаке несколько камушков, пока один не треснул. — Когда мы с ними покончим, тебе не захочется в кафе.

— А если захочется? — не сдавался Фабио.

— Ты будешь пить мочу и разбивать скалы, ты станешь бойцом.

— Я два года провел в окопах, — запротестовал Фабио. — Я уже боец.

— Ты никогда не ел землю.

— Это точно, — кивнул Гварилья. — И никогда не ел камни.

— Ох, да пошли вы, — фыркнул Фабио и принялся за очередной апельсин.

Далеко на западе появился свет. Поначалу крошечный лучик, прямо-таки звезда, затерявшаяся в саду, но она росла и прибавляла яркости, пока не превратилась в мощный, ослепляющий прожектор, медленно движущийся над железнодорожными путями. Лейтенанты приказали всем, за исключением Гварильи, уйти под деревья, а ему — встать на путях и раскурить сигару.

И хотя Гварилье это не понравилось, спорить он не стал: очень уж любил кубинский табак. Стоял между рельсов, удовлетворенно попыхивая, в какой-то момент спросил у офицеров, затаившихся под густой кроной апельсинового дерева: «А зачем?»

— Поезд должен нас ждать, — шепотом ответил полковник, хотя необходимости в шепоте не было никакой.

— Понятно, — кивнул Гварилья.

— Увидев огонек твоей сигары, он остановится.

— Это хорошо, — ответил Гварилья и выпустил ароматное облако дыма, на несколько мгновений закрывшее ему звезды.

Свет приближался, отклоняясь из стороны в сторону — вместе с паровозом, который покачивало на вроде бы ровных рельсах. Состав полз медленно, словно стесняясь своего опоздания, но тем не менее расстояние до солдат, ожидающих под деревьями, сокращалось.

Когда он приблизился настолько, что стали видны движущиеся штоки и слышно шипение пара, напоминающее шипение змей, Гварилья отошел с путей и помахал сигарой.

— Не маши сигарой, — услышал он голос полковника, доносившийся из темноты. — Мы не нищие. Эти люди действуют согласно приказу.

И хотя паровоз был относительно маленький и тянул только три вагона, вблизи он показался Гварилье огромной железной башней.

— Мне нужно забрать людей, — сказал машинист. — Где они?

— Сначала позволь мне заглянуть в вагоны, — ответил Гварилья.

— Валяй.

— Идите сюда, — крикнул Гварилья, убедившись, что вагоны пусты. — На борту никого нет.

С обеих сторон из-за деревьев появились солдаты и забрались в вагоны. Времени на это ушло совсем ничего, и офицеры поднялись в кабину паровоза. Через несколько минут полковник вышел на открытую площадку в задней части паровоза. Перекрывая шипение пара, рев горящего в топке угля и плеск воды из охладителей и протекающих баков, обратился к своим людям:

— Машинист просит прощения за опоздание. Его дочь сегодня выходила замуж, и он никак не мог уйти с торжества. Кроме того, это выглядело бы подозрительно. По крайней мере, он не врет, не несет чушь насчет ремонта путей или замены колеса… Он говорит, что до вулкана далеко, о чем мы и так знаем, но он успеет доставить нас туда до рассвета. Как бы ни выглядел этот паровоз, скорость он может развить очень приличную.

— Браво! — воскликнул кто-то из солдат.

Машинист неожиданно появился на площадке рядом с полковником.

— Солдаты, мой поезд очень быстрый. Ехать на предельной скорости опасно. — Он улыбнулся молодым, вооруженным до зубов парням. — Но мы на войне.

* * *

Они расселись, привалившись к бортам открытых вагонов, поставив рядом винтовки, примкнутые зачехленные штыки торчали над стальными шпангоутами и позвякивали на ветру. Один Гварилья устроился на ящике в первом вагоне. Курил новую сигару и с наслаждением наблюдал, как ветер уносит пепел. Запах табачного дыма доносился до последнего солдата в последнем вагоне. Гварилья, закинув голову, любовался звездами, словно сидел на веранде какого-нибудь летнего курорта.

