Темные изумрудные волны - Федор Московцев

— О презренный! Чем же вы благодарите моих питомцев за великие истины?

— Клянусь Меккой, женщина с мудрой грудью! У тебя нет повода к беспокойству, ибо аллах дал человеку немало способов проявить свою сущность: вскормленных тобою сначала жгли, потом жалели, что не дослушали, ибо являлись последователи, извращающие смысл поучений сожженного, их тоже за это жгли. Но мир обогащался твоими новыми питомцами, отвергавшими истины предшественников. Свидетель Хасан, за это их также жгли или замуровывали живыми, иногда вешали. Потом, по предопределению свыше, к ним привыкли, и калиф Харун-аль-Рашид даже издал для мудрецов особый ферман, где сказано: «Пусть существуют, но не размножаются». По этой причине, о плодовитая женщина, на них перестали обращать внимание, предоставив уличным мальчишкам, которые — поистине бич правоверных! — с криком «Мудрец! Ийя, мудрец!» — стали толпами бегать за ними. И правоверные сожалели, что сожженных еще жарче не отблагодарили.

— О рожденный шайтаном! О пресмыкающийся! — в ярости затряслось чудо. — Тебе аллах в щедрости дал одну голову, но для эмира и это оказалось слишком много.

— Я сейчас узнал все в изобилии, но ничего веселого, — вздохнул эмир. — О ханум с чрезмерной грудью! Зачем тратишь молоко на бесполезных, не лучше ли выращивать племенных ослов, cтоль ценных эмирами?

— Аллах воздал каждому по силам его, — с ехидной скромностью произнесло чудо. — Я выращиваю мудрецов для вселенной, а среди эмиров и без моей помощи достаточно ослов.

Эмир почему-то обиделся. Он пощупал свои уши, потом поправил жемчужный султан на тюрбане, дотронулся до талисмана, обретя величие, воскликнул:

— Бисмиллах, сегодня во сне я видел рыбу! Где же наяву удача? И какой ответ может быть убедительным, если я не могу подкрепить его ножом палача?

Из этого затруднения его вывел невольник Али, мчавшийся к своему повелителю, подобно урагану. Охваченный восхищением, Али пытался обогнать свой собственный крик, сверкающие глаза его источали восторг.

— О эмир эмиров, спешу усладить твой слух радостью об умножении твоего благосостояния! Молитвы твои услышаны аллахом, ибо четыре жены твои и шестьдесят шесть наложниц твоих родили по мальчику, прекрасному, как луна в четырнадцатый день своего рождения! По желанию аллаха, каждые шесть братьев старше других шести на одни только сутки.

— Неизбежно мне узнать, сколько времени я путешествовал? — немного подумав, спросил эмир.

— О господин мой, ровно девять месяцев и десять дней. Мохаммет проявил к твоему гарему приветливость и благосклонность, и я, не дыша, мчался сюда, желая поскорее обрадовать тебя многочисленным потомством.

Эмир с завистью и восхищением оглядел Али с ног до головы.

— Сам святой Хусейн поставил тебя на моем пути!.. Благодарность за добро занимает в моем сердце избранное место. Ты мчался, подобно оленю. Поистине ты заслужил отдых, поэтому, мой невольник из невольников, повелеваю тебе остаться здесь, ибо воздух Майдана чудес благоприятствует твоей сущности. Возьми талисман — зубы оленя — и положи его на полку. А над собой не забудь прибить золотую доску с надписью: «Сосуд изобилия».

Сказав это, эмир поспешил домой отпраздновать семьдесят обрезаний своего потомства…

— Вот о них и все, — закончил Иорам.

— Околдовал, папа, будто кровь петуха с вином смешал и в стакан подлил! — воскликнул Анзор. — Хорошо, что у меня одна жена!

— Недаром сказано: «готовь столько, сколько сможешь скушать».

— Никогда нельзя предугадать аппетита… — сказала Тинатин негромко, раздевая Автандила, перепачкавшегося соусом.

Дети ёрзали и капризничали, им надоело сидеть за столом. Иорам вместе с дочерью повели их на второй этаж.

— Что твой отец, почему не приехал отдыхать? — спросил Анзор.

— Весь в делах, потом какие-то сложности, — ответила Катя.

— Главная сложность в жизни — отодвинуть все дела для отдыха!

Обернувшись на лестнице, Тинатин сказала мужу:

— Тоже мне учитель! Сам работаешь без выходных и без отпуска.

