Избранное - Ба Цзинь

Тихий смех Чэнь Чжэня перебил его:

— Так, как твоя жена Яочжу для тебя?

Жушуй разволновался, но, услышав этот неожиданный ответ, не выдержал и расхохотался.

— В самом деле, какого дьявола ты дурачишься! — продолжал Жэньминь, сердясь. — Я говорю с тобой серьезно, не нужно шутить. Неужели тебе ничуть не жаль себя? Знаешь, как мы к тебе… — Жэньминь очень волновался, не мог высказать то, что хотел, и опять умолк на полуслове.

Чэнь Чжэнь молча поднялся, несколько раз взглянул на Жэньминя и по выражению его глаз понял, о чем тот думает. Затем он перевел взгляд на Жушуя — его глаза светились. Чэнь Чжэнь понял, что друзья любят его. Теплое чувство волной прилило к сердцу. Несколько раз он прошелся по комнате, потом, растроганный, посмотрел на Жэньминя и, улыбаясь, сказал:

— Спасибо тебе. Я все отлично понимаю. Но разве мне плохо живется?

— А что, хорошо? Разве ты не чувствуешь, что таешь с каждым днем? Мы прекрасно видим это. — Жэньминь готов был кричать от отчаяния.

— Правда, Чжэнь. В прошлом году ты выглядел лучше. Твоя болезнь излечима, беда лишь в том, что ты не щадишь себя. Не хочешь думать о себе, подумай о нас, — превозмогая волнение, проговорил Жушуй, он готов был расплакаться и отвернулся, не осмеливаясь встретиться взглядом с Чэнь Чжэнем.

Чэнь Чжэнь тихо вздохнул и словно самому себе сказал:

— Зачем вы уделяете мне столько внимания? Не стоит обо мне беспокоиться, главное — чтобы ваше здоровье было в порядке. Я знаю, вы любите меня. Но меня уже не спасти. — Он подошел к шезлонгу, присел, через силу улыбнулся и продолжал: — Не нужно говорить об этом, а то, чего доброго, я еще расплачусь. Я пришел сюда в хорошем настроении. — Он закрыл глаза и откинулся.

Все молчали. Жушуй, вытащив платок, тайком утирал слезы. Женьминь едва заметно кусал губы, затем подошел к столу и принялся вновь рассматривать книги, которые только что перекладывал.

Через некоторое время Чэнь Чжэнь открыл глаза, изумленно посмотрел на друзей и, приняв веселый вид, громко сказал:

— У тебя ведь очень важное дело. Как ты думаешь поступить?

— Я пока не решил, — неуверенно отвечал Жушуй. Он был в замешательстве, и это отразилось на его лице.

— Не решил? — удивленно спросил Чэнь Чжэнь. — Но разве ты не писал, что для тебя все уже ясно?

Жушуй растерянно молча смотрел на Чэнь Чжэня. Он не решался прямо отвечать на вопрос, но и увильнуть от ответа было невозможно. И он сказал первое, что пришло ему на ум:

— Не помню, что я писал тебе, но все сложно, и я пока не решил.

Чэнь Чжэнь молчал.

— Что же тут сложного? Попросту говоря, у тебя не хватает смелости! — промолвил Жэньминь, холодно улыбаясь.

Вдруг раздался громкий смех Чэнь Чжэня. Жушуй покраснел и резко возразил:

— Кто сказал, что у меня недостает смелости? Если я на что-нибудь решусь, то сил не пожалею, а сделаю, ничто меня не остановит. У меня больше смелости, чем у кого-либо другого.

В этот момент у него действительно был очень решительный вид. Он и сам верил сейчас в свою смелость.

— Только, пожалуй, не дождаться, пока ты примешь решение. За всю свою жизнь, я думаю, ты принял не больше одного, ну, может быть, двух решений.

Жушуй покачал головой, сердито глядя на друзей, долго молчал, потом произнес:

— Вы же понимаете. Вопрос этот действительно очень сложный…

— Да, у тебя есть нелюбимая жена и сын, которого ты даже не видел, — перебил его Чэнь Чжэнь, — старики родители… Все это я уже знаю. Что еще?

— Как, у него есть жена? — удивился Жэньминь. — А мы не знали. Он же говорил, что не женат!

Жушую было неприятно, что тайное стало явным, но вымещать на друзьях свое зло было неудобно.

— Вот в этом-то и загвоздка, — произнес Чжэнь, кивая головой. — Из всех его друзей лишь я один знал об этом. Полгода мы прожили вместе с ним в Японии, я читал все его письма из дома. — Помолчав, он продолжал: — В действительности тут нет ничего сложного. Ведь ты почти порвал всякие связи с домом. И если ты влюбился, живешь с кем-нибудь или женился, кто вправе вмешиваться в твои дела?

— А как же быть с совестью? — спросил Жушуй грустно. Ему казалось, что в эту минуту он приносит себя в жертву.

— Совесть? Какая еще совесть? — рассмеялся Жэньминь. — Какое отношение все это имеет к совести? Ты любишь девушку, женишься на ней, все это вполне естественно. Жену тебе выбрали родители, пусть они и отвечают за это.

