Солдат великой войны - Марк Хелприн

— Мы можем остаться, Гварилья.

— Нет. Расстреляют всех. Без вариантов. Час будут допрашивать, а потом поставят к стенке. Пошли они все. Я хочу увидеть своих детей. — Он перелез через ограждение. Может, у нас получится.

Гварилья прыгнул с корабля. С грохотом ушел в воду и исчез в волнах. Вынырнул уже лицом к берегу и поплыл, энергично работая руками и ногами. Он напоминал Алессандро зверя, плывущего по вздувшейся от дождей реке, которая затопила его дом.

Оркестрант пошел на корму, разговаривая сам с собой, точно пациент сумасшедшего дома.

Алессандро стоял, держась за ограждение. Он не знал, как измерить время. Если бы стал считать, мог начать частить. Если бы попытался отмечать движение луны от пика к пику, мог засмотреться. Поэтому он просто подождал, пока скотовоз поравняется с широкой и ровной полосой пляжа.

Море уже не напоминало стиральную доску, луна словно выгладила его, так что скотовоз почти скользил по поверхности. Алессандро залез на ограждение, сел.

Посмотрел вниз. У борта, подсвеченная луной, вода пенилась, обтекая железо. Скоро луне предстояло уйти за горы, а ему — лавировать между кругами огня. Он шагнул в пустоту и почувствовал, как прекрасный лунный свет с любовью ласкает его. Он даже не думал, что лунный свет, такой холодный и призрачный, может так много обещать. Когда он падал, ему казалось, что пальцы хватаются за белые искорки, рассыпанные в воздухе, но то были звезды.

Глава 6

«Звезда морей»

Море оказалось теплым, а прибой необычайно высоким для Адриатики в это время года. Ветер дул с суши, сухой, полный дыма и, похоже, подгоняемый луной. Он сшибал с волн пенные гребни, словно они были из света или снега. В такой красивой воде у пловца могло возникнуть желание утонуть, раствориться, покачиваться вместе с ней, вновь и вновь встречаться с ветром и опадать, участвуя в бесконечной беседе, вобравшей в себя всю мудрость мира.

Почти уснув от мерного рокота волн, Алессандро перестал грести, но в тот самый момент, когда мысленно уже согласился на уход из этого мира, волна подхватила его и шмякнула о песок. Так кусок мяса шмякался на мраморный прилавок в дорогой мясной лавке.

У него перехватило дыхание, но он поднялся, борясь с волной, которая хотела утащить его обратно в море. Пошатываясь, выбрался на пустынный берег под теплый ветер, который высушил его одежду еще до того, как он надел ботинки, и обещал высушить ботинки, прежде чем он пересечет первую полосу огня.

Шагалось легко. Пшеницу собрали, но поле еще не успехи перепахать, и золотистые стебельки устилали землю мягким ковром, который поблескивал в лунном свете. Оливы подрезали, так что между ними он проходил, как по садовой тропе.

Через полчаса он приблизился к первой линии огня. Со скотовоза эти линии казались красными поперечными полосками. Создавалось впечатление, что не составит труда перепрыгнуть их сквозь черный дым, поднимающийся над медленно горевшей стерней.

Оказалось, что языки пламени поднимаются выше человеческого роста и полоса горения очень широкая. Вдалеке Алессандро видел людей, которые что-то делали с медленно движущимся пламенем. Насколько он понял, не столько контролировали, как помогали его продвижению, потому что в руках у них были факелы.

Линия огня выглядела на удивление прямой по той причине, что дул устойчивый ветер. Близко подойти Алессандро не мог: не позволяли яркость пламени и идущий от него жар.

Он подумал: если можно провести пальцем через огонек свечи, не обжегшись, наверное, можно пересечь пламя, оставшись целым и невредимым. Попытался подойти к огню, прикрывая глаза руками, но невыносимый жар и ветер, плюющийся огнем, отогнали его прочь.

Понаблюдав, что делают крестьяне, он обратил внимание, как время от времени один из факелов на большой скорости приближался к пламени и исчезал в нем, а иногда стена выплевывала каплю огня — факел, который держал в руке человек.

Набрав полную грудь воздуха, Алессандро разбежался, прыгнул в пламя, чтобы через секунду выскочить на другой стороне. Он не почувствовал боли. Его одежда не загорелась. Он даже не ощущал жара, пока находился в пламени, — пекло, только когда он приближался и выскакивал из него.

