Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

дорого нам что-либо ни было, как бы важно ни казалось. Ради этого следования Христу должно пожертвовать и наукой, и академией, потому что они без Христа – ничто, а во Христе всякий везде может принести пользы больше, чем в свещнице академической науки» (цит. по: 42, т. 4, с. 389–391). Истинность этих слов спустя десятилетие доказал инок Иларион, да и сам владыка Феодор, оклеветанный и замученный…

В апреле 1913 года Иларион был рукоположен в сан диакона, в июне – в сан священника. 5 июля он получает сан архимандрита и должность профессора, став самым молодым в России обладателем этих почетных званий. Его блестящие публичные лекции о Церкви и о России, прочитанные прекрасным языком и содержащие публицистический элемент, а также его статьи в журналах сделали имя его широко известным.

Главной идеей архимандрита Илариона в церковной публицистике была идея Церкви, которую он формулировал исчерпывающе ясно: «Без Церкви нет спасения». Подобно многим своим собратьям, он обличал русскую интеллигенцию, которая «стала и нерелигиозна, и ненациональна». «Может быть, самое печальное в наше время есть именно подделка Христа и Церкви, – писал он. – На христианство смотрят не как на новую жизнь спасенного человечества, объединенного в Церкви, а только как на сумму некоторых теоретических и моральных положений. Слишком много и часто стали теперь говорить о христианском учении и забывать стали про церковную жизнь… Без Церкви, без церковной жизни в ничто разрешается самое христианство, и чтением литературных памятников умершей жизни заменить нельзя» (см.: 62, с. 15–18).

Высокий и стройный, с ясным и прекрасным взглядом голубых глаз (он был немного близорук, но никогда не пользовался очками), всегда смотревший уверенно и прямо, с высоким лбом и волосами, которых он никогда не завивал (в отличие от многих), с небольшой окладистой русой бородой, он производил обаятельное впечатление. Нельзя было не любоваться этим чисто русским человеком, богатырем с чистой, благородной душой и глубоким интеллектуалом. В отличие от иных профессоров о нем никогда не ходило никаких сплетен. Особенно он привлекал молодежь прямотой и решительностью в отстаивании убеждений, своей бодростью и жизнерадостностью, неожиданными у монаха.

Богослужение архимандрит Иларион совершал величественно и красиво, его мягкий, но сильный баритон пленял и в пении, и в чтении. По воспоминаниям современника, «было нечто возвышенное, легкое и прекрасное в его чтении Евангелия, произнесении возгласов и молитв звучным и раскатистым голосом, властно заполнявшим все пространство обширного академического храма… В его служении замечалась некая восторженность, вполне искренняя, чуждая малейшей тени театральности, увлекавшая молодежь и запомнившаяся мне на всю жизнь. Он отдавался богослужению всей душой, всем существом своим как главному делу своей жизни» (35, с. 120).

В то же время в житейском плане молодой монах оказался человеком «не от мира сего», он не умел да и не хотел заботиться о себе. Эти обязанности были возложены на келейника Ваську, его ровесника и односельчанина, не имевшего ни профессии, ни образования и прибившегося к Илариону. Тот взял его из жалости в услужение. Васька служил преданно, заменяя ученому монаху заботливую няньку впрочем, это не мешало ему нещадно обкрадывать Илариона, который не вникал в хозяйственные дела. Добрый до самозабвения Иларион прощал Ваську, терпел его пьянство и сквернословие, хотя это бросало тень на его чистое имя.

Цельность была главной чертой его личности. Все в жизни он воспринимал и осмыслял с церковной точки зрения. В августе 1916 года, в разгар Первой мировой войны, в лекции перед студентами Духовной Академии архимандрит Иларион сказал: «Ныне мы опять переживаем тяжелую Отечественную войну и снова воочию видим неприглядную изнанку европейской культуры. Неужели и эта война пройдет бесплодно для русского общества, как без пользы пережита была Отечественная война сто лет назад? А ведь у нас и теперь раздаются голоса о том, что мы воюем не с западноевропейской культурой, а только с прусским милитаризмом. А эта война, казалось, могла бы научить русских людей многому, – прежде всего тому, что для излечения разъедающих русскую душу ран необходимо раскаяться в двухвековом грехе против Церкви, возвратиться всем к вере отцов и дать Православной Церкви прежнее место в жизни государственной и общественной» (42, т. 4, с. 395).

В марте 1917 года, после смещения новой, революционной властью епископа Феодора (Поздеевского) с поста ректора Московской Духовной Академии делами академии практически управлял архимандрит Иларион. «Многие полагали, что именно он и станет новым ректором, поскольку Иларион обладал несомненно выдающимися организаторскими талантами, был блестящим педагогом и проповедником, “столпом веры”, а кроме того, пользовался всеобщим уважением и любовью», – вспоминал С. Волков (35, с. 122). Но этому решительно воспротивилась группа либеральной профессуры, и, дабы сохранить внутренний строй академии, была предложена компромиссная фигура профессора А. П. Орлова, человека мягкого и покладистого. В сане протоиерея он и возглавил академию до ее закрытия.

В 1917 году открылся Поместный Собор, призванный определить условия деятельности Церкви в России после свержения самодержавия. Архимандрит Иларион был участником Собора и сыграл важную роль в принятии судьбоносного решения о восстановлении патриаршества. Даже свои академические лекции в силу природного темперамента Иларион не мог произносить спокойно, – по воспоминаниям студента, он «должен был гореть, зажигать своих слушателей, спорить, полемизировать, доказывать и опровергать». Он был человеком дела, всегда стремившимся претворять свои убеждения в поступки. Показательно, что на Соборе его имя, единственного не архиерея, называлось среди желательных кандидатов на патриарший престол.

Два с лишним столетия Русская Церковь была лишена канонической формы управления, однако и на Соборе нашлись ее противники. Завязались на много дней ожесточенные споры. По воспоминаниям современников, когда 23 октября на трибуну вышел молодой высокий монах, зал замер. «Зовут Москву сердцем России, – говорил он. – Но где же в Москве бьется русское сердце? На бирже? В торговых рядах? На Кузнецком мосту?.. Нет, в Успенском соборе… Святотатственная рука нечестивого Петра свела Первосвятителя российского с его векового места в Успенском соборе… И когда под звон московских колоколов пойдет Святейший Патриарх на свое историческое священное место, тогда будет великая радость на земле и на небе» (42, т. 4, с. 402). Будто тихий ангел пролетел по залу, гася крылами своими споры и возражения. Соборяне сплотились, и историческое решение было принято. А 21 ноября (4 декабря) 1917 года в Успенском соборе произошло восшествие святителя Тихона (Беллавина) на престол Патриарха Московского и всея России.

Вместе со всей православной Россией радовался этому архимандрит Иларион, но радость людская была омрачена. 25 октября (7 ноября) 1917 года власть в стране захватили большевики и тут же начали ожесточенную борьбу против Церкви. Он провидел это и мудро обронил как-то: «Теперь