Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

С чем сравнить этот полет, в котором изысканная пластика, необыкновенная легкость и раскованность движений слились воедино с безукоризненным расчетом?» Приходится только пожалеть о том, что популярная газета («Комсомолочка») не назвала автора этой замечательной фотографии и этой не менее красноречивой заметки.

Истинно прекрасное обретает и соответствующие слова для своего выражения. Вот как пишет о впечатлении, произведенном на англичан гимнастическим выступлением Ольги Корбут, спортивный обозреватель газеты «Дейли миррор» Френк Тейлор:

«Сегодня Ольга Корбут принадлежит миру. А до десяти часов утра 31 августа 1972 года она была просто 16-летней участницей Олимпиады в Мюнхене. После своего выступления там она стала кумиром публики, Брижит Бардо гимнастического мира. Золотая девушка с шапкой пшеничных волос, похожая на беспризорного ребенка, излучающая грацию и женственность, королева-балерина в гимнастике. Подобно Бобби Чарльтону и Пеле в мировом футболе, она шагнула с телевизионного олимпийского экрана прямо в сердце человечества. Ее искусство, покорившее 800 миллионов телезрителей, наблюдавших Олимпиаду, перешагнуло через национальные границы» (см.: Михалев П. Большой бал граций. Комс. правда. 1973. 15 мая. № 112 (14703).

Женщина – существо трудолюбивое и едва ли кто-нибудь рискнет это отрицать: такое отрицание выглядело бы как попрание всех нравственных завоеваний человечества. А ведь общественно-полезный творчески-созидательный труд, к какой бы области он ни относился, – главное назначение человеческого существа. В нем именно и сказывается общественная (общественно-историческая) и творчески- преобразовательная нравственно-революционная природа человека, ибо только в труде рождается новый, очеловеченный мир и новый же, очеловеченный человек. Поэтому не удивительно, что чувством собственного достоинства по-настоящему обладает только и исключительно трудящийся человек – творец жизни и творец истории. В труде женщина-человек, как и человек-мужчина, творит историю не в меньшей мере, чем в борьбе за победу нового строя в революционной, освободительной, справедливой войне. Конечно, в условиях победившей социалистической революции роль труда и человека труда возрастает неимоверно, но в классово-антагонистическом обществе только труд и человек труда творят историю. Стоило бы трудящемуся человечеству прекратить свою трудовую деятельность, как люди одичали бы совершенно. А ведь человека труда в буржуазном обществе третируют почти так же, как и в крепостническом и рабовладельческом обществе.

Однако сколько ни стремились унизить чувство собственного достоинства в трудящемся человеке, в особенности же в трудящейся женщине в классово-эксплуататорском обществе, в этом нисколько не преуспели – до того оно неразрывно с трудом и трудолюбием. А ведь нравственное правило собственного достоинства – необходимое душевное качество для образования себя в духе этического принципа внутренней, духовной, или нравственной, свободы, без коей всякая внешняя свобода, общественная и гражданская, превращается в пустой звук: к чему эта внешняя свобода, если отсутствует внутренняя потребность в ней? Я не говорю уже о том, что внутренняя, духовная, нравственная свобода человека – необходимое условие борьбы за завоевание общественной и гражданской свободы; она тождественна революционному самосознанию. Чувство собственного достоинства развито в женщине очень сильно, оно усиливается в ней еще высоким сознанием своей материнской миссии, и тесно связано не только с рассмотренными уже нравственными правилами, но и с теми, что нам еще предстоит рассмотреть – в плане анализируемой в этой главе неотъемлемой черте женственности – доброты. Чувство собственного достоинства делает женщину особенно непримиримой к тунеядству, несправедливости, малодушию, преступному легкомыслию, лживости. Оно делает ее так же непримиримой к чувству зависимости и унижению человеческого достоинства в ком бы то ни было, как и непримиримой, забегая несколько вперед, к соглашательству (оппортунизму) всякого рода, к жестокостям, самомнению и безответственности. Если непримиримость к лживости, легкомыслию, малодушию, несправедливости и тунеядству стоит в прямой связи с нравственными правилами правдивости, серьезности, самоотречения (самоотвержения), справедливости и трудолюбия, а непримиримость к соглашательству, жестокости, самомнению и безответственности стоит в такой же прямой связи с теми нравственными правилами, которые нам еще предстоит здесь (в этой главе) рассмотреть, – с нравственными правилами последовательности, сострадания (солидарности), скромности и ответственности, – то непримиримость к рабскому чувству, к чувству зависимости и к унижению человеческого достоинства в ком бы то ни было является уже прямой оборотной стороной самого рассматриваемого нами сейчас нравственного правила собственного достоинства.

Всякий безнравственный поступок оскорбляет чувство собственного достоинства в человеке. В женщине же он оскорбляет это чувство вдвойне, ибо в ней оно стоит в прямой связи не только с обсуждаемой нами чертой женственности – с добротой женщины, – но и с разобранными нами в предыдущих главах чертами женственности, каковы изящество, нежность, стыдливость, любовь, материнство. Всякая безнравственность есть прежде всего жестокость, а жестокость и изящество, жестокость и нежность, жестокость и стыдливость, жестокость и любовь, жестокость и материнство – вещи несовместимые. Не приходится, разумеется, доказывать, что жестокость и доброта – антиподы. Это самоочевидно. Но ведь не менее очевидно, что жестокость не вяжется и с изяществом женщины, как оно нами было определено выше, а именно как органическое единство физической и духовной красоты, идет вразрез с ее нежностью, противоречит присущей ей стыдливости, дисгармонирует с любовью, контрастирует с материнским чувством. А ведь перечисленными чертами исчерпывается женственность как таковая. Так сама природа женственности исключает безнравственность в принципе. И это понятно, ведь женственность определена нами как человечность в женщине, как истинная человечность в ней, тогда как безнравственность есть самая настоящая бесчеловечность.

Нравственное правило собственного достоинства немыслимо без нравственного правила последовательности, составляющего необходимую душевную атмосферу для образования себя в духе этического принципа благородства. Принцип этот как один из принципов истинной человечности, образующих в своей целокупности нравственный закон совести, требует от человека нравственной гармонии целей и средств: как цели, так и средства должны быть одинаково нравственными и недопустимо достижение нравственных целей безнравственными средствами. Простое чувство последовательности в его этической интерпретации, иными словами, последовательность как нравственное правило подсказывает человеку столь же простую, как и само это чувство, истину: ежели он не допускает безнравственного в цели именно как безнравственного, то не должен допустить его и в средстве. Совершенно понятно, что чувство собственного достоинства, не мирящееся с какой бы то ни было безнравственностью как жестокостью и столь острое в женщине как существе добром, столь естественно следующее из самой доброты как неотъемлемой черты женственности, не мирится с низменными – безнравственными и жестокими средствами, – пусть даже и ради достижения высокой, т. е. самой по себе нравственной, цели.

Эта проблема целей и средств с особой остротой встала перед деятелями «Народной Воли» на заре революционного движения в России, когда марксизм в лице В. И. Ленина еще не обрел в ней своей второй родины, когда революционная мысль еще только металась в поисках научной теории как руководстве к действию. И народовольцы сделали главным средством борьбы за свои социалистические идеалы индивидуальный