— Что ему, военному? Оформил отпуск на полгода, сел в самолет, да и прилетел сюда с…

Тут Анзор запнулся. И, взяв в руки высокую, толстого стекла бутыль с чачей, принялся разливать по рюмкам. Катя сидела молча, потягивая вино. Андрей вспомнил о существовании каких-то странных, запутанных отношениях в семье Третьяковых — между Сергеем Владимировичем и его женой, между ней и их дочерью, между матерью Сергея Владимировича и невесткой. А то, что Катя иногда скупо рассказывала о своих семейных делах, легко вписывалось в эту странную фантасмагорию неузнавания — мало того, что Андрей не узнал её отца, она сама иногда казалась совсем другой девушкой, не из его двора, и не из его детства.

— Почему вы не кушаете? — спросил Анзор.

— Объелись, как пауки, — улыбнулась Катя.

Он поднял стакан, доверху наполненный чачей:

— Тогда будем её кушать.

И залпом выпил.

— Ну а ты чем будешь заниматься?

— Хочу заняться бизнесом, — ответил Андрей, закусив квашеной капустой. — Давно собирался.

— Это правильно. Я не представляю жизнь без своего дела. Удивлялся раньше, как могут люди жить без этого. Удивлялся, пока не понял, вернее, не почувствовал, разницу между людьми. Что стало бы, если бы все люди мыслили и действовали одинаково?

Ты, Андрей, человек умный, самостоятельный, в тебе есть здравый смысл. Это само по себе большая редкость. У тебя всё получится, чем бы ты ни занялся. Главное, в ведении своих дел не принимай ничего как что-то постоянное, раз и навсегда избранное.

Жизнь проста и сложна одновременно. Проста потому, что правил, или истин, хоть и много, но все они известны. Сложна потому, что модель поведения, удобная на сегодняшний день, завтра оказывается негодной. Как из общеизвестных истин скомбинировать мировоззрение завтрашнего дня?

В один из обычных дней оказывается, что всё не так. С виду ничего не изменилось. Небо не разверзлось. И ночь не покраснела, хотя бы по углам. И земля под ногами не гудит. И горы не рухнули. И день не принял обличья хотя бы взбесившегося медведя. Но я уже, черт возьми, не могу грохнуть того демона, что не заплатил мне за работу! Нет такого закона, по которому я не могу этого сделать. Пуля всё так же вылетает из ствола, и кинжал всё так же режет. А неплательщик, падла, оделся такой невидимой бронёй, что не подступишься. Изобрёл же, гад, такие штучки, что не тронь его, и не обидь.

Смотришь, а вчерашние отсосы вдруг зажили хорошо. У кого-то глупые овцы, которых только на убой, стали усиленно плодиться. У другого курица, уже общипанная на плов, отважилась, выпила воды, посмотрела на бога, и двадцать цыплят высидела. А неудачник, собиравшийся повеситься, вдруг выиграл миллион.

Что произошло? А то, что старые понятия устарели, а новые еще не всеми усвоены. И понятия — что старые, что новые — сделаны из конструктора, все детали которого давно всем известны. Но комбинируются они каждый раз по-новому — в зависимости от развития научно-технического прогресса, от господствующей в обществе морали, от привычек, от бытовых условий граждан. В общем, формируются для удобства людей, ими пользующихся. Совершенствуются, модернизируются, но сути своей не меняют. Как модели автомобилей или компьютеров.

Тут со второго этажа спустилась Тинатин.

— Пытаешься учить молодежь? Не засоряй им уши сгнившей травой!

Подойдя сзади, она обняла за шею мужа, и резкость слов смягчила ласковой улыбкой.

— Дети остались наверху с дедами. Пойдемте, погуляем в сад.

— Точно сказано: красоту женщины нельзя измерить её разумом, — проворчал Анзор.

Все вместе встали и, прихватывая каждый что-нибудь со стола, направились по коридору на улицу.

Жара спадала. Восходящая луна заливала мягким светом светло-бежевые стены дома и причудливые заросли сада. Светильники в нишах и на узких подставках сделались незаметными, померкли, и стало светло, как днём. Большие лапчатые ветви чинар, обступивших дом, как безмолвная стража, отбрасывали на землю свои узорчатые тени.

— Эта царственная пара, нашедшая счастье после трёх лет разлуки, поселилась на родине мужа? — спросила Катя.

— Да, они жили в Кутаиси, — ответила Тинатин.

— Мужчины раньше всё решали.

— Они и теперь так думают, — задумчиво произнёс Андрей.

По дорожке, усеянной мелким гравием, они шли вдоль живой изгороди из подстриженного самшита.

— Как странно слышать это сегодня, в век стремительно меняющихся взглядов: «они поженились и зажили счастливо», — рассуждала Катя. — Брак есть, в сущности, запись, одна из многих, которые государство делает для того, чтобы отдать себе отчет о состоянии своих подданных, так как в цивилизованном государстве каждый должен иметь свой ярлык. С точки зрения нравственной эта запись в толстой книге даже не обладает тем достоинством, что может соблазнить женщину завести себе любовника. Нарушить клятву, данную перед мэром, — кому это придёт в голову?