Пленники Барсова ущелья - Вахтанг Ананян

Шушик сначала читала, пересиливая себя, неохотно, но постепенно она вдохновилась, и голосок ее зазвенел серебром. Щеки у девочки разрумянились.

Ребята с напряженным вниманием вслушивались в огненные слова великого поэта. Эти слова уносили их юные сердца на берега Невы, на Финляндский вокзал, где бурно волновалось людское море и человек, стоявший на броневике, кидал с него пророческие слова:

- Товарищи! -и над головамипервых сотен впередведущуюрукувыставил… -Мы -голосволи низа,рабочегонизавсего света.Да здравствует партия,строящая коммунизм…

Чтение окончилось. Все сидели притихшие, точно вслушивались в крылатые слова, еще гремевшие под сводами пещеры.

Приближался час сна, а значит, и час, когда будет рассказана очередная сказка. И Асо - сегодня был его день, - не ожидая приглашения, начал народную сказку о Ленине.

- “…Ленин-паша оседлал своего огненного коня, взвалил на плечи тысячепудовую палицу и пошел против царя…”

Рассказывал пастушок эту сказку о “Ленине-паше” и, время от времени прижимая свирель к губам и поднимая кверху голову, пел:

Ло, ло, ло, ло…Тает снег - остается гора,Уходит вода - остается камень,Умирает джигит - остается имя…Ло, ло, ло, ло…Ло, ло, ло, ло…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

О том, каковы были намерения медведя, когда он входил в Барсово ущелье

Когда Ашот думал о медведе, его все время преследовала мысль: почему косолапый, если он жил в ущелье, так долго ничем не проявлял себя? Даже следов его не было. Он не ломал кусты, Не рылся под деревьями в поисках орехов и желудей. Странно…

Но загадка была неожиданно разрешена утром сорок первого дня.

Солнце еще не вышло из-за окружающих Барсово ущелье гор, когда ребят всполошил панический крик Гагика:

- Орлы медведя слопали, будь они неладны!

Схватив свои копья, все, кроме Саркиса, не сдвинувшегося с места, кинулись в ущелье. Действительно, орлы и грифы, сколько их ни было в ущелье, собрались на трупе медведя. Своими острыми, похожими на кирки клювами они разрывали на куски жирное мясо мишки.

Ребята дубинками стали разгонять хищников, и, тяжело взмахивая крыльями, орлы отлетели. Но недалеко. Они уселись на ближайших утесах и, счищая о камни окровавленные клювы, злобно поблескивали глазами.

Бока медведя были изодраны, брюхо пусто - внутренности вывалились. Большая голова мирно покоилась на кусте.

Гагик молча снял шапку и трагическим голосом начал:

- Скажи, зачем ты похищал наше добро? Разве не знал ты, что там, - Гагик показал на небо, - есть бог, что он увидит, накажет? И зачем ты так нализался вина, что потерял разум и не сумел даже постоять за себя?

“Проповедник” затряс плечами и притворно зарыдал.

Асо и Шушик весело смеялись, а Ашот, ничего не слыша, внимательно осматривался вокруг. Он искал следы барса и с радостью убедился, что никаких следов здесь не было.

- Ну, а теперь мы можем перенести медведя в пещеру, - с облегчением вздохнув, сказал он. - Ясно, что барса нет. Асо начинай свежевать, я сейчас приду.

Пока товарищи занимались разделкой туши, Ашот обследовал нависшие над ущельем кряжи. Ого! Получалось, что медведь пришел сюда из внешнего мира по Дьявольской тропе. Надо же! Неуклюжий, неловкий, а по каким опасным карнизам путешествует, над какими пропастями! “Должно быть, он цеплялся лапами за камни”, - подумал Ашот и сошел вниз.

Ребята все еще возились около туши. Нужно было разрезать мясо на куски и доставить в пещеру. А его было очень много - ведь в прошлый раз они спешили и успели отрубить лишь лопатки и бедра. Но Ашот уже горел нетерпением рассказать товарищам о том, почему (как думал он) и зачем появился тут этот медведь. И потому он сказал:

- Перерыв! Сядьте отдохните. Сейчас мы с вами разрешим один вопрос. - И с места в карьер начал: - Я думаю, что в нашей стране нет угла более безопасного для зимней спячки медведя, чем это ущелье. Медведи это знают и всегда приходят сюда зимой. Вот и этот: пришел, а тут вдруг дым из пещеры валит, человеком пахнет. Ведь если поблизости есть человек, медведь не уснет.

- Вот он и решил: давай оставлю их голодными, авось уберутся отсюда, - развил Гагик мысль Ашота и с таким умилением посмотрел на медвежьи почки, что Шушик, не удержавшись, прыснула.

- Ну, слушайте же, - продолжал Ашот. - Медведь увидел, что в ущелье есть люди, и нетерпеливо ждал, чтобы мы ушли. Думал, глупый, что мы тут по своей воле. Хорошо еще, что он встретился с барсом, иначе всю зиму не давал бы нам покоя.

