Тайная алхимия - Эмма Дарвин

— Мадам, если мы собираемся добраться до монетного двора архиепископа в назначенный королем час, нам нужно поспешить. И на улице холодно, вам нужно надеть меха.

Я сунула письмо в карман платья и встала.

Таинства науки обещали великие улучшения для государства, а так как за подобные таинства следовало платить, я решила посмотреть сама, что тут следует сделать.

Когда я добралась до монетного двора, Эдуард уже был там, и архиепископ Невилл был так же полон гостеприимства и сознания собственной важности, как некогда его брат Уорик, хотя и с налетом церковного смирения перед Богом, если не перед кем другим.

В мастерской было тепло, я ослабила завязки мехового плаща и подала руку человеку, который уже преклонил колени перед Эдуардом. Человек этот был на несколько лет старше любого из нас, он склонил голову в надлежащем почтении, но я заметила, что он скосил глаза туда, где над маленькой угольной жаровней кипел сосуд с водой.

— Ваше величество, — говорил Джордж Невилл, — этот человек изучал алхимическую науку с самим великим Рипли и в Питерхаусе[91] и познал те премудрости, которые Рипли не позволил записать. У нас есть основания надеяться — да будет на то Божья воля, — это окажется тем, что мы так долго искали.

— А, господин Винтерсетт, добрый день, — произнес Эдуард, взмахом руки указав на рабочую скамью.

Там стояли кувшины с этикетками «argent vive» и «lupus metallorum»,[92] сосуды с голубой жидкостью, с золотой и темно-коричневой, стеклянные сосуды с носиками и выпускными отверстиями, больше смахивавшие на неких живых существ, чем на сосуды и бутылки.

— Расскажи нам побольше о том, что ты собираешься делать. Думаю, однажды я встречался с твоим братом, а может быть, с твоим кузеном. У него, случайно, нет земель по соседству с моими в Вест-Ридинге?

— Да, ваше величество, — только и ответил господин Винтерсетт, поднимаясь на ноги. — А теперь к сути вопроса. Я бы… то есть, ваше величество, хотя в моем распоряжении все ресурсы монетного двора господина моего архиепископа, — продолжил он, а Джордж Невилл улыбнулся, как трактирщик, — с вашего позволения, мне кажется, один из старых ноблей,[93] полученных из ваших рук, послужит еще лучшим материалом для превращения.

— Значит, вы, алхимики, не любите мои новые монеты с ангелом? — спросил Эдуард и, щелкнув пальцами, подозвал пажа.

Этот парнишка был одним из бастардов моего сына Томаса. Припоминаю, что его назвали Грэем в честь дедушки. Он подошел, путаясь в завязках кошелька. Сейчас, нахмурясь, он так походил на моего брата Джона, погибшего от рук Невиллов, что у меня перехватило дыхание.

Эдуард взял у него кошелек и вытащил пригоршню ноблей.

Я вспомнила ощущение старого золотого нобля в руке, все еще чувствовала его тяжесть в ладони — так, как я до сих пор могла ощущать вес моих детей, которых держала на руках, тело Эдуарда, прижимающегося ко мне.

— Что касается этого, мы все знаем, сколько счастья и стабильности принесла перечеканка монеты, — торопливо сказал Джордж Невилл, обращаясь к Эдуарду, но кланяясь мне, — в тот самый год, когда ее величество королева взошла на трон. Могу я попросить господина Гастингса присоединиться к нам?

Я строго посмотрела на него, но он был сама почтительность и все время улыбался.

— Мы сотворили собственную алхимию, — заявил Эдуард. — Было отчеканено больше золотых ангелов, чем расплавлено ноблей.

— Так и есть, — отозвался Невилл.

— Истинная алхимия — нечто большее, чем переплавка золота, — покачал головой Винтерсетт. — Как греховная человеческая душа очищается в святом огне, — продолжил он, посмотрев на Джорджа Невилла, который кивнул, как один мудрый человек другому, — так и мы, алхимики, очищаем начальное вещество, чтобы оно могло стать чистейшим золотом. А прикосновение миропомазанного короля… — добавил он, с поклоном взяв у Эдуарда нобль и положив монету в огромную каменную ступку. — А теперь первая стадия…

Винтерсетт налил из фляжки ртуть — увертливую, блестящую, темную, потом из второй фляжки налил уксус, пахнущий кухней, и, наконец, насыпал кристаллы соли, такие чистые, что они сияли в свете лампы. Склонившись над ступкой, он начал готовить смесь.

При этом он говорил быстро и негромко, как будто привык разговаривать скорее с подмастерьями и другими алхимиками, чем с королем и его свитой:

— Это nigredo[94] — начальное вещество. Рипли кипятил его в течение дня и ночи, прежде чем процедить через льняную ткань, но я обнаружил, что, если я использую regulus of antimony[95] и немного мышьяка, осадок почти…

Когда содержимое ступки было размешано в жидкое тесто, он вылил его в стакан и поставил на маленькую паровую баню.

Мне нужно было знать, как это работает, но я никогда не давала себе труда выучиться простым материям и теперь не могла понять, о чем же он говорит. Маргариту захватило происходящее, она следила за каждым словом, даже вынула свои таблички, чтобы записать все, о чем шла речь: albedo и rubedo,[96] opus circulatorium,[97] solve et coa-gula.[98]

Эдуард, похоже, знал об этих вещах больше, чем я думала. Конечно, Энтони говорил, что алхимия часто бывала предметом обсуждения в Брюгге и изучалась в Университете Лувена.

— Нет, нет, ваше величество, павлин — это знак того, что проект почти закончен, — произносит Винтерсетт. — Разве ваша царственная сущность не была запечатлена в исторических свитках как пернатый царь, победитель? Дракон — это ртуть, великая сила для добра и столь же великая для болезни.

Воздух загустел от паров истолченного золота и мышьяка.

— Это следует налить быстро и потрясти сосуд другой рукой…

Комната наклонилась. Я выпрямилась и прикусила язык, как делала в случае, если меня могло стошнить при людях. У меня ушли все силы на то, чтобы удержаться на ногах, а мое лицо и руки не привлекли внимания.

Когда наконец смесь была отставлена в сторону для охлаждения, перед тайной, последней стадией, которую не может видеть даже король, я не знала, было ли изготовлено новое золото или просто шлак.

Нам требовалось золото. Великое вторжение Эдуарда во Францию с целью потребовать обратно земли, завоеванные королем Генрихом, стоило королевству больших расходов, чем могли себе позволить и королевство, и королевская казна.

Он вернулся, не пролив в походе ни капли крови, сосватав Бесс за дофина, с тем чтобы они поженились, когда та достигнет нужного возраста, договорившись о денежных выплатах для себя. Но бескровный поход не означал славы вроде той, что добился Генрих V. После этого ни парламент, ни крупные торговцы не будут охотно платить большие налоги.