Лежа справа от Гварильи, Алессандро тоже смотрел в ночное небо. Ему хотелось есть. На обед пришлось довольствоваться одними апельсинами, а они, конечно же, насытить не могли. Поезд набирал скорость, и возникало ощущение, что они не едут по земле, а летят высоко-высоко среди созвездий. Алессандро любил звезды за их недостижимость и верил, что каждая — его союзница. Словно все они были его сокровищами, а он сам — совсем другим человеком, их созерцание приносило ему ни с чем не сравнимую радость. И пусть война могла превратить солдата в ничтожество, он имел полное право радоваться тому, что они всегда ставили войну на место.

Машинист не кривил душой. Судя по скорости поезда, а вагоны немилосердно мотало из стороны в сторону, он выпил две бутылки виски и бил по регулятору молотком. Металлические части гремели и стучали. Вагоны стремились оторваться один от другого, сцепки жалобно стонали, но держали. Когда они поднялись на плоскогорье, ветер усилился, там не росло ни единого дерева, чтобы хоть как-то ослабить его. Когда дорога пошла вверх, скорость упала, и все облегченно вздохнули, решив, что машинист внял голосу разума, но, преодолев перевал, они так помчались, что у многих закружилась голова. Их сдерживала лишь сила трения, и машинист ругался, подгоняя поезд, заставляя его мчать все быстрее и быстрее.

В кромешной тьме они на огромной скорости вылетели на огромную равнину, распластавшуюся под бескрайним небом. Их взглядам предстал метеоритный дождь. Метеориты, точно трассирующие пули, сверкали в непосредственной близости от земли и, казалось, прижимали к ней небо. В темноте, без фонарей и костров, под небом остались только животные: люди попрятались в спальнях. И свет звезд говорил с этими животными, испуганными, страдающими и лишенными дара речи, говорил так отчетливо, что они его понимали, не просто говорил, но обещал освободить от тягот, одарить душой и даром речи. Солдат в вагонах, которые мчались среди тех же полей, под теми же звездами, в это соглашение тоже включили. Им обещали искупление грехов, любовь и возвращение домой.

* * *

Их высадили несколькими группами у подножия Этны. Пока офицеры разбирались с картами, многие речные гвардейцы завалились спать прямо на поле.

— Я думал, это будут такие же горы, как вокруг Рима, а тут огромная территория. Как мы узнаем, где их искать? — спросил Фабио у Валторты.

— Мы сами не знаем, — ответил лейтенант. — Придется прочесать весь сектор. Если они здесь, мы их найдем. Если нет — не найдем. Начнем отсюда и будем идти зигзагом, пока не поднимемся на вершину.

— Потребуется миллион лет, чтобы прочесать всю эту территорию, — запротестовал Гварилья.

— Нет, если растянемся по одному, — ответил Валторта, глядя на облака, зацепившиеся за вершину конуса чуть не в тридцати километрах от них. Подхватил вещевой мешок. — Так не воюют, но это и не война. С таким количеством одиночных патрулей им от нас не ускользнуть.

— А если кто-то из нас наткнется на целый десяток из них? — спросил Алессандро.

— Начинай палить по ним. Мы будем достаточно близко, чтобы услышать выстрелы.

— Возможно, вы подойдете только через час.

Лейтенант рассовывал по карманам запасные патроны.

— Что тебя беспокоит? У тебя хорошая винтовка и много патронов. Не подпускай их близко. И все у тебя будет в порядке.

— Они разбегутся.

— Мы их окружим. Переловим по одному, а потом отведем на равнину.

— Умные залягут и подождут, пока мы пройдем мимо, — сказал Гварилья. — А потом спустятся на равнину без нашей помощи.

— Не думаю, — покачал головой Алессандро. — Скорее они попытаются укрыться в чаще леса или в густом кустарнике — как животные, на которых охотятся. Полковник наверняка охотник.

— Охотник, — подтвердил лейтенант. — А ты?

— Нет, но у меня была лошадь, выдрессированная для охоты. Иногда мы преследовали дичь и к вечеру всякий раз оказывались далеко в лесу или на вершине холма.

* * *

Стояло все еще раннее утро, когда Алессандро с Гварильей, посланные обследовать соседние сектора, наткнулись на фермерский дом. Увидели амбары, мельницу, пруд. Две женщины что-то стирали в желобе — вода лилась с таким же напором, как в Альпах. При виде вооруженных до зубов солдат они замерли, точно олени, но слегка успокоились, когда Алессандро спросил, где мужчины.