На другой стороне поле уходило к горам. Хотя земля обуглилась и ее покрывала зола, шагалось по ней легко. Впереди, где-то в получасе ходьбы, он видел еще одну стену огня, которую предстояло преодолеть точно так же, как он преодолел первую. Каждый штурм огненной стены прибавлял ему сил и решимости, не говоря уже о том, что приближал к темной горе, которая служила ему ориентиром. Поначалу луна висела прямо над ней, но теперь значительно сместилась вправо. Некоторые из речных гвардейцев, предположил Алессандро, не знали, как пересекать открытую местность, они могли ориентироваться по луне и в результате сильно уклонились в сторону.

Последняя линия огня проходила по каменистому пастбищу уже на склоне горы. Поскольку земля здесь была не такой ровной и выглаженной, как на равнинных полях, линия огня разрывалась, и Алессандро мог бы воспользоваться одной из брешей. Но он отыскал самую высокую огненную стену, которую едва мог разглядеть, потому что солнце уже поднялось за спиной и скрывало огонь, а потому оставался только дым. На этот раз он прошел сквозь стену словно призрак, даже не закрыв глаз. Теперь от Рима его отделяли только горы.

* * *

В Гран-Сассо д’Италия[53] вершины не достигают и трех тысяч метров. Ни в какое сравнение с Альпами они идти не могут, хотя достаточно высоки для того, кому предстоит перевалить через них без еды и одеяла. Хотя Алессандро пришлось пересечь больше дорог и железнодорожных путей, чем он ожидал, людей он не встречал, за исключением крестьян, медленно бредущих рядом с волом или ослом, которых он видел издалека и не мог сказать, приближаются они или удаляются. Однажды по ржавым рельсам проехал поезд, громыхая пустыми платформами. Паровоз выглядел так, будто его наполовину разобрали. Алессандро подмывало запрыгнуть в пустой вагон, потому что поезд шел на запад, но он знал, что половина речных гвардейцев ухватилась бы за возможность облегчить себе путь. Знал он и другое: военная полиция с особым вниманием следит за товарняками.

С гребней нескольких холмов он видел деревни, но спускаться за едой не стал. Около одной деревеньки, расположившейся на скале с крутыми склонами, которая беглому солдату показалась агрессивно настороженной, пекари как раз закончили работу, и запах горячего свежего хлеба едва не заставил Алессандро забыть об осторожности, но он все-таки продолжил путь.

Он огибал озера, расположенные у отвесных гранитных стен, поднимался на каменистые холмы, спускался в заросшие лесом ущелья, куда, возможно, еще не ступала нога человека. Его единственным спасением была чистейшая, вода, от которой ломило зубы, ручейками вытекавшая из озер. Когда донимал голод, он опускался на колени и пил, пока чувство голода не уходило. Заставлял себя пить дальше, отрывался от ручья, лишь когда раздувало живот. Потом мог идти несколько часов, не думая о еде. Постепенно он поднимался все выше и выше, и этот марш-бросок по горам вызывал у него такой же восторг, как в далеком прошлом — поездка верхом из Рима в Болонью или обратно.

Когда он шел по Гран-Сассо, ему все сильнее хотелось женщину. В женских объятиях он нуждался ничуть не меньше, чем зверь — в соли. Слишком долго он был один, и теперь тело требовало своего. Временами он буквально плыл над горами, с головой погрузившись в воспоминания о тех женщинах, которых познал, о картинах с обнаженной натурой, которые видел, о волнующих встречах на улицах и в парках, в театрах и лекционных залах, где видишь женщину, для которой рожден. А потом ощущаешь резкую, сокрушающую боль, потому что обстоятельства уносят ее от тебя: надо успеть на поезд, или тебя ждут к обеду, или магазин, где продается нужный тебе предмет кухонной утвари, закрывается через полчаса.

Утром третьего дня без еды Алессандро пересек Гран-Сассо и сидел на лесной подстилке из опавших сосновых иголок над небольшим озером. В кронах деревьев шумел ветер, Алессандро пил родниковую воду и смотрел на воду. Сидел и ждал, что какая-нибудь красавица появится из ниоткуда и обнимет его. Поэтому не удивился, услышав за спиной мягкие шаги и позвякивание, как ему показалось, браслетов. Глубоко вдохнул и закрыл глаза, а потом из леса появились тысяча овец и полдесятка собак. Овцы чесались о стволы и глодали несъедобные сосновые шишки. Они столпились вокруг Алессандро, и скоро его окружала только шерсть.

* * *

Луга нетронутой травы лежали по обе стороны ручья, питавшего озеро. Большие луга, на них могла разместиться целая деревня, и ни одна овца не подходила к нему целый год. Собаки наблюдали за стадом, улегшись на скалах точно сфинксы, пастухи разбили лагерь на берегу озера, дожидаясь, когда овцы нагуляют вес.