— Но ведь я своим поступком причиню боль и неприятности родителям, должен буду порвать с ними всякие отношения и никогда уже не смогу увидеть их. Это невыносимо! — с горечью воскликнул Жушуй.

— В таком случае лучше всего развестись, — резко сказал Чэнь Чжэнь, словно ни капли не сочувствовал другу. — Сумеешь разойтись, можно будет считать, что ты впервые за всю твою жизнь совершил доброе дело.

— Развестись? — переспросил Жушуй, словно не понимая. Это слово будто плетью хлестнуло его. Он обхватил голову руками, лицо его выражало страх. Развестись! Страшное слово! Он, привыкший поступать, как велит ему совесть, не мог сделать этого. — Не могу! — в страхе закричал он. — Совесть не позволит мне поступить так. Я даже думать об этом не в силах. Это будет таким ударом для родителей! Причинит им горе. Нет, я еще не потерял совести. Я не смогу пойти на это!

Чэнь Чжэнь вдруг переменился в лице. Ему было противно, что Жушуй прикрывается совестью. В глазах Чэнь Чжэня сверкнул гнев, словно искорки вылетели из-за стекол очков и обожгли лицо Жушуя.

— Совесть! Поди ты прочь со своей совестью. Не нужна она мне! — воскликнул Чэнь. — Мне бы хотелось, чтобы такие люди, как ты, понесли наказание за свои ошибки. Все равно по чьей вине они произошли, по вине родителей или по их собственной. Каждый должен расплачиваться за свои ошибки. Дают человеку жизнь, вселяют в него надежды, а когда эти надежды должны вот-вот сбыться, их отнимают, бросают человека в тюрьму, лишают весны, счастья, превращают всю его жизнь в сплошные страдания. Есть люди, которые, глядя на детей как на забаву, думают, что с ними можно поступить, как им заблагорассудится. Таких родителей надо наказывать. Нужно заставить их раскаяться в своих поступках! А ты хочешь принести им в жертву все. Прикрываясь «совестью», как щитом, ты забыл свой долг по отношению к обществу, к людям. Ты настоящий трус!

Последние слова Чэнь Чжэнь проговорил быстро, Жэньминь и Жушуй едва ли разобрали, что он сказал, но они поняли, что Чэнь Чжэнь вышел из себя. Он легко терял самообладание, видимо, потому, что был слаб здоровьем, но и быстро успокаивался. Поэтому все старались не замечать его вспышек. Ему никогда никто не перечил, даже если был не согласен с ним. Вот и сейчас он замолчал, покраснел, вид у него был взъерошенный.

Слова Чэнь Чжэня, правдивые и потому страшные, казались Жушую нелепыми. Он непременно вступил бы в спор, скажи их кто-нибудь другой, но, глядя на Чэнь Чжэня, который тяжело дышал, он не мог возражать. Ведь Чэнь Чжэнь так же, как и он, пожертвовал молодостью и счастьем, но не для нескольких человек, а для всего народа. Чэнь Чжэнь работал целыми днями не покладая рук, был одним из руководителей общественного движения. От непосильной работы он заболел чахоткой, но стал работать еще упорнее. Болезнь пока не угрожала его жизни. Его убеждали отдохнуть, но он всегда говорил: «Я не хочу довольствоваться лишь тем, что живу, нужно успеть еще многое сделать». Если бы не огромная любовь к людям, разве мог бы он принести такую жертву? Жушуй не мог обвинить его в том, что у него нет совести. Он не знал, что ответить Чэнь Чжэню, и лишь растерянно смотрел на него.

Прошло несколько минут в молчании.

— Как же ты думаешь поступить? — не отставал Жэньминь.

— Мне кажется, следует еще раз хорошенько подумать. — К Жушую постепенно возвращалось спокойствие. — Я полагаю, — продолжал он задумчиво, — нужно на что-нибудь решиться. Если бы я порвал с семьей, то, конечно, смог бы мечтать о девушке. Но мне хочется побывать дома, поэтому нечего зря строить планы. — В голосе Жушуя звучала скорбь, казалось, его страшит мысль о возвращении домой.

— Чем думаешь заняться дома? Преобразованием деревни? — Жэньминь участливо смотрел на него.

— Сначала у меня была такая мысль. Приеду в свою небольшую деревню, там мне все знакомо, займусь преобразованиями, потом разверну работу и в других деревнях. Создадим сельскохозяйственную ферму, откроем школу, кооператив, организуем народную дружину по борьбе с бандитами… Там часто бывают налеты.

— Все это очень хорошо, только одному тебе будет трудно, — сказал Жэньминь.

Лицо Жушуя приняло еще более печальное выражение. Он редко бывал таким подавленным.

— К сожалению, это невозможно, — сказал он с грустью, — я написал об этом отцу, а он отругал меня: «Столько лет учился, и вдруг тебе взбрело в голову возвратиться в деревню? Впредь и не думай об этом. Несколько месяцев назад два студента, окончившие в столице специальную сельскохозяйственную школу, приехали в деревню и через два месяца были схвачены военными властями как коммунисты. Им отрубили головы… Если даже и надумаешь вернуться, забудь о своем „возвращении к земле“». Словом, если я и поеду в деревню, «возвращение к земле» решительно невозможно.