Статуи никогда не смеются - Франчиск Мунтяну

Герасим встал. Сжал кулаки.

— Не господин, а товарищ Герасим. Этого я даже от вас требую.

— Сядь, пожалуйста, — сказал Бэрбуц и глубоко вздохнул. — Я позвал тебя, чтобы задать тебе несколько вопросов.

— Скажите открыто: на допрос!

— Сядь, пожалуйста. — Лицо Бэрбуца осветилось доброжелательной улыбкой. Герасим сел, помрачнев. — Видишь ли, — продолжал Бэрбуц, — этот левый загиб приведет тебя туда же, куда привел толстяка Хорвата.

— То есть и я буду убит?

— Ты с ума сошел? — рявкнул Бэрбуц и от ярости побелел как стена. — Какие слова ты говоришь здесь?..

— Я думаю, что имею право так говорить. Тем более, что речь идет о герое рабочего класса, а не о «толстяке Хорвате». Зачем вы пригласили меня, товарищ Бэрбуц?

— Только затем, чтобы предупредить тебя… Впрочем, решать будет ячейка. Об одном прошу тебя: не говори потом, что я тебя не предупреждал.

— Да, товарищ Бэрбуц, теперь мне кажется, я вас понял. После такого предупреждения меня, возможно, исключат из партии, потому что по существу все зависит от вас… Ведь вы…

— Не от меня зависит, а от партии. Запомни это.

— Если так, мне бояться нечего. Скажу вам прямо, я не боюсь, даже если это зависит от вас. И скажу вам вот что. Отныне я буду бороться изо всех сил, чтобы смерть Хорвата не была напрасной.

— Слушай, товарищ Герасим, — начал Бэрбуц дружески, очень сердечно, как будто его больно задевала слепота собеседника. — У тебя достаточно высокий политический уровень. Я показал тебе только, куда может привести путь, на который ты встал. Было бы жаль потерять тебя. Партия лишилась бы работника, который со временем мог стать очень ценным… В настоящее время у нас есть гораздо более важные задачи, чем сборка старых станков.

— Это не старые станки.

— Хорошо, это новые станки, но не хватает множества деталей, которые можно изготовить только на Западе.

— Неправда. Их можно сделать и здесь. И если их не хватает, то только потому, что мы не были достаточно бдительными. Большинство деталей разворовано за последние две недели.

— Да не об этом речь. Я сказал, что ты можешь стать стоящим работником. Я пригласил тебя еще по одному вопросу… Партии нужен стоящий работник на очень ответственный пост. Как я уже сказал, из тебя может вырасти такой работник. В волости Ширия у нас нет секретаря. Ты знаешь, какое важное значение имеет Ширия? Мы здесь, в уездном комитете, подумали о тебе.

— Я не поеду в Ширию.

— Значит, отказываешься от партийного поручения?

— Да.

— Хорошо, товарищ Герасим. Я запомню это.

— И я хотел вот еще что спросить: решил уездный комитет собирать станки или нет?

— Конечно, решил.

— Тогда в чем же дело?

— Здесь задаю вопросы я! — взвизгнул Бэрбуц. — Я кончил, товарищ Герасим! Член партии, который отказывается от партийного поручения, меня не интересует.

Герасим осторожно поставил на место стул и направился к двери. Он уже взялся за ручку, но передумал и вернулся.

— Что же вы мне советуете, товарищ Бэрбуц, не агитировать за сборку станков?

— Я тебе сказал все, что хотел сказать. Думаю, что я достаточно ясно выражался.

— Да, я тоже так думаю. — Герасим вышел, не попрощавшись.

3

На другой день Герасиму все виделось в мрачном свете: и цех, и станки, и нити. Он не мог найти себе места, ходил взад и вперед с ящиком для инструментов через плечо. У него не было никакого желания присутствовать на бесконечных заседаниях фабричного комитета. Он был даже рад, что его выбрали простым членом комитета и не сняли с производства. Можно было бы с ума сойти, выслушивая бредни Симона о том, как станут жить через сто лет, когда работать будут только два часа в день и не будет денег. Симон был обо всем этом так хорошо осведомлен, что неискушенный человек слушал его, разинув рот.

Пробираясь между станками, Герасим устало отвечал на приветствия, а спустя минуту он уже спрашивал себя, с кем только что здоровался, с Блидариу или Ахицей.

— Он не выспался, — говорили люди, — наверное, поссорился с женой.

— Он холостой. Эх вы, даже этого не знаете, — засмеялась женщина с огненными волосами, как будто это непременно нужно было всем знать, как таблицу умножения.

— Он сердится из-за шкафа, — добавила потом вое та же рыжая; и она до некоторой степени была права. Кто-то из вечерней смены взломал шкаф Герасима. Правда, ничего не украли. Единственный ущерб — сломанный замок, но если бы тот, кто это совершил, попался в руки Герасиму, он сделал бы из него котлету.

