Информация - Роман Сенчин

Третья причина моего нынешнего положения вообще возникла из ничего. Опять Макса надо благодарить…

Слоняясь по нашему родному городу, он встретил девушку, с которой я дружил в девяностых. Веру.

Тогда они были знакомы едва-едва (моей подругой для Макса являлась лишь Наталья), но тут разговорились, стали вспоминать обо мне, и Макс дал ей мои имейл и номера телефонов. А потом радостно сообщил об этом мне. Дескать, нашел твою старую знакомую, она обещала с тобой связаться. К тому же в Москву собирается. Увидитесь.

Может быть, действовал он из лучших побуждений, но не исключаю, что решил подгадить (ведь знал же, что у меня как раз завязываются отношения с «девушкой, которую я полюбил», с Ольгой).

А подгадить у Макса был повод. За несколько дней до того, как сообщить свою радостную новость, он долго выпрашивал у меня прямые контакты Димы, того моего приятеля, что владел двумя банками (я упоминал о нем в начале истории). Макс наверняка хотел занять у Димы приличную сумму денег, потом бы не отдал, и крайним оказался бы я… Поэтому номер Диминого мобильного я не дал, неубедительно наврав, что потерял… И вот Макс, скорее всего, решил отомстить, напустив на меня призрака из прошлого.

Вера написала на электронную почту: как хорошо, что мы нашлись. Куда я пропал? Как живу? В почте была ссылка на ее «Мой мир». Там я нашел галерею фотографий. Малоузнаваемое лицо полной женщины, какой-то мальчик в полосатых плавках, лысый бугаёк, обнимающий эту женщину…

Я не ответил, надеясь, что Вера больше не объявится. Но в ближайшую субботу она позвонила.

– Привет, а ты чего не отзываешься?

И эти несколько слов сказали мне о ее жизни больше, чем десяток фотографий… Муж наверняка приблатненный коммер, каких у нас в городе осталось немало, сама вроде бухгалтера, не старшего, а такого – посчитать, справку выдать (Вера окончила в середине девяностых бухгалтерские курсы)… А главное – образ жизни ведут простой, полубыдляций. Покрикивают друг на друга, смотрят «ТНТ», не читают, в выходные тупо бухают на кухне, закусывая борщом с сантиметровой пленкой жира и слушают то блатняк, то какую-нибудь ретропопсу, вроде «Я-а-блоки на снегу…».

– В смысле? – решил прикинуться я дурачком.

– Ну, я ж тебе в начале недели на имейл написала.

– А, я не заглядывал еще… Здравствуй, Вера.

– Здравствуй-здравствуй, принц моей юности, – хохотнула она совсем как тетка. – Ну, как живешь? Рассказывай…

С полчаса я вымученно с ней разговаривал, уклончиво сообщил, чем занимаюсь, о том, что был женат, но развелся, насвистел, что в Москве по-настоящему устроиться не получилось, все зыбко… Она в ответ поведала о себе и своей семье. Почти все совпало с моими предположениями.

– Сынишка растет, Сережка, – заключила Вера, – девятый год.

«Подходящее имя», – чуть было не ляпнул я и осторожно стал прощаться: дескать, дела.

– Сегодня ж суббота, – последовало удивление, – какие дела!

Я вздохнул:

– Моя работа не вписывается в схему будни-выходные. В выходные дел бывает даже больше.

– Бе-едненький… Ладно тогда. Но сильно не зарабатывайся, береги себя.

И когда я уже готов был отключиться, добавила:

– Да, я ведь через две недели у вас в столицах буду. Надеюсь, – в голосе послышалась коровья игривость, – увидимся.

– Конечно, – промямлил я. – Звони, как приедешь.

Сразу после этого набрал Макса и уточнил, давал ли он Вере мой адрес.

– Какой? – Кажется, он был пьян. – Почтовый?

– Улицу, дом, квартиру.

– Не помню… Вроде нет.

– И не вздумай! Слышишь? Не вздумай давать!

– Да ладно. А что?

– Просто… Запомни одно: Вере мой адрес давать нельзя.

Позже я очень хвалил себя, что предпринял кой-какие меры. Если б Верин муженек узнал, где я живу, мне бы наверняка несдобровать. (Впрочем, нет гарантии, что не узнал. Может, поселился сейчас возле моей двери и терпеливо, как умеет быдло, ждет, когда появлюсь.)

В обещанное время Вера заявилась в Москву. Не одна, а с подружкой. Цель приезда назвали: цивильно пошопиться перед Новым годом (хотя до него оставался еще почти месяц). Поселились в «Измайлово». Вера, конечно, вызвонила меня, предложила встретиться. Я помялся, а потом согласился. Все-таки это было смешно и некрасиво, не увидеться с девушкой (даже если она уже не девушка, а тетя-мотя), с которой была почти что любовь.

