Тайная алхимия - Эмма Дарвин

— Вашим выбором было доверять ему, а он предавал вас, снова и снова.

Рейнское стало согревать мои щеки, но руки все еще были холодны. Я держала их у огня.

— Многим мужчинам — многим королям — не требовался бы столь серьезный повод. Вы отдали ему все, что он хотел, и все равно он сделал то, что сделал. Пришло время покончить с этим. Теперь с этим покончено.

— Может быть, — произнес Эдуард тихим голосом, словно обращаясь к адским глубинам огня, — если бы Эдмунда не убили…

— Может быть. Кто знает? Мы не можем знать того, что могло бы быть.

— Клянусь Богом! — воскликнул он, гордо подняв голову. — Когда ты так говоришь, ты похожа на своего брата Энтони. Теперь ты философ, Иза?

— Нет, по правде говоря, я не философ.

— Думаю, вы были рождены, чтобы стать королевой, — улыбнулся король. Он налил нам обоим еще вина. — Вы знали это, когда были маленькой девочкой?

— Нет. Я знала, что моя судьба будет такой, какой она явилась мне сначала: быть женой какого-нибудь доброго рыцаря, — ответила я, делая глоток пахнувшего цветами рейнского. — Такой женой я и была. Хотя иногда отец шутил, что моя мать воистину могла бы стать королевой благодаря первому мужу, если бы тот не был… — Я замолчала, но ухитрилась сохранить такое выражение лица, словно я шучу.

Эдуарда это не одурачило.

— Если бы тот не был верен Генриху?[101]

Я молчала.

— Итак, я дважды убийца?

— Нет! — выкрикнутая. — Со всем этим надлежит покончить, во имя всего, что является благом. Покончить навсегда! Иногда в битве. Иногда… другим образом. Великие дела — дела королевства, дела мужчины и кончина мужчины… — Я встала с кресла и двинулась к Эдуарду, достаточно медленно, чтобы продолжать смотреть ему в глаза. — А вы мужчина, сир. Более чем мужчина.

Я приложила ладонь к его щеке. В эти дни она располнела и обрюзгла, потрескалась от солнца и мороза, покрылась пятнами из-за пьянства. Но вдоль челюсти по-прежнему ярко блестело золотое и красное, а под моими пальцами чувствовались толстые мышцы шеи.

Я заметила, как его глаза приковались к моим, как возликовали, когда я повернула голову так, что пламя свечей озарило мою щеку и локон, выбившийся из-под чепца и упавший мне на грудь.

— Мужчина и король.

— В этом освещении вы снова можете быть леди Грэй. — Он отвел мою руку от своей щеки и поцеловал в ладонь. — А я парнем, сходящим с ума от вожделения.

Я прижалась к нему тесней.

— Если бы я была леди Грэй, меня бы здесь не было.

— Не было бы? — спросил Эдуард, улыбаясь так, как он улыбался моим служанкам и моим дамам, женам моих братьев.

— Вы знаете, что меня бы тут не было, — подавив гнев, произнесла я.

Король прижал меня к себе, его пальцы сильно впились в мою талию.

— Да, вас бы тут не было. Но вы здесь, и я вас хочу.

Он делал мне больно, но я прижалась губами к его губам. От него пахло несвежим дыханием, рейнским вином и усталостью.

— Вы не боитесь целовать убийцу? — отодвинувшись, спросил он.

— Вы не убийца, сир, а потому я буду вас целовать.

Я снова его поцеловала, но он опять отодвинулся.

— Иза, мне жаль. Я плохая компания нынче ночью. Я позову мальчика, чтобы он проводил вас в ваши апартаменты.

Я была близка к слезам, он они не помогли бы ни мне, ни ему, поэтому я взяла себя в руки.

— Сир, я бы не побеспокоила вас ни за что на свете, когда вы печальны или устали. Но думаю, что вам не следует оставаться одному в эту ночь, и, если пожелаете, я могу вынести ваше общество. А в большем нет нужды.

Спустя мгновение он притянул меня к себе, положив подбородок мне на макушку, и тяжело вздохнул.

— Да, я устал, Иза, и, думаю, вы тоже. Но с вами я смогу спать так, как не спал уже много дней.

Я взяла его за руку. Свободной рукой потушила все свечи, кроме одной, зажав фитили между большим и указательным пальцами.

— Тогда пойдем в постель, муж мой.

Он позволил себя вести, кроткий, словно ягненок, и, когда мы очутились в постели, обхватил меня руками, как ребенок обнимает самую любимую игрушку. Я поцеловала его в лоб, но ничего не сказала, а просто лежала, наблюдая за огнем очага, окрашивавшим комнату в ярко-красный цвет.

Я думала, король заснул. Но потом он вдруг заговорил:

— Его спросили, как именно он хочет умереть. Мой брат пошутил, что желает утонуть в бочке хорошего сладкого вина.

Часы пробили три часа ночи.

Эдуард приподнялся на локте, и на меня пахнуло холодом.

— Так и было сделано.

— Ох, любовь моя, — только и могла произнести я, приподнимаясь, чтобы его поцеловать. — Тогда вы можете наконец заснуть.

— Иза, мой брат мертв. Я причина его смерти. Как я вообще когда-нибудь смогу спать?

— Его исповедовали и причастили, — сказала я. — Он был осужден по закону. Теперь он покоится в мире, в большем мире, чем когда-либо знал при жизни.

— Да, так и есть, — улыбнулся Эдуард, повернувшись ко мне. — Он покоится в мире… Ох, жена, я вас люблю.

Король наклонил голову и поцеловал меня, и внезапно мы словно снова стали молоды, его рот сделался жадным до моего тела, а мое тело выгнулось от желания.

Мы так хорошо знали друг друга, что, находясь рядом, могли забыть самих себя и весь мир. Мы думали только об искусстве желания — и наши тела, наши члены идеально подходили друг к другу. «И наши души тоже», — отозвалось в моем сердце. Наши души, как два лютниста, сплетали звуки своих песен, потом играли порознь и вновь сплетали их. Разве не потому король все еще желал меня, а не десяток других женщин, моложе и милее, которых без труда мог бы заполучить?

Нам было жарко среди бархата и мехов постели. Льняная ткань Эдуарда прилипла к его потной широкой спине, глаза затуманились от желания. А когда он толкнул меня в живот, я снова засмеялась.

За окном раздался хриплый крик.

Я почувствовала, как Эдуард вздрогнул, все его мускулы напряглись, сердце бешено застучало. Потом морозный воздух разорвали стук сапог, крики сержантов, лязг оружия — шла стража. На мгновение я подумала, что все еще будет хорошо. А потом поняла, что не будет.

Его желание прошло. Он отодвинулся от меня и лег лицом вниз.

— Наша любовь… — Я протянула руку и коснулась его шеи.

Он покачал головой, как будто мои пальцы были мухой, слегка потревожившей его.

— Мы должны оставить друг друга в покое, Иза. Я не мальчишка, а вы — не сочтите за бестактность — не девушка, чтобы мы бултыхались вместе, не заботясь ни о чем на свете. Мы должны прекратить заниматься любовью. Вы должны вернуться к детям, а я — к моей бухгалтерии, и больше мы не должны думать о таких глупостях.