Герасим об этом не думал. В голове у него бродили куда более мрачные мысли, связанные с Бэрбуцем. Вчера он весь вечер ходил по городу, стараясь успокоиться. Ему вздумалось даже зайти к Суру и рассказать обо всем. Он Снова поднялся по лестнице уездного комитета и застал Суру как раз во время небольшого перерыва между двумя заседаниями. Суру, увидев Герасима, сразу же подозвал его:

— Герасим, это правда, что ты отказался ехать в Ширию?

— Да, но видите ли…

— Ну вот, до чего мы дошли! Даже такие многообещающие товарищи начали портиться. Не говори мне «но», «если»… Скажи откровенно. Ты отказался от партийного поручения?

— Да.

— Нехорошо, Герасим. Если от почетного задания отказываешься ты, то что же говорить о товарищах с более низким политическим уровнем…,

— Я хочу собирать станки, товарищ Суру.

— Ты думаешь, важнее собирать станки, чем быть секретарем волости? Людей, которые смогут собирать станки, мы найдем сколько угодно…

— И все-таки их не собирают.

— Довольно, товарищ Герасим. Прав товарищ Бэрбуц. Ты все время переводишь разговор с себя и своей ошибки на что-нибудь другое. Я хотел, чтобы ты был самокритичен. Мне сказал Бэрбуц, что он поставит вопрос о тебе на заседании партийной ячейки. И правильно сделает… — Герасим опустил голову. — Тебе больше нечего сказать?

— Нет, товарищ Суру. Нечего…

Герасим так сильно сжал в кулаке ручку отвертки, что пальцы в суставах побелели. Он был очень возбужден. Ему казалось, что все люди похожи на Бэрбуца, что все будут задавать ему всякие вопросы, просто так, из любопытства, что никто с — ним не ладит. Он поссорился из-за станка с ткачихой:

— Все время ты его ломаешь, тетушка Штефания… Почему не заботишься об этом старом станке? Не видишь, что надо заменить колесико?!

— Видно, хорошо тебе платит Вольман, что ты так печешься о его станках.

Герасим хотел огрызнуться, но передумал. Не стоило лезть в бутылку, и он заменил зубчатое колесо, не сказав ни слова. Только закончив, он подошел к ткачихе:

— Чем ты недовольна, тетушка Штефания?

— Сыта я вами по горло, слышишь? На собраниях вы ругаете барона, а на самом деле льете воду на его мельницу. И в фабричном комитете то же самое, За глаза называют его бандитом, а дома у него, я думаю, стали бы ему и зад целовать, если бы господин Вольман оказал вам такую честь.

Герасиму нечего было ответить. С тех пор как место Хорвата в фабричном комитете занял Симон, они действительно приняли решение проводить собрания на дому у барона. Герасим противился этому и остался в меньшинстве.

— Что ты хочешь, — говорили ему, — если у барона нет времени?.. Чтобы мы вовсе не проводили заседаний?.. Чтобы мы не выполняли коллективный договор? Ты, видно, считаешь себя умнее всех нас…

Герасим ничего не мог поделать. Он тоже бывал несколько раз на этих заседаниях. Вначале он боялся встретить Клару, потом махнул рукой. Но позднее, когда барон начал угощать их, Герасим перестал ходить. Он придумывал разные предлоги, чтобы не пойти. Весть об этих заседаниях, разумеется в несколько извращенном виде, дошла и до цехов.

Служащие рассказывали о завтраках у барона, о его черном кофе, сигаретах, напитках, и результаты не замедлили сказаться. В отделе снабжения рабочие могли получить только зубную пасту, гуталин, овсяное кофе «Родина» и редко-редко заплесневелые кукурузные лепешки. В столовой рабочим перестали выдавать посуду под тем предлогом, что ее воруют. Симон сшил себе новый зеленый костюм, а по воскресеньям во время матча он сидел теперь в ложе рядом с бароном.

— Слушай, тетушка Штефания, вот как обстоит дело со станками. Эти станки на самом деле не барона, а наши. Ведь продать-то он их больше не может. Даже довольно большое количество ткани он должен продавать по установленной государством цене. Так что станки эти наши.

— Если я захочу, я могу их взять домой, так?

— Нет, товарищ Штефания… Домой ты тоже не можешь их взять.

— Значит, я на том же положении, что и барон.

— Нет.

— Иди ты к черту, Герасим… ты говоришь глупости. А я считала тебя серьезным человеком. — Она помолчала, потом наклонилась к уху Герасима. — Скажи по правде, ты тоже сшил себе новый костюм на деньги барона? Конечно, сшил. Только тебе стыдно носить его.