Либеральные реформы при нелиберальном режиме - Стивен Ф. Уильямс

Century, ed. Roger Weiss (1989), 3.

225

Ср.: Geoffrey Drage, Russian Affairs (1904), 114–115 (обнаружено, что в первые 20 лет после освобождения крестьянства население увеличивалось пропорционально величине земельного надела: начиная с 16,6 % для имеющих менее десятины на душу и до 30,3 % для имеющих шесть и более десятин). Анализ недоразумения, приведший исследователей к необоснованно мрачному представлению о тенденциях изменения производительности и материального благосостояния, см. в: Elvira M. Wilbur, “Was Russian Peasant Agriculture Really That Impoverished? New Evidence from a Case Study from the ‘Impoverished Cenre’ at the End of the Nineteenth Century,” Journal of Economic History 45 (1983): 137–147.

226

Hoch, “Good Numbers,” 69.

227

Ibid., 70. См. также: Thomas McKeown, “Fertility, Mortality and Causes of Death: An Examination of Issues Related to the Modern Rise of Population,” Population Studies 31 (No. 3, November 1978): 535–542.

228

Hoch, “Good Numbers,” 68–70. В другой работе Хох обнаруживает, что после 1830 г. периоды повышенной смертности (на 50 % выше скользящей средней [trended average]) не имеют никакой связи с нехваткой хлеба, измеряемой уровнем цен на зерно. Если бы это в целом оказалось верным для России, у нас исчезли бы основания связывать острые проблемы смертности и обеспеченности продовольствием, а благоприятные демографические данные перестали бы служить свидетельством повышения производительности сельского хозяйства. Хох, однако, не считает, что эти данные ставят под сомнение его предыдущие утверждения. См.: Hoch S. L., “Famine, disease, and mortality patterns in the parish of Borshevka, Russia, 1830–1912,” Population Studies 52 (1998): 357–368.

229

Peter I. Lyashchenko, History of the National Economy of Russia to the 1917 Revolution, trans. L. M. Herman (1949), 735. [Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. Т. 1. М., 1939. С. 613.] Справочник по европейской статистике, содержащий данные об общем производстве различных видов зерновых и о площадях их выращивания, свидетельствует о примерно таком же отставании России. См.: B. R. Mitchell, European Historical Statistics: 1750–1970 (1975), 210–226, 249–266. Митчелл приводит данные о площади, отведенной под пшеницу, рожь, ячмень и овес, и о производстве этих культур. Разделив урожай на площадь, получаем, что в 1909–1913 гг. средняя урожайность зерновых в России составила 0,75 т с гектара, тогда как в Германии она составляла 1,93 т, в Великобритании – 1,91 т, во Франции – 1,29 т, в Швеции – 1,64 т и в Бельгии – 2,37 т. В 1900–1904 гг. сопоставление выглядело не лучше: 0,71 т с гектара в сравнении с 1,67 т в Германии, 1,23 т во Франции, 1,07 т в Швеции и 2,29 т в Бельгии. В 1905–1909 гг. урожайность в России составила 0,67 т с гектара, что было отчасти связано с разрухой, воцарившейся в результате революции 1905 г. (У Митчелла данные об урожайности в Великобритании за 1900–1904 гг. приведены в гектолитрах, т. е. в мерах объема, а не веса, что трудно перевести в тонны с гектара.) Сходные данные приводит Анфимов. См.: Анфимов А. М. Крестьянское хозяйство европейской России 1881–1904. М., 1980. С. 202. См. также: I. M. Rubinow, Russia’s Wheat Surplus (1906), 25.

230

Moon, 120. См. также: Kahan, Russian Economic History: The Nineteenth Century, 7 (о засушливом климате Черноземья).

231

Richard Pipes, Russia Under the Old Regime (1975), 5–6. [Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 15.]

232

Moon, 212.

233

Steven L. Hoch, “Did Russia’s Emancipated Serfs Really Pay Too Much for Too Little Land? Statistical Anomalies and Long‐Tailed Distributions,” Slavic Review 63 (2004): 247, 268–274. См. также: Robinson, 80–82.

234

См.: Hoch, “Too Much for Too Little Land,” 264–274.

235

Alexander Gerschenkron, “Agrarian Policies and Industrialization, Russia 1861–1914,” in Alexander Gerschenkron, Continuity in History and Other Essays (1968), 169–170, 176, 215.

236

Hoch, “Too Much for Too Little Land,” 262.

237

Относительно утверждений, что выкупные цены намного превосходили реальную стоимость земли, см.: Robinson, 83–84, 88; Christine D. Worobec, Peasant Russia: Family and Community in the Post‐Emancipation Period (1995), 30.

238

Hoch, “Too Much for Too Little Land,” 257–260.

239

Ibid., 260–263.

240

Бурдина О. Н. Крестьяне‐дарственники в России, 1861–1907. М., 1996. С. 131–137.

241

Там же. С. 88—130.

242

Там же. С. 103.

243

Там же. С. 163—64.

244

Там же. С. 88—130.

245

Таблица заимствована из Robinson, 268. Опущены 9,5 млн десятин земли, принадлежавших «другим классам собственников».

246

Беккер С. Миф о русском дворянстве: дворянство и привилегии последнего периода императорской России. М., 2004. С. 81–83, 308–309.

247

Robinson, 268.

248

Есть и другие данные. Ср., напр.: Тюкавкин В. Г. Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. М., 2001. С. 104, где утверждается, что к концу XIX века крестьянам принадлежало 34 млн десятин ненадельной земли. Хотя дворянство избавлялось от земли, концентрация земельной собственности была поразительно высока: около 1100 собственников владели более чем 5000 десятин каждый, что составляло примерно 40 % принадлежавших дворянам 50 млн десятин. См.: Nicholas Spulber, Russia’s Economic Transitions: From Late Tsarism to the New Millenium (2003), 76.

249

Robinson, 136.

250

Ibid., 199, 230.

251

См., также: Robert Pepe Donnorummo, The Peasants of Central Russia: Reactions to the Emancipation and the Market, 1850–1900 (1987) (показывает, что в разных местностях обеспеченность землей на душу крестьянского населения сокращалась).

252

Например, когда Грегори говорит о «производительности труда», он явно имеет в виду производство на одного работника, не учитывающее возможных изменений других издержек производства. Gregory, Russian National Income, 136.

253