История Франции - Марк Ферро

подданных; он заставляет их мыслить так, как ему угодно. Если у него в казне лишь один миллион экю, а ему нужно два, то стоит ему только сказать, что одно экю равно двум, и подданные верят. Ему достаточно внушить им, что клочок бумаги — деньги, и они немедленно с этим соглашаются».

Здесь содержится намек на установленный государством в 1701 г. денежный курс соотношения металлических и бумажных денег, выпущенных еще до Лоу. Но главной идеей Монтескьё, позаимствованной им у Ньютона, Декарта, Бейля, было признание Разума как основного принципа функционирования государства. Под этим имелся в виду научный анализ сложившейся ситуации, тогда как любой другой подход назывался «фанатизмом». Эти идеи легли в основу сочинения Монтескьё «О духе законов», где была изложена теория разделения властей, вдохновленная учением Локка, а также дан анализ типов правления, мерилом которых стала общественная польза и всеобщее благополучие. Полагая, что сохранение привилегий является лучшей защитой от деспотизма правителя и лишь оно способно придать законность монархической власти, Монтескьё замечает, что демократии могут угрожать личные амбиции и «чрезмерное равенство», способные породить деспотизм.

Вольтер, который также был монархистом, обрушился на господствующий порядок, религиозную нетерпимость, прославившись как борец с несправедливостью и защитник обиженных властью. Так он повел себя в деле Жана Каласа. Этот француз обвинялся в убийстве собственного сына, которое он будто бы совершил, чтобы помешать тому перейти в католичество. Суд Тулузы, не имея серьезных доказательств, приговорил его к смертной казни (1762). Вольтер путем многочисленных ходатайств добился пересмотра дела и посмертного оправдания Каласа.

Будучи деятельным человеком, неутомимым борцом за веротерпимость, адептом антиклерикального просвещенного абсолютизма, Вольтер вовсе не был, так же как и Монтескьё, революционером, пусть его идеи и подрывали основы установленного государственного порядка, а сам он провозглашался отцом гражданских свобод. Как и его единомышленник Д’Аламбер, он полагал, что стране требуется «не реформа общественных институтов, а изменение направления их деятельности — против Церкви и в соответствии с идеями Просвещения». Этому реформизму противостояли радикальные идеи Руссо, ставшего благодаря созданию трактата «Об общественном договоре» отцом французской демократической мысли, а также поборником власти народа.

В то время как Монтескьё и Вольтер олицетворяли роялистское течение, которое не ставило под сомнение сам институт монархической власти (при этом Вольтер придерживался деизма, но не был антихристианином, а Руссо проводил республиканские идеи), существовало еще одно течение, имевшее более радикальный, эгалитарный, пантеистический и материалистический характер и некоторым образом связанное с масонством. Оно унаследовало от Декарта его критический дух, а от Спинозы отождествление Бога с природой, и особенно критику религиозных обрядов и монархии — этого «искусства обмана людей, которых лишь страх заставляет подчиняться власти». Представители этого зародившегося в Нидерландах и Англии течения создали злобный памфлет «Договор трех лжецов», в котором порицанию подверглись Моисей, Иисус и Магомет. Также в нем предлагалось заменить религию, основанную на страхе, религией, основанной на знании. Эти же идеи, которые можно найти у Гольбаха, стали основой целого интеллектуального течения во время Французской революции и в последующий период.

Если военные поражения французов заставили их задуматься о превосходстве английской модели государственного устройства, то Война за независимость в Северной Америке (1775–1783), итогом которой стало образование Соединенных Штатов Америки, что рассматривалось французами как реванш, вызвала восторженное отношение к американской Конституции и сопутствовавшему ей Биллю о правах. Эта война, которая в то же время представляла собой революцию, и создание Соединенных Штатов придали новую силу республиканским идеям и стали источником целой программы действий, таких, как создание комитетов общественной безопасности и комитетов общественного спасения.

Сторонниками этих идей были маркиз де Кондорсе, маркиз де Лафайет и другие, боровшиеся, подобно Вольтеру, за веротерпимость и, подобно Тюрго, за отмену барщины и экономические права. Став одной из символических фигур Просвещения и преемником философов той эпохи, Кондорсе окончательно утвердил стремление ученых и писателей того времени формировать общественное мнение. Он, даже в большей степени, чем Монтескьё, олицетворял собой сближение научного опыта и практики государственных реформ.

Так что все эти писатели и философы предреволюционной эпохи вовсе не являясь предвестниками грядущих перемен, поскольку стремились не перевернуть или защитить устоявшееся общественное устройство, а лишь модернизировать и реформировать его; они придерживались взглядов, которые так или иначе проникли в верхние слои французского общества в тот момент, когда разразился кризис, прежде всего финансовый, — он выразился в появлении дефицита бюджета и угрозы государственного банкротства. Затем всплыл институциональный аспект кризиса, когда король был вынужден созвать Генеральные штаты, а Учредительное собрание выработало Конституцию Франции.

Но наряду с этими возвышенными идеями, вдохновившими «революционеров» 1789 г., существовали и другие, сыгравшие не менее разрушительную роль. Источником их являлись наводнившие французский книжный рынок пасквили и скандальные памфлеты, метившие то в любовниц Людовика XV, то в погрязшее в разврате духовенство. Их авторы — писатели-неудачники или люди, разочаровавшиеся в жизни, — примешивали к своим собственным смутным желаниям самые возвышенные чаяния французской элиты.

Как заметил немец Сторк, «весь Париж погружен в чтение. Люди читают в экипажах, на прогулке, во время театральных антрактов, в кафе, в ванне. Читают находящиеся в лавках женщины, дети, работники и подмастерья. И в воскресенье люди, сидящие у дверей собственных домов, читают тоже. Читают лакеи, стоя на запятках экипажей, читают правящие ими кучера, читают солдаты, стоящие на посту». Это наблюдение справедливо не только для Парижа, но и для провинции. Так, в академии города Шалон-сюр-Марн нотабли пытались применять научные достижения для улучшения экономической ситуации в провинции, а также для совершенствования и оздоровления каждого человека. Французский журналист Жак Малле дю Пан считал, что «у представителей среднего и низшего класса Руссо пользовался гораздо большей популярностью, чем Вольтер. Именно Руссо привил французам идею народного суверенитета и указал на все вытекающие из него крайние последствия… Я слышал, как в 1788 г. Марат публично читал и комментировал трактат “Об общественном договоре” под аплодисменты восторженной аудитории».

«Народной аудитории», мог бы добавить он.

Дискредитация монархии и знати

Разумеется, дискредитация монархии была связана с личностью самого монарха. Восемнадцатилетний Людовик