Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке - Оливер Голдсмит

Описывая низость жизни, протекающей в постоянной зависимости, я, разумеется, не имею в виду природное или политическое подчинение, которые существуют в любом обществе, ибо в этих случаях хотя от нижестоящего и требуется подчинение, все же обязательства обеих сторон взаимны. Сын вынужден полагаться на помощь родителя, но и родитель обязан оказывать поддержку, которой тот ждет; офицер обязан выполнять приказания старшего по чину, но вправе требовать достойного с собой обхождения. Не такое подчинение я осуждаю, но то, когда каждая ожидаемая милость - всего лишь следствие доброй воли дающего, когда в благодеянии могут отказать без угрызения совести или сделать предметом щедрот кого-то другого, не нарушая справедливости. Репутация охотника за наследством, например, в некоторых странах вызывает отвращение и всюду достойна презрения. Такое всеобщее осуждение человека, который ничем не нарушает закона, иные моралисты объявляют несправедливым предрассудком, забывая, сколь низко должен был пасть негодяй, рассчитывавший разбогатеть с помощью благ, на которые у него нет ни естественных, ни общественных прав.

Но отношения, основанные на благодеяниях и признательности, нередко оборачиваются во вред не только получающему, но и дающему. Человек мало узнает о себе или о мире, находясь среди людей, которые окружают его из благодарности или корысти. Унизительное состояние нахлебников неизбежно питает в нем чувство собственного величия, ибо люди меряют свои способности по тем, кто их окружает. И вот, привыкнув переоценивать свои достоинства, он на деле уменьшает их; и хотя самонадеянность растет, возможности остаются прежними, речи его превращаются в пустую похвальбу, а дела завершаются постыдным разочарованием.

Самая страшная беда знати, возможно, в том и состоит, что она принуждена жить среди тех, чьи истинные достоинства умалены зависимостью, а дух подавлен обязательствами. Смиренный приживальщик, возможно, вначале имел в виду платить добром за добро, но вскоре его унизительное положение накладывает на него печать, постепенно он опускается до лести и доходит, наконец, до тупого благоговения. Стремясь поправить дело, знатные нередко отстраняют старых прихлебателей и окружают себя новыми. Такие перемены ошибочно объясняют бессердечностью, двуличием или капризностью патрона, тогда как справедливее приписать их постепенному духовному падению клиента.

Да, сын мой, воистину добродетельна жизнь независимая. Только она приуготовляет душу к возвышенным порывам человечности, свободы и дружбы. Мы должны радоваться возможности дарить, но стыдиться брать. Спокойствие, здоровье и богатство сопутствуют стремлению трудом завоевать себе положение; нищета, угрызения и неуважение - вот следствия вымогаемых милостей. Истинно блажен человек, который лишь себе обязан счастьем, и прекрасней, во сто раз прекрасней хмурое усердие трудящейся бедности, нежели раболепная улыбка благоденствующей лести.

Прощай.

Письмо CI

[Народ должен повиноваться тем, кому он препоручил власть. История,

служащая тому подтверждением.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

В любом обществе одни люди рождены учить, другие учиться, одни трудиться, а другие - праздно наслаждаться плодами их труда, одни повелевать, другие - повиноваться. Народ, даже при большой свободе, должен частично поступиться своими вольностями в пользу правительства в надежде обрести взамен безопасность. Об этом следует помнить, каким бы непоследовательным ни казалось потом поведение правителей. Все не могут быть у власти и лучше, когда она в руках у немногих. В любом сложном деле, когда много советчиков, достаточно малейшего препятствия, чтобы решение его застопорилось. Суждение одного лица всегда оказывается более надежным проводником в лабиринте интриг и иных препон. Как говорит басня {1}, змея, у которой одна голова и много хвостов, гораздо сильнее и проворнее той, у которой только один хвост и много голов.

Как ни очевидны эти истины, англичане, судя по всему, пренебрегают ими. Не довольствуясь благами внутреннего мира и изобилия, они ропщут на своих правителей и мешают им осуществлять их замыслы, точно хотят не счастья, а неизвестно чего. Но если европейцев убеждают доводами, то обитателей Азии наставляют притчами, и потому я облеку свою мысль в следующую историю.

