Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

жизни, но ставший открытым отход от веры в Бога при формальном соблюдении обрядов; так, по привычке, ходили иные люди в храм, не веря ни в Воскресение, ни в Жизнь вечную… В глубине души в нем жила та любовь к искусству, которую он не мог отбросить, и музыкальные созвучия Шопена или строчки Иннокентия Анненского по-прежнему заставляли трепетать сердце. Он был замечательный писатель, но сознавал, что писательство – дело страстное и потому для лица духовного ненужное. Он вошел в церковный алтарь, но и из алтаря оглядывался на полотна Рафаэля, романы Диккенса и Клода Фаррера, знал, что должен заменить Пушкина Макарием Великим, – и не мог…

Летом 1921 года еще одно страшное бедствие обрушивается на русский народ – голод в Поволжье. Голодали целые губернии, вымирали деревни. В августе 1921 года Святейший Патриарх Тихон обращается с посланиями к главам отдельных христианских Церквей с призывом во имя христианской любви «немедленно высылать хлеб и медикаменты». Был создан Всероссийский Церковный комитет помощи голодающим, и во всех храмах начались сборы денег для оказания помощи. 6 (19) февраля 1922 года Патриарх выпускает послание, в котором допускает жертвовать на нужды голодающим драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления. Но богоборческая власть увидела в этом послании повод для нового витка борьбы против Церкви: 13 (26) февраля ВЦИК постановил изъять из православных храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и имеющие богослужебное назначение. Едва Патриарх осудил это, назвав святотатством, как вся пропагандистская машина большевиков обрушилась на него и на Церковь, обвиняя «церковников» в равнодушии к бедствию народа.

Война государства против Церкви и Православия приобрела небывалый размах. Во всех газетах появлялись статьи и фельетоны с клеветой и нападками на священников, монахов и архиереев; тысячи агитаторов выступали на собраниях и митингах, клеймя «жадных и корыстных попов». Советскими законами священнослужители были лишены гражданских прав, не могли получить продовольственные карточки, дети священнослужителей не принимались в вузы и на работу в советские учреждения. ВЧК (с 1922 года – ОГПУ) установила через своих «секретных сотрудников» контроль за деятельностью церковных общин; власти всех уровней принимали различные меры для стеснения деятельности священников, активно занимавшихся проповедничеством и имевших авторитет. Например, в декабре 1920 года Секретный отдел ВЧК принял решение «о нежелательности появления Патриарха Тихона на церковных службах», и органы юстиции крайне редко давали санкцию церковным общинам Москвы на приглашение Святейшего Патриарха для службы в приходском храме (4, с. 169). Глава ВЧК Ф.Э. Дзержинский в декабре 1921 года предложил Политбюро ЦК ВКП(б) проведение «политики развала» Церкви, для чего предлагал использовать тонкие методы «лавирования» (19, кн. 1, с. 9) – так было положено начало расколу Церкви и появлению под контролем чекистов «обновленческого движения». 11 марта 1922 года Л. Д. Троцкий, возглавивший в Политбюро борьбу с Церковью, предлагает создание секретной комиссии для руководства изъятием церковных ценностей. 19 марта 1922 года В. И. Ленин пишет «строго секретное» письмо членам Политбюро, запретив им снимать копии. Это письмо по поводу событий в Шуе, где рабочие возмутились изъятием церковных ценностей и попытались воспрепятствовать этому, было опубликовано лишь в начале 90-х годов. Письмо имело директивный характер не в отношении целей – они давно были известны, а в отношении методов борьбы с верой: предлагалось действовать «с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь подавлением какого угодно сопротивления», требовалось подавить сопротивление «с такой жестокостью, чтобы они [духовенство] не забыли этого в течение нескольких десятилетий» (19, кн. 1, с. 141, 142). Поднимается волна массовых арестов духовенства, вскоре на скамью подсудимых власти посадят Святейшего Патриарха Тихона, митрополита Вениамина и еще многих священномучеников; положено начало концентрационному лагерю на Соловках, где позднее соберется Собор русских архиереев.

20 июня 1922 года священник Сергий Дурылин был арестован и помещен в Бутырскую тюрьму. По обыкновению, начались хлопоты, и наиболее авторитетные из его знакомых во главе с академиком архитектуры А. В. Щусевым обратились с ходатайством к народному комиссару просвещения А. В. Луначарскому. Для знакомых отца Сергия советский нарком виделся могущественной личностью, они не знали, что в партии до сих пор ему ставят в вину былое «богоискательство», что его якобы свободные диспуты о вере со священником Александром Введенским – спектакль, о деталях которого «диспутанты» договариваются заранее за чашкой чая на квартире наркома. Луначарский отлично понимал, когда, за кого и о чем можно ходатайствовать перед могущественными ОГПУ и Политбюро; знал, что по инициативе Ленина готовится высылка за границу наиболее видных философов и писателей, настроенных откровенно оппозиционно к Советской власти. Он поставил условие: Дурылин должен снять с себя сан – лишь тогда он сможет помочь. И отец Сергий снимает с себя священнический крест и становится мирянином Сергеем Николаевичем.

Быть может, провидели это Оптинские старцы, не благословив его на монашеский путь? Старец Нектарий в революционные годы твердо говорил: «Я тебе заповедую монашество больше всего хоронить. Если к тебе револьвер приставят, и то монашества не отрекайся», «отречься от монашества – отречься от второго крещения, а значит, и от Христа» (32, с. 158).

Но по рассказам близких к Дурылину людей, он «никогда не снимал с себя сан», а просто воспользовался слухами о снятии сана и не опровергал их (49, с. 41).

Он отсидел еще полгода во Владимирской тюрьме; в 1923 году его отправляют в ссылку в Челябинск, и по благословению отца Алексея Мечева за ним едет та Ирина Алексеевна Комиссарова, которая некогда кормила его кашей и которой предстоит стать его женой.

Но это начало новой жизни Дурылина. Ему предстоит стать доктором филологических наук, профессором, старшим научным сотрудником, видным историком литературы, театра, живописи и музыки, он напишет много хороших книг, в том числе биографию великого русского художника М. В. Нестерова, будет награжден орденом Трудового Красного знамени и медалями, о нем появится статья в Большой Советской Энциклопедии, его друзьями станут замечательные актеры Малого театра, хотя немало видимых и невидимых бед и напастей придется ему пережить. Он принужден был служить, но служил не Советской власти, а своему народу и любимому искусству. Мог ли он забыть слова апостола Павла: Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же… (1 Кор. 12, 4–5).

Представление о характере его духовных терзаний дают отрывочные дневниковые записи, сделанные в ссылке в 1926–1927 годах. То он винит Церковь в недостаточности ее служения людям: «Мучит меня эта мысль. Никак не отвяжусь. Книги Толстого, вроде “Так что же нам делать?”, все-таки остаются неопровержимыми свидетельствами огромной недостачи “продуктов любви”