- Нет, сколько я ни видал медведей - уходили, даже не трогали овец, - не согласился с Ашотом Асо.

- Да, медведь мирное животное. Этот даже Чернухи не тронул. Но спокоен медведь лишь тогда, когда в лесу много корма. А в этом ущелье ничего нет, поэтому, проголодавшись, он наверняка заинтересовался бы нами.

Когда мясо медведя было нарезано на куски, перенесено и спрятано в холодном углу пещеры, Гагик удовлетворенно объявил:

- Ну, а теперь не пойти ли нам за шкуркой барса? Возьмем и накинем на нашу Шушик Аветовну…

- Мы от медвежьего жира совсем сильными станем. Скоро вернемся домой, ты наденешь красивое платье, пойдешь в клуб и будешь танцевать с Асо, - закончил насмешливо Гагик.

На лице пастушка играла добрая, застенчивая улыбка.

- Ну, вы болтайте, а я пойду к своим овцам, - объявил он и поднялся.

- Ладно, - согласился Ашот. - Мы займемся пшеницей, а ты отправляйся в Овчарню. Хочешь, чтобы кто-нибудь пошел с тобой?

- Нет, нет, вы только спугнете овец.

Поручив Шушик приготовить обед, мальчики вышли.

Ашот шел молча. Мысли его по-прежнему были заняты пропавшим барсом. Хоть и заверял он товарищей, что барс погиб, но горький опыт приучил Ашота к осторожности и терпению. “Нет, переждем еще день-два, - думал он. - Соберем пшеницу, создадим “запасы хлеба”, а там, если свежих следов зверя не появится, отправимся искать его”.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

О том, как одно бедное животное стало жертвой своей материнской любви

С нетерпением и радостным чувством искал Асо свою Чернуху, с тем глубоким волнением, которое всегда охватывает пастуха-курда, когда он разыскивает пропавшее животное.

И отец у Асо пастух, и дед пастухом был, и прадед, и прапрадед. Таковы курды. Для них другой жизни, другого занятия не существует. У них даже пословица есть: “Если хочешь, чтобы сын твой стал человеком, сделай его пастухом”.

Влюбленный в горы, курд расстается с ними только ради большой любви, любви, способной на жертву.

“Ради тебя я готов на все. Захочешь - брошу горы и стану пастухом в вашем душном селе”, - поет курд армянской девушке в одной из песен.

Сойти с гор в жаркую Араратскую долину? Да, на это можно решиться только ради любимой. Если хочешь наказать курда, заставь его покинуть свои любимые горы, покрытые цветами луга, росистые склоны.

Вот и Асо такой. Больше месяца живет он вдали от родных гор - это ведь целая вечность! Как может курд так долго не видеть ни овец, ни собак!

Асо истосковался по стадам фермы. Он знал, что сейчас овцы начали ягниться, в хлевах топчутся на слабых, неустойчивых ножках и тоненько блеют пестрые ягнята. Ах, хотя бы Чернуху поймать! Как бы стал он заботиться о ней, тоску бы свою утолил! А Ашот хоть и ученый, но людей не знает! Овцы наверху, на горе, а он его, пастуха, на другие работы посылает. Да пусть ему прикажут день и ночь в Овчарне оставаться, он будет доволен. Может, и не поймает одичавшую овцу с ягнятами, но хоть издали увидят их, услышит милые сердцу голоса.

На Овчарне Асо внимательно осмотрелся, оглядел издали все углы, все кусты и вынул из-за пояса свою свирель. Вскоре из-за кустов высохшего чертополоха высунулась пара рогов. Показалась и маленькая овечка. У нее, как у косули, ушки были навострены, каждое мгновение она могла вскинуться, убежать. Но где же сама Чернуха?

“Ло, ло, ло, ло”, - запела свирель ту самую мелодию, которая зовет овец на водопой.

А Чернуха все не появлялась.

“О, да я знаю, в чем дело!” - догадался пастушок и, поднявшись, пошел прямо в убежище овец.

Едва он вошел в пещеру, как из сумрака навстречу ему выскочила Чернуха и начала тревожно блеять.

- Знаю, знаю, ягненочек у тебя, - ласково сказал ей Асо и на ощупь пошел вперед.

Вскоре глаза его привыкли к полутьме пещеры, стали различать ее неприютные, мрачные стены.

Мать-овца продолжала тревожно блеять. Не за себя, конечно, она боялась, а за то маленькое существо, которое сейчас лежало, вероятно, в каком-нибудь углу и дрожало от холода и инстинктивной тревоги. Эту тревогу ему внушало беспокойное блеяние матери, и ягненок отвечал ей тоненьким-тоненьким голоском.

Асо по слуху шел вперед, и вот наконец в его руках затрепетало крошечное, еще мокрое животное.