Такупи был долгое время первым министром Типарталы, плодородной страны, лежащей у западных границ Китая. В годы его правления народ наслаждался всеми благами, какие только приносят ремесла, просвещение и торговля. Да и государство было хорошо защищено. Но часто люди, имеющие все, что душе угодно, терзаются вымышленными бедами и отравляют себе жизнь страхом, что благоденствие их не вечно. Словом, народ этот стал искать поводов для недовольства и в конце концов нашел их. И вот царице, правившей этой страной, была представлена жалоба с перечислением всех преступлений Такупи. В угоду подданным царица назначила день разбирательства, дабы выслушать обвинения против министра и его оправдания.

В указанный час Такупи предстал перед судом, и первым его обвинителем выступил возчик, доставлявший городу рыбу. Он заявил, что с незапамятных времен рыбу возили на лошади в корзине, которую помещали о одного боку, а с другого ради удобства и равновесия подвешивали камень. Но Такупи, из любви к новшествам, а может быть, и подкупленный плетельщиками корзин, воспретил возчикам пользоваться камнем и приказал вместо камня подвешивать еще одну корзину, что грубо нарушает обычаи старины и королевства Типартала.

После этой речи судьи неодобрительно закачали головами, укоряя Такупи. Затем явился другой свидетель - смотритель городских зданий. Он обвинил опального министра в том, что тот велел снести древние руины, препятствовавшие проезду по одной из главных улиц. Благородные памятники варварской старины, говорил он, эти руины прекрасно доказывают, как мало смыслили наши предки в архитектуре, и посему их следует чтить как святыню и ждать, пока они сами не развалятся.

Последней свидетельницей выступила вдова, у которой было похвальное намерение сжечь себя на погребальном костре вместе с супругом. Но министр, любитель новшеств, помешал ей и остался бесчувственным к ее слезам, крикам и мольбам.

Два первых злодеяния Такупи царица могла бы еще простить, но его поступок с вдовицей так оскорблял женский пол и настолько нарушал дедовские обычаи, что требовал немедленного возмездия.

- Как! Не дать женщине сжечь себя, если она того хочет! - вскричала царица. - Сколь прекрасно воспитаны женщины, если их надо силой удерживать от того, чтобы время от времени они не развлекали подруг зрелищем жареной супруги или испеченной знакомой. За такое оскорбительное обращение с женщинами осуждаю преступника на вечное изгнание.

Такупи, хранивший до сих пор молчание, заговорил лишь для того, чтобы выказать свою покорность.

- Ваше величество, - воскликнул он, - я признаю свою вину и поскольку подлежу изгнанию, то прошу сослать меня в какой-нибудь пришедший в запустение город или разоренную деревню той страны, которой я управлял. Если я смогу превратить там землю в плодородную пашню или возродить среди жителей дух трудолюбия, это меня несколько утешит.

Его просьба показалась основательной, с ней тотчас согласились, и одному из придворных было приказано выбрать место изгнания, соответствующее просьбе. Несколько месяцев искали такое место, но все безуспешно: во всем королевстве не нашлось ни одной разоренной деревни или пустынного города.

- Увы! - сказал тогда королеве Такупи. - Возможно ли, чтобы плохо управлялась страна, где нет ни разоренных деревень, ни обезлюдевших городов?

Почувствовав справедливость укора, царица сменила гнев на милость и стала к нему благосклоннее прежнего.

Письмо СII

[О страсти английских дам к азартным играм.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Здешние дамы далеко не так любят азартные игры, как азиатские женщины. Тут я должен воздать должное англичанкам, ибо я люблю хвалить, когда похвала заслужена. В Китае часто можно видеть, как две светские дамы играют до тех пор, пока одна не выиграет всю одежду другой и не разденет ее догола. И вот победительница удаляется в двух нарядах, а проигравшая крадется сзади в чем мать родила {1}.

Ты, конечно, помнишь, как наша незамужняя тетка Шанг играла с шулером. Сначала уплыли ее деньги, затем пришлось снять украшения, за ними последовала и вся одежда, когда же она осталась нагишом, то, будучи женщиной с характером, решила не сдаваться и стала играть на собственные зубы. Однако Фортуна и на сей раз с ней обошлась круто. Зубы последовали за платьем, и тогда тетка поставила свой левый глаз. О горькая судьба, она проиграла и его! Впрочем, она утешилась тем, что провела шулера: ведь он обнаружил, что глаз у нее стеклянный, только став его владельцем.