Я стал предлагать удобные и в меру пафосные ресторанчики в центре, но Вера перебила:

– Да приезжай сюда. Возьми шампанского, еще чего… Что нам эти рестораны.

В общем, приехал. Букет роз прикупил. Обнаружил дам в двухместном экономическом номере пьяноватыми за уставленным жратвой – колбаса, огурцы, шпроты в банке – столом. Еще был сок и ополовиненная бутылка «Журавлей».

Конечно, последовали Верины радостные крики, объятия и поцелуи в щеки. Я разглядывал ее и не мог поверить, что за десять лет можно так измениться. Из тонкой интеллигентной девочки превратиться в такое… Может, объективно, она и не была очень уж отвратительной, но по сравнению с той Верой… Конечно, среда обитания, загружаемая внутрь еда формируют облик. В каждом слове и жесте Веры виделась ее простая и грубоватая жизнь, от нее точно бы несло жареным картофаном и куриными окорочками… Подруга ее, Светлана, была почти такой же. Разве что помоложе – лет двадцать семь.

Я хлопнул шампанским, дамы взвизгнули и подставили гостиничные стаканы. Себе я плеснул каплю и тут же услышал недоуменное:

– А ты что, инвалид?

– Я за рулем…

– Это свинство, ехать на встречу с подругой юных лет и не пить.

Я согласно покивал, мол, да, свинство.

Сидели, вспоминали прошлое. И, удивительное дело, те моменты, которые в моей памяти были яркими, светлыми, озвученные теперь, нами нынешними, тут же становились бледными и бесцветными. Словно открываешь раскрашенную когда-то книжку-раскраску и видишь, как солнечный свет стирает цвета, оставляя лишь типографский контур картинок…

Посреди разговора, без какой-либо подготовки, Вера вдруг сказала подруге:

– Свет, может, сходишь погуляешь?

И та тут же поднялась, натянула сапоги, подхватила искусственную дубленку.

А потом у нас с Верой случился секс… Даже не пойму, как я повёлся, – она меня совершенно не возбуждала, вызывала скорее брезгливость, чем симпатию. Но я дал ей повалить себя на кровать, расстегнуть брюки, задрать к горлу свитер… Она некоторое время катала мой член во рту, заодно раздеваясь; я смотрел в потолок. Когда член набух, освободила от него рот и причмокнула:

– Сладенький.

Взобралась на меня, запихнула член в теплую влажную дыру и стала покачиваться. У нее, при ее откровенно излишнем весе, оказались аккуратные и твердые груди, почти такие, как были; я потрогал их, Вера сладко застонала.

Держать руки поднятыми было неудобно, и я положил их на ее шевелящиеся ляжки. Сейчас они были напряженными и тугими. Я прикрыл глаза и стал вспоминать Веру десятилетней давности. Тонкую, стеснительную, боящуюся сказать глупость или пошлость; вспомнил, как плакала она от восхищения, слушая песни Гребенщикова, как медленно каждый раз поддавалась на занятие любовью, не то чтобы ломаясь, а как-то иначе, и эта медленность не раздражала, а, наоборот, вызывала уважение: вот девушка понимает, что секс – это не просто сунь-высунь…

Вера качалась на мне очень долго. Слава богу, она не очень давила своим весом, упершись коленями в кровать. Член, как поршень, размеренно хлюпал в ее крупном отверстии… В какой-то момент мне почудилось, что это никогда не кончится, и вот так мы и будем, в таком положении, пока не обессилем и не умрем. А потом я будто поймал ее мысль: «Только бы кончить, только бы кончить». Но у нее все не получалось, и чтобы она скорее добилась своего и это прекратилось, я стал ей помогать. Щекотал соски, помогал члену пальцами, постанывал… Вот ее качание остановилось, ляжки сжали мой таз так сильно, что, казалось, он сейчас лопнет; Вера издала горловое «а-а-а» и повалилась на меня, задрожала, мелко забилась.

С минуту она корчилась, терлась грудями о мою волосатую грудь, а потом выпрямилась и снова стала качаться.

– Давай сделаем паузу, – шепотом попросил я.

– А ты? – так же шепотом, который напомнил прежнюю Веру, отозвалась она.

– Я потом… – Я чувствовал, что испытать оргазм с ней у меня вряд ли получится.

Она слезла и подошла к столу, плеснула себе шампанского.

В комнате было светло, и я увидел на ее заду, на бедрах, на предплечье синяки. Сине-фиолетовые пятна.

– Где ты так? – спросил, натягивая джинсы.

Она, не переспросив, о чем я, ответила:

– Да эт муж. Он бешеный у меня… Скотина.

И стала жаловаться на мужа. Я привычно – сказывался опыт столкновения с монологами Полины – отключал слух, но суть понял: муж неплохо зарабатывает, но самодур, может по несколько дней не ночевать дома, зато ревнивый, частенько бьет Веру, спит с ней редко…

Когда исповедь иссякла, я вздохнул: