Одиночество Мередит - Клэр Александер

Я, конечно, тобой восхищаюсь.

Я сжала в ответ ее плечи.

— Спасибо. Я вообще-то тоже собой горжусь. Что с твоей машиной?

— Понятия не имею. Надеюсь, ее чинят. Ты просто гений, что приехала составить мне компанию.

— Селеста, это мой друг Том. Том, это моя подруга Селеста. Я хотела вас познакомить. — Я подтолкнула Тома локтем. — Иди сюда, давай присядем.

В итоге мы пересели за стол побольше и следующие полтора часа пили чай, ели булочки и разговаривали о самых разных вещах, например о наших любимых телешоу, о том, каково это — путешествовать на автобусе, о самых интересных птицах, каких мы когда-либо видели. Решили в ближайшее время сходить в Келвингроув и посмотреть картину «Христос Святого Иоанна Креста», а затем прогуляться по зданиям университета и, возможно, зайти выпить чаю в одно из милых местечек на Грейт-Вестерн-роуд. Для меня это было уже что-то реальное — что-то, к чему я могу стремиться, а не просто мечтать. Мы сошлись на том, что вряд ли когда-нибудь вернемся в кафе «Ретро», но точно оставим щедрые чаевые женщине в полосатом фартуке — булочки оказались очень нежными и свежими. Пару раз мне показалось, будто между Томом и Селестой что-то проскользнуло. Я откинулась на спинку стула, потягивала чай, давая этому «чему-то» шанс развиться, но они быстро втянули меня в общий разговор, и я решила, что, возможно, просто вижу то, что мне хочется видеть.

Наконец Селесте позвонили из автосервиса и сообщили, что ее машина готова, и она настояла, что отвезет меня домой. Я согласилась, поскольку очень устала, несмотря на приподнятое настроение. Мы простились с Томом, и я заметила, как Селеста смотрела ему вслед, потом перевела на меня взгляд, слегка улыбнулась и спросила:

— Что?

— Ничего, — сказала я, и мы обе рассмеялись.

Думаю, она догадалась, что происходит, но к этой теме мы больше не возвращались. На самом деле всю дорогу до моего дома мы почти не разговаривали и слушали радио. Селеста подпевала знакомым песням; ее мягкий чистый голос заполнял машину, а я в какой-то момент закрыла глаза и поняла, что и правда могу заснуть.

День 1445

Среда, 3 июля 2019

— Она больна, Мередит.

— Кто?

— Ты знаешь кто.

Фиона была права. Но я почему-то вела себя так, будто наша мать не занимает почетного первого места в моей голове. Не поджидает поблизости, как школьный хулиган, который вечно прячется за чьей-то спиной. Если кто и мог видеть меня насквозь, так это моя сестра. Этой способности она не утратила даже за последние несколько лет.

— Откуда ты знаешь?

Я села на диван, потом снова встала. Начала ходить по комнате взад-вперед.

— Мне позвонила тетя Линда. Она умирает. Рак.

Я никогда не думала, что услышу именно это. Мне казалось, что единственным поводом, по которому моя сестра когда-либо мне позвонит, будут слова «она умерла». Узнать, что мать умирает, оказалось хуже, чем узнать, что она мертва. Теперь у меня был выбор.

— И что ты собираешься делать?

— Нет, Мер, — твердо сказала Фи. — Что мы собираемся делать?

— Понятия не имею, — призналась я. — Я вешаю трубку. Кажется, меня сейчас вырвет.

Тетя Линда выглядела так же, как четыре года назад и, очевидно, как и двадцать лет назад. Та же прическа, та же помада, возможно даже, то же пальто. Те же глубоко посаженные серьезные глаза, которые вспыхнули при виде меня.

— Милая, как я рада тебя видеть!

Мы обнялись. Невысокая, но крепкая, она пахла все так же — розами и мылом. Я снова почувствовала себя десятилетней.

— Привет, тетя Линда, — сказала я, уткнувшись ей в волосы. — Спасибо, что приехала так быстро.

Она не отпускала меня некоторое время — оказывается, я слишком худая, зато ни капли не постарела, — потом попросила до прихода Фи показать ей дом. Время от времени она восхищенно ахала, говорила, как я, должно быть, успешна, раз у меня свой дом, и ведь все сама, ну надо же, без мужской помощи. А вот она из дома матери отправилась прямиком в дом своего мужа (упокой Господь его душу).

Я улыбнулась и поблагодарила ее, но так и не смогла расслабиться. Тетя Линда была — и оставалась — милой женщиной, которая более чем заслужила свой почетный титул, но она была еще и маминой подругой. В десять лет у меня не возникало вопросов относительно ее особого статуса в нашей семье. Тридцать лет спустя мне было уже не так легко ее принять.

Я почувствовала облегчение, когда раздался звонок в дверь.

— Ты опоздала, — сердито прошептала я Фионе.

Она пожала плечами:

— Я всегда опаздываю.

Тетя Линда не уделила Фионе столько же внимания, сколько мне, но это было и понятно. Я не виделась с этой женщиной лет десять, а Фиона, вероятно, ходила с ней в паб пару месяцев назад.

Я заваривала чай, пока они болтали о дочери тети Линды — Мэгги, которая ждала третьего ребенка. Тетя Линда активно вязала маленькую одежду всех цветов радуги, потому что пол будущего ребенка они не знали, а в ее мире маленьких девочек никогда не одевали в голубое.

— Ты учила меня вязать, — сказала я, ставя поднос с кружками и печеньем на стол.

— Точно, милая. Я уже и забыла. Ты была такая терпеливая. Я учила тебя работать правой рукой, не зная, что ты левша. — Она засмеялась и взяла печенье.

Мне нравилось смотреть, как она вяжет. Меня это успокаивало.

— Когда ты в последний раз видела маму? — спросила Фиона, напоминая нам, зачем мы здесь собрались.

— Вчера. Она совсем плоха. Почти все время спала, пока я была у нее.

— Что говорит доктор? — Я сжала ручку кружки.

— Они считают, у нее есть пара месяцев. А может, и меньше.

— Я так и знала, что сигареты ее доконают. — Фи не могла сидеть спокойно и ломала печенье, рассыпая крошки по всему столу.

Тетя Линда сделала глоток чая:

— Она спрашивала о тебе. О вас обеих.

Мы с Фи переглянулись, и я заметила, как она едва заметно пожала плечами.

Настроение в комнате изменилось, как будто утреннее солнце заслонила тяжелая туча.

— Нам надо подумать, — сказала я.

Тетя Линда кивнула:

— Понимаю, милая.

— Почему ты с ней дружишь?

Если она и удивилась моему вопросу, то виду не подала.

— Мы вместе выросли. Конечно, я намного старше. Помню еще, как она родилась. Ее мама обычно сажала ее в большую коляску на заднем дворе. Мы с братом залезали на забор и пели, чтобы она перестала плакать. Пока не приходила наша