До первого снега - Алиса Гордеева

растоптал. — Ненавижу!

— А я тебя люблю! — срывается Вик и обхватывает мои бесцельно барабанящие по его груди ладони, крепко удерживая те на месте. — Люблю, слышишь?

Мотаю головой: очередная издёвка! Я ему не верю! Так не бывает! Так не любят! Но вымолвить не могу и слова.

— Думаешь, я не хочу тебя поцеловать? — чуткими пальцами касается моего лица. Вытирает слёзы. Неторопливо, вкрадчиво обводит каждую ссадину, словно пытается забрать её себе.

— Тогда почему? — вздрагиваю, стоит Сальваторе подушечкой большого пальца провести по моим губам.

— Я не хочу, чтобы завтра тебе стало ещё больнее, — таю в его руках, под его взглядом и едва борюсь с собой, чтобы не закрыть от удовольствия глаза. Неужели Сальваторе не понимает, что думать про завтра — глупо! Что жить нужно здесь! Сейчас!

— Я умею хранить секреты, Вик! — шепчу, касаясь его щеки в ответ. Без волос черты лица Сальваторе кажутся более острыми и жёсткими, а глаза — огромными, бездонными. Всё, что я хочу сейчас, — это утонуть в них, не думая ни о чём. — Я знаю, что там, за пределами этой хижины, ты снова будешь принадлежать Мике, а я буду числиться девушкой Толедо. Я сама не позволю тебе причинить Мике боль. Но здесь, в эту минуту, ты мне нужен больше, чем ей, слышишь?

— Так нельзя, — наклоняет голову набок, продолжая скользить ладонями по моему лицу, и это становится последней каплей. Его правильность бесит до невозможности, взрывает сознание! Рывком скидываю его руки и резко отталкиваю от себя.

— Иди ты к чёрту, Сальваторе, со своей честностью! Зачем она нужна, если от неё воротит, как от гнилой картошки? — ору навзрыд, пытаясь протиснуться к выходу. Ничего не вижу: перед глазами сплошные слёзы. Я открыла ему свою душу, а он просто наплевал на неё. В груди жжёт, а ноги едва удерживают от падения. Ещё никогда я не чувствовала себя такой никчёмной, а потому снова кричу, стремясь выбраться поскорее на свободу: — Продолжай и дальше разыгрывать из себя героя! Как и все вокруг Мики! Только ей может быть больно, да? Только ей ты нужен? Я всё поняла, Вик! Это твой выбор? Да?

— Ты! — рычит в ответ, преграждая дорогу. — Мой выбор — ты!

— Ненавижу тебя! — трепыхаюсь в его руках, чтобы отпустил, хотя мысленно умоляю об обратном. — Ненавижу!

— Люблю тебя, — прижимает к стене, навалившись всем своим весом. — Люблю!

На пол летят какие-то тюбики с полок, старые коробки и щётки, всё вокруг гремит и рушится, но мне уже всё равно. Моих губ в диком азарте касаются губы Вика. Без прелюдий, без трепетной нежности. Жадно, неистово, до потери сознания и нехватки воздуха в груди. Своей мощью он выбивает из моей головы все мысли и страхи. Я забываю, что ещё секунду назад ненавидела Сальваторе, глотая слёзы. Как мотылёк неукротимо тянется к огню, так и я всё ближе и ближе хочу быть к Вику. С нестерпимой жаждой отвечаю на поцелуй, руками до боли сжимая его плечи. Губы саднит, во рту металлический привкус, но мы ничего не замечаем. Нам словно свыше даровали всего несколько минут, чтобы успеть надышаться любовью. Иного шанса не будет! А потому с жаром впитываем вкус друг друга, цепляясь руками и утопая в танце истерзанных губ.

Вик подхватывает меня на руки, а я подобно дикой обезьяне опоясываю его голыми ногами: так наши лица на одном уровне, так нам удаётся быть ещё ближе. Он прижимает меня к себе и, не прекращая целовать, выносит из уборной. Тёмные коридоры, двери, пыхтение Марса, наш смех, когда чуть не падаем, стоит Вику запнуться о какой-то ящик на полу, — всё это остаётся за кадром. В это мгновение нет ничего важнее наших сплетённых рук и горячих губ.

— Люблю, — шепчет Вик, вместе со мной приземляясь на диван возле камина. Треск поленьев за спиной расслабляет, нежный аромат сухих трав из кладовой дурманит сознание. Сальваторе с какой-то щемящей нежностью смотрит на меня, а я пытаюсь сохранить в памяти это самое мгновение. Вик прав: уже завтра мне будет нестерпимо больно, уже завтра его «люблю» будет принадлежать другой. А самое поганое: я сама не позволю ему отказаться от Мики. Не сейчас. Не ради меня.

Понимаю, что снова плачу. Но эти слёзы уже другие. Сквозь улыбку и тягучую грусть.

Я сижу на Сальваторе верхом. Глажу его по щекам, по немного колючей голове, сожалея о кудряшках, в которых сейчас могла бы путаться пальцами. Сквозь дикое биение сердца различаю его глухой голос и медленно наклоняюсь ближе. Губами скольжу по щекам, целую Вика в уголок его рта. На сей раз едва уловимо, нежно, с наивной надеждой продлить секунды счастья.

— Что мы наделали, Сальваторе? — я не могу от него оторваться. Я не смогу его отпустить. Уже не смогу.

— Запутались, Рита! — произносит глухо, губами прокладывая дорожку к моему уху.

— И что теперь? — держусь за его плечи, как за спасательный круг. Мы оба знаем, что выхода нет, но мне хочется верить, что Вик сможет его найти.

— Не знаю, — обрывает надежды пропитанным болью голосом. — Но без тебя теперь не смогу.

— Но и со мной не сможешь, — отпрянув от парня, смотрю на него в упор.

— Мика всё поймёт, — наивно заблуждается Сальваторе. — Я постараюсь ей всё объяснить. Она отпустит.

— А если ей станет хуже? — недоверчиво мотаю головой. — Мы же потом оба не простим себя, понимаешь?

— Этого и боялся, — соглашается Вик. Дурацкий выбор, который навязан нам свыше, слишком тяжёлый.

— Тогда нужно оставить всё как есть! — говорю уверенно, а сама едва заглушаю бестолковую боль в груди.

— Нет! — усмехается Вик и притягивает ближе к себе. — Теперь точно нет!

— Хотя бы ненадолго, — своими губами щекочу его. — Пока Мика не окрепнет!

— И сколько нам ждать? — Вик сглатывает, а его пальцы впиваются в мою спину. — Пока ты не уедешь?

— Не думай об этом! — выдыхаю, с порцией воздуха прогоняя ненужные мысли из головы. — Ни о чём не думай! Просто целуй меня!

И Вик целует! Медленно, нежно, как будто в последний раз.

Глава 24. Жалость